«Стали строиться, раскопали — а там сложены трупы, сапоги, косточки — и всё рядами, рядами»

В некоторые прошлые годы 30 октября, сменяя друг друга, красноярцы читали на берегу Енисея в белое небо имена расстрелянных земляков. Каждому пришедшему выдавали лист с краткой информацией о четырех убитых: рабочие, матросы, шорники, попы, колхозники, сапожники… Потом ты мог добавить кого-то из своих. То же происходило во многих больших и небольших городах. Теперь возвращение имен перестало вписываться в ландшафт. 30 октября 2023-го музейный центр «Площадь мира» (все главные акции памяти жертв массовых политрепрессий прежде проходили в нем и рядом с ним) вдруг закрыли: поступило сообщение о минировании здания. За три дня до этого собрание с концертом по этому же поводу планировали во Дворце Труда — внезапно и до следующего утра отключилось электричество.

Оба мероприятия курировали краевые министерства — культуры и социальной политики, на это выделялись бюджетные деньги. Региональная специфика: здесь и во власти работают потомки репрессированных, сосланных, замученных, они здесь всюду работают. И к «Площади мира» привезли венок от краевой администрации. Тем не менее.

Ничего о поиске и уж тем более поимке экстремистов, сорвавших памятный ритуал, не сообщалось.

Почему-то нет сомнений, что и в это 30 октября не позволят возвращать имена и закреплять традицию. Скорее всем этим людям расскажут, что они ошибаются насчет судеб своих бабушек и дедов: массовых политических репрессий не было. Нет, вообще какие-то политические репрессии когда-то по чьей-то вине происходили, но сейчас нам лучше бы сосредоточиться на «развитии безопасного информационного пространства, защите российского общества от деструктивного информационно-психологического воздействия; укреплении традиционных российских духовно-нравственных ценностей». В общем, всё, как сказано во внесенных изменениях в «концепцию государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий». Прежнюю концепцию утверждал премьер Медведев в 2015-м, новую — Мишустин.

Подробный разбор этих изменений, откровенно демонстрирующих суть современного российского государства и его устремлений, касающихся не только прошлого, но и будущего, «Новая» уже опубликовала. Поговорим о частностях.

Листки с именами, ждущими возвращения, на берегу Енисея всегда раздавал Алексей Бабий, председатель красноярского «Мемориала» (это общество — один из учредителей международного «Мемориала», признанного государством «иноагентом» и ликвидированного). Поэтому заранее иду к нему за своими случайными четверыми. За теми, чьи имена здесь кому-то надо произносить вслух.

Из материалов, предоставленных «Новой» Красноярским обществом «Мемориал».

Последние снимки

Выжившие

А вот судьбы тех, кому повезло, кто уцелел там и тогда, среди льющейся «И никто на свете не умеет / Лучше нас смеяться и любить» (Василий Лебедев-Кумач, «Песня о Родине», 1936 год).

Политическая алгебра

Из блога Бабия, запись от 27 декабря 2017 года (тогда в вялотекущих спорах внутри коллективной памяти, а точнее, того, что находится на ее месте, шло какое-то очередное обострение): «Да что там Украина. Один Красноярский край за один год, с августа 1937-го по ноябрь 1938-го, дал столько же казненных, что и все США за 400 лет. У нас по кулацкой операции 12 000 расстрелянных и 4000 по нацоперациям. За один год, напомню.

Ну чё, земляки, сделали мы америкосов?»

Насчет США: цифры в исследованиях, досье Espy, возможно, неполны и не без погрешностей, но общая картина ясна, и она действительно такова.

Массовость или единичность, точечность чего-либо — категории оценочные. Оценки показывают либо прячут катастрофу. Обратимся к документам — переписям 1959, 1937 и 1926 годов. На примере Красноярского края (хотя как административная единица он образован только в 1934 году, в переписи 1937-го указаны переоформленные цифры и за год 26-й).

Итак, за 11 лет, с 1926-го по 1937-й — тяжелейшие годы коллективизации, голода (да и аборты запретили только в середине 1936-го), край вырос на 128,8 %: было 1 420 286, стало 1 828 746. Плюс 408 тысяч.

Подневольные строители коммунизма шли в переписях 1937 и 1939 года как контингент «В», и он причислялся к населению краев/областей/республик: «содержащиеся в тюрьмах, арестных помещениях, лагерях и трудовых колониях НКВД СССР, трудпоселенцы, проживавшие в зоне, трудпоселках ГУЛАГ НКВД; воспитанники трудколоний, трудкоммун и приемников-распределителей отдела трудколоний для несовершеннолетних НКВД СССР». Однако переписные листы по контингенту «В» из тех мест, где он был наиболее многочисленным, перераспределялись в другие регионы. Механизмы приписок известны, свидетельства сохранились. Кроме того, к контингенту «В» относили не всех трудпоселенцев, а лишь числившихся за ГУЛАГом.

Отсюда, вероятно, и такие популяционные взрывы (даже несмотря на приписки в ту и иную сторону), как в Красноярском крае.

Вот еще более яркий пример: население Хакасии, входившей тогда в состав Красноярского края, но выведенное из его цифр отдельной строкой, в 1937-м составило по отношению к переписи 1926-го 204,2 %. Более чем удвоилось: было 115 643, стало 236 186.

Поразительно, но стремительные темпы красноярского популяционного роста сохранились и далее. По переписи 1959 года здесь уже 2 615 098. Это после Сталина, после войны, возвращения на родину латышей, эстонцев и литовцев (репатриантов), после всех амнистий, включая ворошиловско-бериевскую. Но сколько народу осело здесь, сколько было еще ссыльных… За 22 тяжелейших года край прирос почти на 800 тысяч человек.

Не цифры — мечта начальства.

Но главный вопрос — какова доля подвергнутых репрессиям в этой демографической сказке? Откуда в реальности здесь взялся народ? Как Хакасия за две пятилетки удвоилась?

По данным из красноярских РУ ФСБ, ГУ МВД, прокуратуры, краевого суда, госархива, Центра хранения и изучения документов новейшей истории, жертв репрессий в крае при Сталине было не меньше 1 миллиона. Красноярский «Мемориал» с конца 80-х завален пудовыми списками, он их оцифровал, но работа продолжается, каждый с ее результатами может ознакомиться, это не запрещено. По 58-й статье расстреляно 18 000 человек, а заключенных по данной статье и трудармейцев было не менее 400 000 — таковы оценки Алексея Бабия. На спецпоселении — не менее 550 000, и учтены лишь подававшие заявления на справку о реабилитации.

Надо, наверное, полужирным и подчеркнуть: этот красноярский (только!) миллион взят «мемориальцами» не с потолка, это сведенные данные, полученные из госорганов. И еще одно: ведь понятно, почему из Большого террора изображают элитные разборки, а не народную беду — каждый второй не бывает комиссаром, губернатором, министром или генералом.

Бабий говорит о неполноте цифр красноярского «Мемориала»: карточки на депортированных и раскулаченных в административном порядке (а не на осужденных уголовно) заводились не на одного человека, а на семью; имена ряда репрессированных не вошли в хакасскую Книгу памяти, а значит, и в красноярскую; «за бортом» остались архивы Новосибирского и Иркутского управлений ФСБ, тогда как ряд красноярских дел — там (край образовали в 1934-м, но не все дела передали); фонд Р-2056 госархива (Военная прокуратура 94-й стрелковой дивизии, г. Красноярск; 2000 дел) рассекретили в начале 90-х, однако вскоре вновь закрыли, и «остается ощущение довольно большой лакуны».

Отличные калоши

В традициях народа-богоносца — особое отношение к общим могилам. Тем более братским. И вот есть этот красноярский миллион. Есть тысячи расстрелянных. И что? Никто не забыт, ничто не забыто? Все-таки уже 72-й год идет со смерти Сталина, скоро 40 лет будет перестройке и гласности. Быть может, в Красноярске памятник появился? Появился. Только не замученным соотечественникам. Каким бы умопомрачением это ни отдавало, но именно в каторжном Красноярском крае минувшим летом воздвигли первый в России официальный ростовой памятник Сталину.

Александр Кузнецов (Управление Минкультуры РФ по Сибирскому федокругу) не так давно раскрыл: в Красноярском крае в 1960–1990-е годы взяты под охрану государства все известные места захоронений сторонников советской власти, павших от рук контрреволюционеров и белогвардейцев, более 100 братских могил партизан и жителей, убитых колчаковцами либо интервентами, однако в реестр охраняемых памятников занесен только один памятник, связанный с политическим произволом советского государства, — стальной католический крест высотой в 5,5 м, поставленный литовцами в Ревучем (Нижнеингашский район) в 1989 году своим соотечественникам. Все остальные кресты, камни, памятные доски, мемориальные знаки и постройки, появившиеся в дальнейшем, за 35 лет, жертвам сталинских репрессий на расстрельных полигонах, на остовах лагерей и т.д. не внесены даже в список «выявленных памятников истории и культуры».

Завтра их снесут — и всё окажется вполне законно. И справедливо, и в духе «новых веяний». И вероятно, региональные власти удостоятся одобрительного поста от Дмитрия Медведева.

Когда он подписывал в качестве премьера в 2015-м концепцию, планировал сделать за пятилетку:

• мемориализацию, то есть формирование и развитие в местах массовых захоронений жертв политических репрессий памятных мест, увековечивающих их память (этот пункт в третьем разделе «Основные направления деятельности по увековечению памяти жертв политических репрессий» теперь в новой концепции за подписью Михаила Мишустина исключен);
• археологические работы по выявлению мест массовых захоронений жертв политических репрессий (этот пункт исключен также);
• обеспечение доступа к архивным материалам с учетом требований законодательства РФ (тоже вычеркнули).

Хорошо, сейчас госполитику поправили. Но что было сделано за отведенные пять лет, в 2015–2019-м? Это ведь не «пятая колонна», государство постановило. 

Что с «красноярскими Куропатами», как назвали эту северо-восточную окраину краевого центра сами горожане (во второй половине 80-х)? Сходство с Минском, однако, закончилось только географической привязкой (урочище тоже располагается на северо-востоке) и «духом места» (расстрелами) — не было в Красноярске ни следствия после поднятия останков с дырками в черепах, ни госкомиссий, ничего не было, что положено по закону. И не было народного мемориала — сотен крестов по периметру, позже снесенных по приказу Лукашенко: «Пора заканчивать эту валтузню на костях».

До 1937 года в Красноярске расстреливали в тюрьме — СИЗО-1 на улице Республики. И — с перерывами — до середины 90-х, до моратория на смертную казнь, в последние десятилетия продолжая свозить приговоренных из всех окрестных городов, с территории, превышающей Евросоюз, из Иркутска и Новосибирска.

Управлялись там до Большого террора и после. Трупы вывозили на городские кладбища.

Позже на этом месте воздвигли Красноярский алюминиевый завод (КрАЗ, сейчас — АО «Русал Красноярск») и в его зоне отчуждения еще кучу всего: офисы, автосалоны, три колонии и учебный центр ФСИН, теплицы, поля, где вкалывают мигранты из Средней Азии и Северной Кореи (судя по надписям на заборах), медицинские учреждения, общежития, самый большой в Сибири спортивно-оздоровительный комплекс «Сокол», одна из лучших в Сибири детско-юношеская спортивная школа по конному спорту «Кентавр». Вся эта земля в санитарно-защитной зоне КрАЗа — в ведении красноярской мэрии.

Часть свидетельств «мемориальцы» в 1990 году передали в красноярское УКГБ для выявления мест массовых захоронений.

«Вам показалось» — таков был смысл ответов УКГБ — УМБР — УФСК — УФСБ. А родственники расстрелянных приходят именно сюда по недоразумению.

Бабий, кстати, готов поверить, что и тогда в УКГБ, и тем более сейчас в УФСБ не знают ничего о расстрельных рвах под КрАЗом и рядом. Все подобные полигоны в СССР были наглухо засекречены. Когда Большой террор закончился, их топографические привязки ушли в Москву, на местах не осталось вообще ничего. И если бы во второй половине 50-х в УКГБ о полигоне знали, завод, скорее, подвинули бы, не дали раскапывать.

Однако вот ведь в чем дело. Куда-то останки перевезли и снова закопали. Куда? Об этом чекисты — на дворе стояла хрущевская оттепель — не могли не знать. И второе. Прокуратура должна была по факту обнаружения массового захоронения завести дело. Если его не было, то по фактам многочисленных публикаций конца 80-х, как это произошло в том же Минске. Да и «Мемориал» прямо обращался в прокуратуру, писал.

Где дело? Где экспертизы?

Что дело тем более не возбудят сейчас, тоже ясно. Хотя именно сейчас на КрАЗе снова копают, обещая снести 60-летней давности корпуса с отработавшим свое оборудованием (технологии более чем вековой давности) и поставить корпуса с новым, более щадящим город, его экологию оборудованием (обещанным Красноярску еще коммунистами в СССР, но тогда они переоборудовать завод до конца не успели).

Кстати, все это время существовали, сменяя друг друга, приказы Генпрокуратуры о тонкостях работы ведомства по надзору за исполнением закона «О реабилитации жертв политических репрессий». Например, в пока действующей редакции сказано: «…предоставлять органам власти имеющиеся материалы для проведения работы по увековечению памяти жертв политических репрессий. Активно освещать в средствах массовой информации деятельность органов прокуратуры по восстановлению прав жертв политических репрессий». Отлично же.

Сейчас в связи с изменением госполитики «увековечивания памяти жертв политрепрессий» генпрокурор Краснов подготовил проект изменений. В нем немало захватывающего — в частности, те самые строки звучат уже в следующей редакции: «…предоставлять органам власти материалы по проведению работы по восстановлению исторической справедливости и прав жертв политических репрессий, не допуская оправдания пособников нацистов и изменников Родины. Освещать в средствах массовой информации деятельность органов прокуратуры, основанную на конституционном принципе обеспечения защиты исторической правды, закрепленном в части 3 статьи 67.1 Конституции Российской Федерации».

Почувствуйте разницу. Помимо прочего, об «увековечивании памяти» — уже ничего.

Зато можно гадать, почему восстанавливать следует историческую справедливость, а защищать — историческую же правду, в чем их различия от просто справедливости и правды. И почему потребовалось говорить отдельно о недопущении оправдания пособников нацистов и изменников Родины.

На КрАЗе, копая котлованы, еще не раз вскрывали захоронения, это длилось и длилось. Адреса — под какими корпусами, зданиями, складами — известны.

Проклятие Красноярска

В электролизных цехах КрАЗа работяги — в валенках, робах, респираторах — периодически берут в руки осиновые колы. Четырехметровые. Завод их специально и централизованно заготавливает. Тут еще их называют гасильными шестами. Ими электролизники тушат анодные вспышки (эффекты, пузыри): когда заверещит автоматика, надо успеть за две минуты пробить ломом корку электролита и ввести деревянный шест под анод. Против газов, изолирующих анод, ничего лучше осинового кола нет.

Выглядит это как борьба с поднимающимися отсюда демонами. Обратная сторона Красноярска.

У народа-богоносца огромная, многослойная культура обращения с памятью, погостами, братскими могилами. И не хочу сказать, что непогребенные (как надо) мстят, нет. Никакой мистики, никакой готики, вампиров или зомби. Все дело, разумеется, лишь в той катастрофе, что разразилась в нашей коллективной памяти, в тех персональных переживаниях, что испытывают внуки, видя, как до сих пор обращаются с их дедами. Или не испытывают. Да, дело и в этом тоже — это ведь что надо сделать с собой? Такое бесследно не проходит. Это мертвецам свойственно лежать молча, а не живым. Ну и овощи, салаты из овощей молчат.

Это мертвецам придавливают веки пятаками, чтобы глаза не открылись. Живые — как могут не видеть?

Кто-то скажет: это всего лишь КрАЗ, обычные заводские дела. Это точка сбора прибыли с Сибири. Это пузырятся и смердят деньги.

Ну да, а самое мощное в России оргпреступное сообщество (оценка МВД), что в 90-е заваливало город трупами, тоже началось отсюда не как следствие проклятия, а всего лишь больших денег, что давал завод, денег шальных, прущих, как сорная трава, денег как дурнины.

И экологическая катастрофа — Красноярск дышит лишь при сильном западном ветре, лишь осенью и в апреле-мае, дышит, грубо говоря, только по вторникам — это тоже не проклятие, а лишь кешбэк нам от бизнеса, это наращивание при Путине алюминиевых мощностей и угольной генерации.

Весь поток городских бед, все эти опускающиеся на город трудовой доблести с его северо-востока беззаконие, хаос, смерть я сам могу вполне рационально объяснить. Но не получается — в голове те красные сандалии. И женские туфли на высоком каблуке. И те советские галоши. И комсоставовские сапоги. Здесь только это и сохраняется идеально.

В Красноярском крае при Сталине был миллион репрессированных. Но расстрельных полигонов и рвов нет. Они застроены. И власти не признают, что они тут были. Для них Бога нет, а Сталин есть всегда.

В Красноярске нет памятника жертвам сталинских репрессий. Заложен лишь более чем скромный Камень памяти. Не камень — камушек. Рядом с бывшим филиалом музея Ленина. Город ждал и не дождался официального раскрытия тайн и мемориализации расстрельного полигона.

Алексей Бабий, продолжающий титаническую работу по оцифровыванию коллективной памяти, возвращению имен и помещению их в облачные хранилища (чтобы уж точно отсюда до них не дотянулись, чтобы могли только читать и помнить, но руками не трогали), сказал мне сейчас по поводу памятника на КрАЗе:

— Мы пытались. Но официально это не получалось, потому что органы не подтверждают, а неофициальный памятник тут же снесут «по закону». Что касается новой концепции исторической памяти. Вот правда: некогда это всё читать, не буду тратить время. Уверен, что эта концепция хуже предыдущей просто по определению, но она, скорее всего, лишь формально утверждает фактическое положение дел. В Красноярске в прошлом году сорвали мероприятия в государственно утвержденный день 30 октября, которые должны были проводиться государственными учреждениями на государственные деньги, в том числе возложение венка от администрации края. И что, тогдашняя концепция этому помешала? Предела совершенству нет, впереди нас ждет еще не одна концепция. Пока не дойдем до такой, что никаких политических репрессий вообще не было. Но все это не имеет уже никакого значения. Мало ли какие концепции принимались на «Титанике»…

Стыд/страх. Снова

Как так получилось, что никому здесь не известный бизнесмен почему-то из Воронежа ставит на енисейском берегу в Курейке памятник Сталину, а видный миллиардер Роман Абрамович, у которого дед, депортированный из Литвы, погиб в Краслаге, молчит? В 2000 году Абрамович имел самое прямое отношение к КрАЗу и расстрельным рвам под ним: купил и его, и Красноярскую ГЭС и еще кучу всего, — правда, только для того, чтоб отдать все Дерипаске. «Там каждые три дня кого-то убивали, мне такой бизнес был не нужен». Ну так что, своему бывшему партнеру не подсказать, что люди делают в такой ситуации? Пусть не государство — почему бизнесу не поставить там, в этом проклятом месте, крест?

Весь российский бизнес, каким бы крупным он ни был, делает то, что хочет власть. И все же. Не расстреляют ведь. Где Потанин, чьи капиталы произрастают из «оцифрованных» (с нашитыми номерами) телогреек, чьи яхты и бизнесджеты выплавлены из зэковских жил? Может, стоит в Ермаково поставить памятник? Ну, раз рядом, в Курейке, установили Сталина? Ведь заполярную железную дорогу Салехард — Игарка (секретная стройка 501/503, «Сталинка», «Пятьсот веселая», «Дорога в никуда», «Мертвая дорога», «Трасса смерти») зэчьё тянуло и для Норильска, на него предполагалось ответвление.

Хотя, конечно, чего цепляться к бизнесу. Даже если он качает прибыль на бывшем расстрельном полигоне. Так досталось, it's just business.

Послушайте, что говорил мне еще в 1997 году первый председатель красноярского «Мемориала» Владимир Сиротинин, предшественник на этом посту Алексея Бабия.

— Народ у нас, как я понял, к гибели своих соотечественников равнодушен. Интерес жив лишь в семьях репрессированных. Но эти люди не привыкли высовываться, они прожили тяжелую жизнь изгоев. Не только под прессом государства, но и общественного мнения. Через нас проходят тысячи людей — ведем прием посетителей девятый год. Нет дня, чтобы кто-то не пришел, иногда помногу, а о том, что мы ведем такой прием, почти никто не знает. И они тихо уходят, даже если мы не можем помочь. А так бывает часто. […] Произошел сбой чуть не на генном уровне. Смерть для нас стала столь рядовым явлением, что она должным образом не почитается, не поминается. У меня была возможность видеть, как относятся к своим погибшим в Красноярском крае прибалты. Ездили, находили могилы, ухаживали, кто находил родных — перевозили останки. А у нас даже места массовых захоронений не названы. Если бы краевые управления ФСБ и МВД захотели этого, они нашли бы все документы. У них они есть. 

С 2017 года, по свидетельству Алексея Бабия, к нему пошли запросы на удаление информации о репрессированных родственниках с сайта «Мемориала». «Говоришь им: наоборот, видите, указано, что человек реабилитирован, то есть его честное имя восстановлено. Но люди уже этого опять стыдятся. Или уже этого боятся».