Возвращение с войны

Этот текст вышел в третьем номере журнала «Новое обозрение».

Четыре года страна «жила в долг» перед теми, кто в непредставимых условиях вытянул страшную войну, а теперь полагал, что получит взамен и славу, и признательность окружающих, и нормальную мирную жизнь, которую, казалось бы, заслужил. У фронтовиков возникло чувство, что им все обязаны. А впрочем, разве не так?

Обязаны оказались все, но не им. А прежде всего — главному победителю, Верховному главнокомандующему, только что переодевшемуся из скромной солдатской гимнастерки (которую, кажется, не снимал с 1918 года) в мундир генералиссимуса.

А сама армия оставалась прежней, и люди в ней оставались теми же. И отношение к ней начальников, не сдерживаемое теперь военной необходимостью, осталось: пренебрежительное, раздраженное, я бы сказал, обиженное ее непомерными требованиями.

Первым требованием было — домой!.. Как можно быстрее!..

А как — быстрее?

Не хватало по-прежнему — всего. Эшелонов, локомотивов — да что там, локомотивов! — железных дорог не хватало, чтобы довезти до места, откуда (да ладно, чего уж там, пол-Европы прошагали — ничего) до дома можно и пешком, не баре.

Хотя… Генералы вывозили трофейное имущество вагонами, теми самыми, которых так не хватало их подчиненным.

«У нашего поезда вид был странный и довольно страшный», — писал политработник, переживший опыт возвращения в начале сентября 1945 года. Вагоны поезда, следовавшие от Станислава (Ивано-Франковска) до Львова и далее до Брянска были переполнены. Солдаты стояли на подножках, толпились в тамбурах, и даже крыши вагонов были усеяны людьми, причем с багажом. «На остановках торговки бросают на крыши всякую снедь, а оттуда вниз летят деньги». Кондукторы, не стесняясь, распределяли свободные места за взятки. В Киеве и на некоторых других остановках местные комендатуры снимали пассажиров с крыш вагона, но это лишь на короткое время что-то меняло: вскоре наверху оказывались новые путешественники. Из-за всей этой суматохи поезд выбился из расписания на пять часов.

Во время остановки во Львове политработник также видел, как возвращающиеся солдаты празднуют победу. «Меня поразило большое количество сильно пьяных офицеров и солдат на улицах… Вид их разнузданный. До глубокой ночи — шум, пьяные песни, выстрелы». Подобная картина ждала его и в оперном театре, который он посетил, чтобы послушать «Травиату» на украинском языке. «Два сержанта, совершенно пьяных, куражились, распевали песни во время антракта на виду у всех. Двое полковников стояли безучастно тут же»…

Еще одно воспоминание.

Я видел много мундиров и фуражек, но без звезд. Это были только что демобилизованные. Как только поезд трогался с места, крыши, подножки, буфера снова заполнялись неплатежеспособными пассажирами. И так они ехали от станции к станции». Сцена вполне обычная для 1946 года.

Подобные поездки зачастую сопровождались дикими эксцессами, подогреваемыми скукой долгого странствия, доступностью оружия и алкоголя. 21 октября 1945 года на станции одного из городов Куйбышевского района Запорожской области Украины остановился спецпоезд № 45481. Пока состав дожидался локомотива, на перрон сошла группа пьяных офицеров и солдат, которые, угрожая начальнику станции оружием, потребовали незамедлительного отправления в дальнейший путь. Когда им сказали, что без паровоза ехать невозможно, они начали оскорблять станционных служащих и жестоко избили одного из них. Для наведения порядка на станцию был направлен наряд НКВД, который арестовал начальника воинского эшелона. Но это лишь подлило масла в огонь: узнав об аресте, демобилизованные отправились «разбираться» — в результате прикладами были избиты начальник местного гарнизона и начальник городского НКВД. После этого бунтовщики проследовали в городскую комендатуру и силой освободили своего задержанного командира. Возвращаясь на станцию, они вступили в перестрелку с подразделением НКВД, в результате которой четверо военнослужащих были убиты и еще четверо ранены. Об этом специальным сообщением доложили наркому Берии, а тот направил его в Политбюро — Молотову, Маленкову, Булганину, и в Генштаб — Антонову.

Только вдумайтесь! Пройти войну и быть убитым — буквально на пороге собственного дома…

27 октября 1945 года спецпоезд № 44583 с почти тысячей демобилизованных прибыл на станцию Медведево Калининской области. Его сопровождали по-прежнему остававшиеся на службе бойцы 67-й гвардейской дивизии. Напившись допьяна, трое солдат этой части, вооруженные автоматами, подошли к трем фронтовикам, стоявшим на платформе; представившись военным патрулем, они приказали демобилизованным следовать за ними на вокзал, в военную комендатуру. Фронтовики отказались, после чего одного из них, ефрейтора Гусева, ударили прикладом. На прогремевшие в ходе потасовки выстрелы прибыл настоящий патруль, который попытался навести порядок на платформе. Патрульные, однако, подверглись атаке со стороны пьяных «двойников» и были вынуждены вызвать подкрепление. С помощью прибывшей подмоги удалось разоружить и арестовать «пьяного сержанта Воропаева». Когда патрульные разоружали дебошира, «группа пьяных демобилизованных красноармейцев» предприняла неудачную попытку отобрать у них конфискованный автомат. Одновременно двое других военнослужащих той же гвардейской дивизии ворвались в кабинет военного коменданта, располагавшийся в вокзальном помещении. Один из охранявших его патрульных был зарезан финкой, а трое других получили огнестрельные ранения. Чтобы предотвратить подобные инциденты в будущем, местный отдел НКВД решил усилить охрану на железнодорожных станциях, где проходили эшелоны с демобилизованными. Руководство управления НКВД по Калининской области доложило об этой проблеме тому же Лаврентию Берии, предложив распространить жесткие меры по наведению порядка на транспорте и на остальные регионы страны.

«Жесткие меры» по-прежнему оставались панацеей. А что прикажете делать?

6 декабря 1945 года санитарный поезд с ранеными и больными солдатами, следовавший из Германии в Новосибирск, остановился на станции Кропачево на Южном Урале. Во время стоянки инвалиды покинули поезд, вломились в близлежащий магазин, вышвырнули продавцов на улицу и забрали двадцать литров водки и 7000 рублей, после чего беспрепятственно вернулись в свои вагоны и уехали. Чтобы арестовать налетчиков, транспортная милиция совместно с сотрудниками Народного комиссариата госбезопасности и войсками НКВД устроила засаду на следующей станции; 22 человека были арестованы. В ходе дальнейшего разбирательства они признались в том, что перед возвращением в Советский Союз ими был избит начальник польской приграничной станции, а также изнасилованы его жена и дочь. Подразделение польской армии тогда пыталось арестовать бандитов, но они, оказав сопротивление, скрылись. Оказалось, на территории СССР эти люди продолжили вести себя так же, как на чужбине: они сознались в тридцати ограблениях и изнасиловании одной из медсестер, сопровождавших поезд.

Обо всем этом сообщает начальник Главного управления милиции при НКВД Галкин — все тому же наркому Берии 12 декабря 1945-го.

Бог весть, все ли здесь правда, или демобилизованные на себя в НКВД наговорили…

Но все это было только начало пути.

Демобилизованный старшина Гапон прибыл на ближайшую от дома железнодорожную станцию Лубны Полтавской области 23 июня 1945 года. Вместе с пятью другими демобилизованными солдатами ему оставалось преодолеть последние 40 км к родным деревням. Они обращались в военкоматы, а также местные партийные и государственные учреждения с просьбой содействовать им в этом деле. Тем не менее «все отказались от оказания помощи и посоветовали организовать, как сможет демобилизованный и как позволят его ресурсы. Пришлось ждать продолжительное время, чтобы найти транспорт, платить по 100 рублей каждому и добираться домой» (из отчета о письмах, полученных «Красной звездой»).

Строго говоря, расстояние, которое должен был преодолеть старшина Гапон, было «в пределах пешей доступности», но в других ситуациях речь шла о расстояниях куда более серьезных, практически непреодолимых.

Возвращающиеся в Якутию пользовались речными судами, ходившими по Лене, — по крайней мере до тех пор, пока не наступали морозы и навигация не прекратилась. К началу октября единственным путем, позволявшим добраться от конечной железнодорожной станции Большой Невер в Амурской области до Якутска, оставались 1200 км «зимника» Амур — Якутск. Служба, которая отвечала за перевозку демобилизованных по этой трассе, располагала всего 25 грузовиками, которые были заняты приоритетным государственным делом: доставкой грузов для золотодобывающей промышленности; 

В результате железнодорожная станция оказалась переполненной бывшими фронтовиками, причем каждый день их число увеличивалось еще на сотню человек. «Организация питания не предусматривалась». Приготовленные для солдат запасы теплой одежды были слишком скудными, на всех не хватало. К концу ноября перевозка прибывающих ветеранов от последней станции до Якутска была возложена на областной военкомат, хотя точнее будет сказать — «почти до Якутска», поскольку военные машины не ходили дальше города Алдана, от которого до якутской столицы оставалось еще 500 км. Множество демобилизованных застряло в Алдане в самый разгар зимы…

Удивительно, но, когда их призывали, со всеми этими проблемами как-то справлялись… 

* * *

Ожидания, возникавшие в ходе и сразу после войны, были обречены на то, чтобы не сбыться, — пишет современный исследователь.

Людям пришлось возвращаться в «нормальный сталинизм» — то есть к жизни, которую остальное человечество уже воспринимало, как далекую от нормы.

Наиболее частые конфликты возникали из-за жилья. Подавляющее большинство (73%) жалоб от демобилизованных солдат, поступивших в прокуратуру Московской области в июле и первой половине августа 1945 года, касались именно квартирной проблемы. Вернувшиеся добивались выселения новых жильцов из комнат или квартир, в которых они проживали до войны и на возвращение которых имели законное право. Хотя, как правило, их усилия венчались успехом, были случаи, когда им приходилось бороться за собственную жилплощадь годами.

Невероятным образом в послевоенные годы в стране выросла преступность. Сама ценность человеческой жизни во время войны, естественно, упала; это следствие любой войны, ничего тут не поделаешь. Но в советском государстве и без войны жизнь человека стоила копейку, сейчас же никакие закручивания гаек эффекта не давали и дать не могли.

Еще до войны было предусмотрено, что награжденные орденами и медалями получают ежемесячные выплаты за них. Тогда награжденных было немного и государство справлялось. Но за годы Великой Отечественной войны количество награжденных стало буквально запредельным.

Суммы ежемесячных выплат орденоносцам составляли:

• Герой Советского Союза — 50 рублей;
• орден Ленина — 25 рублей;
• орден «Отечественной войны» I степени — 20 рублей;
• орден «Красного Знамени» — 20 рублей;
• по остальным орденам и медалям — от 10 до 15 рублей.

Награжденные двумя и более наградами получали денежные выплаты по каждой награде. Денежные выплаты не облагались никаким налогом, на них не распространялись никакие взыскания, в том числе и по исполнительным листам. Также эти выплаты не принимались в расчет при исчислении алиментов, квартирной платы, налогов и прочего.

И вот в первые послевоенные годы выяснилось, что государство больше не хочет (в целях экономии) ни обеспечивать многомиллионное орденоносное население денежными выплатами, ни давать кавалерам орденов и медалей предусмотренные ранее льготы. 

Пошли привычным путем. В 1947 году группа трижды, дважды и просто Героев Советского Союза, полных кавалеров ордена Славы, обратилась в Верховный Совет СССР: «учитывая тяжелое положение народного хозяйства — отменить выплату орденских денег». В общем, 10 сентября 1947 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР, по которому с 1 января 1948 года выплаты за ордена, а также льготы для орденоносцев в виде бесплатного проезда на городском транспорте и раз в год по железнодорожным и водным путям были отменены.

Руководитель Центра военного прогнозирования полковник А. Цыганок говорил в интервью, что данный указ стал серьезным ударом по престижу боевых наград. Как отмечает Цыганок, «наградные» деньги для многих ветеранов в сумме могли даже превышать размер получаемой пенсии, которая была сравнительно невелика.

В Новосибирске в 1947 году во время визита трижды героя А. Покрышкина (чья подпись открывала то самое письмо в Верховный Совет) ветераны-инвалиды встретили его матерными выкриками и закидали тухлыми яйцами.

* * *

Но самыми обездоленными оказались главные трагические герои войны — инвалиды. Тем более если они возвращались туда, где их никто не ждал (погибли все родственники), а сами они по понятным причинам справиться с жизнью на гражданке не могли.

Они побирались, пели матерные частушки, запойно пили, постоянно ввязывались в драки, часто со смертельным исходом. Они составляли надежный резерв организованной преступности — не все, конечно, но многие.

Согласно официальной статистике, почти 3 миллиона наших соотечественников вернулись с фронтов Второй мировой войны инвалидами. Кроме того, смело можно предположить, что еще большим было число тех, кто позже страдал от физических, психических и социальных последствий этой грандиозной бойни.

Что с ними всеми делать, власть не знала, да и не очень заморачивалась. По лагерям отправлять их не имело смысла: работать по понятным причинам они не будут. Остаются «дома инвалидов войны и труда»; страшным символом которых стал остров Валаам на Ладожском озере. Дальше отправлять их было некуда.

Дом инвалидов был создан по указу Верховного Совета Карело-Финской ССР в 1950 году. Инвалиды были размещены в зданиях, которые ранее принадлежали монастырю.

По словам директора Валаамского природного музея-заповедника Владимира Высоцкого: «К сожалению, все захоронения на кладбище практически утрачены. На сегодняшний день визуально они не просматриваются. Нет точных указаний о месте захоронения того или иного инвалида». Данных, куда пропали их награды и наградные книги, не сохранилось.

На острове патриархом Кириллом 10 июля 2011 года (то есть через 66 лет после окончания войны) был освящен мемориал памяти ветеранов Великой Отечественной войны. В список вошли 54 имени. Всего же, по мнению представителя «Ассоциации предприятий похоронной отрасли Санкт-Петербурга и Северо-Западного региона», которая готовила историческую справку для будущего памятника, на кладбище должно было быть похоронено около 200 инвалидов. Умерших инвалидов хоронили среди могил священнослужителей на Игуменском кладбище. Ставили над могилой металлическую табличку со скупым текстом: фамилия, годы жизни. Никакой отметки о том, что это могила «героя войны».

Бывший валаамский экскурсовод Евгений Кузнецов писал в своей «Валаамской тетради»:

Таких «домов инвалидов» в стране насчитывалось десятки.

* * *

Сам фронтовик, Семен Гудзенко написал в 1946 году пронзительные стихи о солдате, вернувшемся с войны («Мы не от старости умрем, от старых ран умрем»):

…Так почему же он молчит?
Четвертый час молчит.
То кружкой по столу стучит,
то костылем стучит.

А у него желанье есть.
Оно понятно вам?
Он хочет знать, что было
                                           здесь,
когда мы были
                        там.

Понятно ли нам — сегодня — его желанье?

В посмертно изданной книге Гудзенко «Завещание мужества» есть воспоминание его однополчанина Ивана Давыдова. «Он (Гудзенко) протестовал против войны всем сердцем, всем своим существом… На войне он определил свою судьбу и характер, и не мог ни жить, ни писать с другой меркой».

Его еще успели за это выругать послевоенные публицисты. Семен Гудзенко умер («от старых ран») в 1953-м.