«Права на свободу должны знать в каждом доме»

Я цитирую биографию Черчилля, написанную Борисом Джонсоном, в то время мэром Лондона. Относиться к его книге можно по-разному. Но восторг, изумление и нескрываемая зависть в ней присутствуют в полной мере.

О Черчилле написаны сотни если не тысячи разнообразных трудов. С противоположными оценками героя — от «величайшего англичанина всех времен» до «жестокого и безжалостного, бесцеремонного себялюбца, презиравшего людей; расиста, пьяницы, сентиментального циника и военного преступника». Но все сходятся в одном: он был живой, увлекающийся, пристрастный, эксцентричный — и абсолютно нетипичный политик. Его и ненавидели, и верно любили.

«На следующее утро в первый рабочий день в министерстве он пригласил Эдварда Марша в свой кабинет и предложил тому стать его личным секретарем. Марш согласился… Он останется личным секретарем Черчилля на всех его министерских должностях в течение четверти века…

Памеле можно верить. По Черчиллю она, можно сказать, эксперт, причем — надежный: в свое время отказала ему, кажется, уже после помолвки.

Черчилль был игрок, азартный и неостановимый; как-то его выигрыш в казино Довиля составил (по курсу 1990 года) 10 000 фунтов. «Он всегда любил играть и часто выигрывал», — обронил (вроде бы к слову) лучший биограф Черчилля Мартин Гилберт.

Достаточно сказать, что он выиграл Вторую мировую войну.

«Путь, ведущий к успокоению, долог и тернист»

Мы с трудом представляем себе, чего это стоило. Что сухопутные силы Германии и Англии были к 1939 году несоизмеримы, и в случае удачной высадки немцев на Британские острова остановить их не удалось бы ни за что. Что английская авиация была слабее — количественно меньше и качественно хуже, и ничто не предвещало самой возможности будущего подвига английских пилотов в «битве за Англию». Что снабжение Острова, оказывается, можно было легко перерезать удачной подводной войной (и что тогда, простите, будут есть англичане?). Что едва ли не все влиятельнейшие лица страны выступали с популярными во все времена мирными лозунгами, на что Гитлер умело давил. Что член парламента Черчилль, как сумасшедшая Кассандра, где только мог, говорил об одном и том же: верить Гитлеру нельзя…

Черчилль заклинал:

При этом в 1932 году Черчилль сам чуть не испортил бесповоротно собственную биографию, опрометчиво согласившись на неформальную встречу с фюрером во время своей частной поездки в Германию. Но тогда, к счастью, Гитлер сорвал встречу сам, не явившись на рандеву в отель Regina Palast, хотя его там ждали два дня. С Черчиллем Гитлер встретиться не соизволил. В отличие от Чемберлена, Галифакса, Ллойд Джорджа… Все они буквально толпились в его приемной, заискивали, а потом печатали в газетах льстивые, тошнотворные заметки. Их можно было понять: они искренне не хотели войны и верили, что ее удастся избежать.

После Мюнхена (отдавшему Гитлеру Чехословакию) премьер-министр Невилл Чемберлен торжествующе заявил: «С тех самых пор, как я занял свой нынешний пост, главной моей целью стало умиротворение Европы, устранение подозрений и враждебности, которое так долго отравляли ее воздух. Путь, ведущий к успокоению, долог и тернист. Чехословацкий вопрос был последним и, возможно, самым опасным. Теперь, когда нам удалось решить его, я вижу возможность добиться дальнейшего прогресса на этом пути».

А Черчилль отказался проголосовать в парламенте за декларацию, в которой Мюнхенское соглашение было названо «триумфом британской дипломатии». Более того, он даже собирался отправить президенту Чехословакии Бенешу телеграмму: «При необходимости открывайте огонь. Все будет хорошо». Телеграмма не была послана, поскольку, как позже объяснил Черчилль, он вовремя «понял, что вторгается в вопросы, ответственность за которые брать на себя не имеет ни права, ни власти».

9 марта 1939 года Чемберлен сказал, что «международное положение, кажется, дает меньше оснований для беспокойства, чем совсем недавно». Вместо страха, сказал Чемберлен, пришла надежда, и, если все три диктатора (Гитлер, Муссолини и Сталин) захотят целеустремленно работать с премьер-министрами Великобритании и Франции, Европу может ожидать золотой век.

Диктаторы «целеустремленно работать» не согласились. Золотой век не наступил. Война началась 1 сентября 1939 года.

3 сентября Чемберлен предложил Черчиллю пост морского министра — Первого лорда Адмиралтейства. Совет Адмиралтейства немедленно дал ликующий сигнал всем кораблям: «Уинстон вернулся!»

Через два месяца к западу от Оркнейских островов немецкая подводная лодка U-56 столкнулась с британским линкором «Нельсон», на борту которого находился Черчилль. U-56 выпустила 3 торпеды, которые — не взорвались. Командир подлодки Вильгельм Зан получил известность как «человек, который чуть не убил Черчилля».

С мая 1940-го Черчилль — премьер-министр. До своего премьерства он возглавлял восемь (!) министерств. Среди различных социальных реформ, в законодательной подготовке которых в 20-е годы он играл ведущую роль, можно назвать тюремную реформу, беспрецедентную реформу системы страхования и пенсионной системы, государственные пособия безработным, сокращение рабочей недели, создание постоянно действующего органа по разрешению трудовых конфликтов, организацию государственной поддержки безработных, улучшение условий труда на заводах и фабриках…

Достаточно вспомнить, что в 1946-м именно Черчилль, выступая в американском Фултоне, сказал о том, что получилось после победы над гитлеризмом:

Не случайно же советской пропагандой Уинстон Черчилль был проклинаем куда более других — именно как «разжигатель» и «рыцарь холодной войны». Оценки на страницах наших газет можно было сравнить с тем, что о нем говорили в Англии, в 30-е годы.

Он с этими оценками не соглашался:

«Та самая часть Женевы» — это, между прочим, конференция по разоружению, на которое так рассчитывали прекраснодушные люди всего мира.

Прекрасное начало

Его отец (сам «неоднократный» министр) сэр Рандольф Черчилль, перед которым Уинстон всю жизнь преклонялся и про которого написал толстую книгу-биографию, деспотичный, вечно раздраженный человек, способностями сына, увы, не обольщался. И настоял, чтобы тот вместо Оксфорда сдавал экзамены в военное училище, правда, не абы в какое, а в привилегированный Сандхерст. С третьей попытки сын поступил, набрав, наконец, достаточное количество баллов.

Его биографы восхищаются:

Потом он получит Нобелевскую премию — по литературе (!).

Печататься в газетах Черчилль начал уже к моменту окончания Сандхерста, анонимно. Внештатным корреспондентом, не снимая новенькой офицерской формы, отправился на свою первую войну — на Кубу.

Потом он повоюет на четырех континентах, заработает кучу наград (и — врагов, потому что писать не переставал и в Афганистане, и в Судане, и в Южной Африке; писал заметно, уже подписываясь под публикацией, без оглядки на начальство. Чем-чем, а чинопочитанием никогда не страдал).

В битве при Омдурмане, в которой британцы разгромили огромное войско суданского правителя, тысячи раненых дервишей были добиты. Черчилль, не принимавший в этом побоище участия, был потрясен: «Победа дискредитирована бесчеловечным убийством раненых, за что несет ответственность Китченер». Естественно, книга Черчилля о суданской войне генерала Китченера взбесила.

Готовясь к отъезду из Хартума, Черчилль узнал, что его сослуживцу, тяжелораненому офицеру Ричарду Молино, требуется срочная пересадка кожи. Он немедленно предложил свою, и необходимый кусок был вырезан у него с груди. «Это было чертовски больно», — вспоминал он позже. Спустя 47 лет Молино написал Черчиллю, уже премьер-министру: «Я никогда не упоминал об этом, опасаясь, что меня сочтут хвастуном». Черчилль ответил: «Большое спасибо, дорогой Дик. Я часто думаю о тех давних днях, и мне было бы приятно, если бы ты демонстрировал этот кусок кожи. Сам я часто показываю место, с которого он был вырезан».

В англо-бурской войне тот же Китченер его отказался взять на передний край, но Черчилль в самое пекло все же прорвался. Попал в плен, бежал, пробирался по неприятельской территории, где за его голову объявили награду, и был встречен как национальный герой.

Он сбежал из преисподней
И прославился в момент.
Все узнали, кто сегодня
Лучший наш корреспондент… — такие куплеты распевали про Черчилля.

К двадцати пяти годам он стал депутатом парламента, блестяще проведя предвыборную кампанию. Но в первой же парламентской речи вызвал скандал, заявив во всеуслышание: «Будь я буром, я бы тоже сражался с оружием в руках».

Это покоробило патриотов. В ответ на протестующие письма, заполонившие газеты, Черчилль сформулировал свое видение стратегии победителей:

Потом, победив в другой, куда более страшной войне, Черчилль, самый последовательный и непримиримый враг нацизма, поставит своей задачей, наказав преступников, не делать саму Германию «вечно виноватой». Не забыть, не простить — но дать возможность начать с чистого листа. Жить все равно придется рядом.

А тогда, перед Первой мировой войной, тем, кто утверждал, что Германия представляет угрозу, Черчилль говорил:

Спустя три десятилетия именно Черчилль станет самым непримиримым врагом Германии — и будет всерьез ратовать за то, чтобы (ни больше ни меньше!) «залить ее» отравляющими газами?

Отговорить премьер-министра смогли только военные эксперты, которым он поручил подготовить «акцию».

Черный список неудач и провалов

С поразительной откровенностью Черчилль напишет матери об одной черте своего характера, которую назвал «умственным пороком»: «Меня заботят не столько принципы, которые я отстаиваю, сколько впечатление, которое производят мои слова и репутация».

Согласитесь, удивительное количество мерзавцев с такими «принципами» из раза в раз делали жизнь человечества почти невыносимой.

Тем не менее недоброжелатели составили длиннейший список неудач и провалов сэра Уинстона.

5 октября 1914 года он прибыл в Антверпен и лично возглавил оборону города, который бельгийское правительство предлагало сдать немцам. Несмотря на все усилия, город пал 10 октября, погибли 2500 солдат. Черчилля обвинили в неоправданной трате жизней и ресурсов, хотя надо признать, что эта оборона Антверпена помогла удержать Кале и Дюнкерк, то есть спасла союзников в начале войны.

Через год Первый лорд Адмиралтейства стал одним из главных моторов провальной десантной операции на турецком полуострове Галлиполи, которой предполагалось закончить войну, но которая ознаменовалась сокрушительным поражением. Сейчас спорят, насколько в этом был лично виноват Черчилль, насколько — его коллеги по правительству. Но из правительства пришлось уйти именно ему.

Он получил замечательную синекуру — пост «канцлера герцогства Ланкастерского», на этой должности можно было оставаться сколь угодно долго. Но уже через полгода Черчилль сбежал — на фронт, командиром шотландского батальона. Недавний министр был назначен на должность в звании подполковника.

Воевал честно и храбро, из траншей под бельгийским селением Плугстерт не убежал («Потери нашего батальона составили 35 из 700 человек — за шесть дней, в которые мы ничего не делали»). Подчиненные, встретившие командира настороженно, вскоре его боготворили, а провожали со слезами.

В мае 1916 года он сдал командование батальоном и окончательно вернулся в Англию. И в июле 1917-го был назначен министром вооружений. Газета Sunday Times выстрелила в спину: «Его послужной список подтверждает, что он не обладает способностью к взвешенным решениям и лишен дальновидности, необходимой для серьезного руководителя».

Следующее (и не последнее!) фиаско настигло Черчилля в России. Англия, как и другие страны Европы, после мировой бойни были слишком заняты собственными делами, чтобы затеять дорогостоящую контрреволюционную интервенцию с неясными результатами, за что, пожалуй, активнее всех выступал именно Черчилль.

Но, в конце концов, и он был вынужден признать:

5 ноября 1924 года победивший на парламентских выборах лидер Либеральной партии Болдуин встретился с Черчиллем. «Вы хотите помогать нам?» — спросил Болдуин. «Да, если я вам действительно нужен», — ответил Черчилль. «Хотите Министерство финансов?» — спросил Болдуин. «Это полностью отвечает моим желаниям. — ответил Черчилль. — Я до сих пор храню отцовскую мантию канцлера. Буду горд служить вам в этом замечательном месте».

Чтоб было понятнее, канцлер — второе лицо в английском правительстве.

«Какая яркая личность! — писал Невилл Чемберлен Болдуину. — Но нас с ним разделяет пропасть, которую, боюсь, не преодолеть никогда. Он мне нравится. Нравится его юмор, его жизнестойкость. Мне нравится его смелость… Но ни за какие райские блага я не стал бы членом его команды! Непостоянство! Очень обидное слово, но оно точно отражает его характер».

Болдуин Чемберлена не послушал.

«Кровь, труд, слезы и пот»

В 1940-м, став премьером, он собрал своих министров и сказал им знаменитое: «Я могу предложить вам только кровь, тяжелый труд, слезы и пот». И повторил эти слова через несколько часов, выступая в парламенте:

Узнав о предложении эвакуировать в случае угрозы вражеского вторжения королевскую семью и правительство в Канаду, Черчилль сказал, что даже «само обсуждение» этого вопроса недопустимо. Нельзя доставить немцам удовольствие от такого рода эвакуации.

В тот же день директор Национальной галереи предложил переправить за океан наиболее ценные музейные экспонаты. Черчилль ответил: «Нет, спрячьте их пещерах и подвалах. Ничего никуда не повезем. Мы победим их».

Одна деталь. В войну в Англии были введены продовольственные карточки, их получали все — от королевской семьи до семьи портового рабочего. Кстати, Англия была единственной страной Европы того времени, где не возникло «черного рынка» продовольствия.

Война между тем вступила в катастрофическую фазу. Вслед за малыми государствами Европы выбросила белый флаг гордая Франция, растерзанная нацистами буквально за считаные недели. Лондону, который только что чудом спас из Дюнкерка 110 000 солдат своего экспедиционного корпуса (16 000 оказались в плену), пришлось решать, как теперь будет использован французский флот, не захватят ли его немцы, не станет ли он решающей гирькой в «битве за Британию»?

Атака на неподвижно стоящий французские корабли, их расстрел — стали одной из самых черных страниц войны.

В тот июльский день 1940 года британцы выпустили по укрепленной гавани Мерс-эль-Кебир рядом с алжирским городом Оран в общей сложности 150 снарядов. К тому моменту, когда их пушки смолкли, было сильно повреждено пять кораблей недавнего союзника и один уничтожен, погибли 1297 французских моряков. Произошло массовое убийство, многие назвали свершившееся военным преступлением.

Франция негодовала, нацистской пропагандистской машине даже не потребовалось разжигать эти страсти. Повсюду были плакаты с французским моряком, тонущим в огненной геенне, с британским премьером в виде кровожадного Молоха. По сей день память о Мерс-эль-Кебире настолько токсична, что этой темы настойчиво избегают участники британско-французских дискуссий.

Командовавший атакой адмирал Сомервилл сказал, что если бы решение было за ним, то он никогда не отдал бы такого приказа. Но Черчилль, такой приказ отдавший, не мог допустить, чтобы французский флот достался немцам. Уйти в нейтральный порт французы отказались или не могли.

И в эти самые дни Черчиллю пишет жена:

«Русские будут сражаться»

Когда Германия напала на Советский Союз, все военные специалисты полагали, что Красная армия продержится не более трех месяцев. Черчилль выслушал их, после чего резюмировал: «Ставлю обезьяну против мышеловки, что русские будут сражаться, причем успешно, минимум два года».

(Почему, кстати, «обезьяну»? Почему против «мышеловки»?)

Черчилль выступил по радио уже 22 июня, выразил полную солидарность со страной, до этого, по сути, стоявшей на прогерманских позициях и злорадно потиравшей руки в ожидании краха Англии. Это была одна из лучших речей Черчилля. Сам он, будучи в критическом положении, пообещал всяческую помощь тем, кому приходилось еще хуже.

Позднее он скажет:

Но (из песни слова не выкинешь) в том же 1941-м Черчилль предложил разбомбить русские нефтяные промыслы на Кавказе, чтобы нефть не досталась немцам. К счастью, бомбежка не состоялось.

Но прошло полтора года, и ход войны изменился, в нее вступили США. Войска фельдмаршала Роммеля были разбиты в Северной Африке, в плен попали 240 000 немецких солдат. Сталин оправился от потрясений начала войны; тон его общения с союзниками становился все более требовательным.

Высадка в Нормандии

Историк М. Гилберт привел цифры: начиная с сентября 1939 года и до ноября 1943-го Черчилль преодолел 111 000 миль по воздуху и по морю, проведя 792 часа на кораблях и 339 часов в самолетах. Ни один лидер ни одной из воюющих стран к этим показателям даже не приблизился.

В дни, предшествующие началу операции «Оверлорд» — открытию второго фронта в Европе, 69-летний ветеран шести войн собирался отправиться на корабле Королевского флота «Белфаст» к побережью Нормандии и лично наблюдать за штурмом немецких позиций. Черчилль намеревался быть в самой первой волне десанта. Чтобы ничто не помешало отправиться в это плавание, Черчилль предложил королю Георгу VI составить компанию, и тот с радостью (и к ужасу королевского личного секретаря Лассельса) тут же согласился.

Доводы, приведенные секретарем позднее, на короля произвели впечатление. Он переписал собственной рукой набросанное Лассельсом письмо и отослал его в резиденцию премьер-министра на Даунинг-стрит.

Король написал, что он на 14 лет моложе, что он профессиональный моряк, но советует от соблазнительной идеи отказаться. Тем не менее ему пришлось писать второе письмо: в нем король, по сути, запретил своему премьер-министру покидать Лондон.

Вот почему он хотел заманить короля на тот корабль, чтобы показать всему миру — и в первую очередь американцам, — что с Британией по-прежнему нужно считаться, потому что он и король, будучи воплощением империи, лично отвоевывают континент.

По тем же мотивам он настаивал, чтобы британцы и канадцы составляли половину весьма значительных сил вторжения. К полудню 10 июня на французский берег высадилось почти 400 000 солдат. И Черчилль уже мог пересечь на эсминце Ла-Манш и пересесть на катер командующего британскими военно-морскими силами адмирала Виана.

Когда эсминец был готов возвращаться, Черчилль сказал адмиралу: «Если уж мы так близко, почему бы нам самим не ударить по ним перед тем, как уйти домой?»

«Запросто!» — неожиданно согласился адмирал, и через несколько мгновений все его пушки открыли огонь по побережью. Немцы ответили огнем береговых батарей. «Мы были вполне в зоне достижимости артиллерии немцев, — позже написал Черчилль, — и сразу же после залпа Виан дал команду эсминцу разворачиваться и уходить на полной скорости. Вскоре мы были вне опасности. Я был восхищен азартностью адмирала».

Собственной «азартностью» Черчилль не восхищался.

«Мы бросаем поляков»

Формально Вторая мировая началась после нападения Гитлера на Польшу. Судьба этой многострадальной страны, оказавшейся между Германией и СССР, к концу войны вновь стала яблоком раздора.

Советский Союз претендовал на все польские территории, захваченные в 1939-м (согласно советско-германскому договору), а вдобавок намеревался посадить в Варшаве «свое» правительство. С 1941-го Польша и СССР стали союзниками, поляки храбро сражались, потеряв почти 6 миллионов граждан: примерно пятую часть довоенного населения. Но Москва на все эти заслуги не обращала внимания. Многовековая вражда между соседями-славянами вышла на очередной трагический виток.

Польское эмигрантское правительство в Лондоне было готово рассматривать вопрос об уступке территории Советскому Союзу только под гарантии создания многопартийного правительства после освобождения страны. Но Сталин не собирался давать такие гарантии. У него уже были подготовлены собственные кандидаты — поляки, готовые сформировать власть в первом же городе, освобожденном от нацистов. Этим городом стал Люблин.

13 октября 1944 года, вечером, Черчилль и Сталин встретились в особняке на московской Спиридоновке с «люблинскими поляками». Те послушно поддерживали все предложения Сталина…

Черчилль телеграфировал королю:

Это была беда, и поправить ее было нечем. На все данные раньше обещания, заключенные договоры и общепринятые нормы Сталину было плевать — его армии уже стояли в Польше.

Обсуждая итоги Ялтинской конференции в палате общин, Черчилль попытаться снизить озабоченность будущим Польского государства. Он сказал, что, по его мнению, «Сталин и другие советские лидеры хотят установить уважительные, дружеские и равноправные отношения с западными демократиями. Я чувствую также, что они держат свое слово. Но по сравнению с 1940 и 1941 годами времена сильно изменились… Теперь мы вступаем в непредсказуемый мир, который постоянно требует анализа».

Но в следующем, 1946-м, году в знаменитой «фултонской речи» он с горечью скажет, что «железный занавес» опустился не только над Польшей.

В «каждом доме» Черчилля уже не слушали.

***

Второй раз премьером Черчилль стал после победы на выборах 1951 года. Он старел на глазах. Болел. И враги, и соратники настаивали на его уходе. 30 ноября 1954-го ему исполнилось 80 лет. Ни один премьер-министр после Гладстона не занимал этот пост в таком возрасте.

Через неделю после отставки они с Клементиной улетели на Сицилию. Когда сэр Уинстон садился в самолет, ему передали письмо королевы, написанное собственноручно: «Если я не упомянула о предыдущих годах, в которых вы сыграли ведущую роль, то лишь потому, что вы знаете, как высоко ценил вас мой отец. И вы понимаете, что он был заодно со своим народом и народами всего свободного мира в выражении глубокой и искренней благодарности вам».

Когда в Монте-Карло в июне 1962 года Черчилль упал и сломал бедро, он сказал: «Я хочу умереть в Англии». Эти слова передали на Даунинг-стрит, и премьер-министр Гарольд Макмиллан послал за ним борт военно-воздушных сил, чтобы доставить в Лондон. Когда Черчилля выносили на носилках из самолета, он показал собравшимся свой фирменный знак: V — победа.

В январе 1965 года его настиг очередной, на этот раз обширный инсульт, и через две недели Черчилля не стало.