Никаких «значительных недоразумений» то есть не возникло, когда немецкие войска уступали занятые им районы советским. Как заранее между собой и договаривались.

Сталин тоже отвечал хорошо:

Нас всяк обидеть норовит. С чего бы?

В августе 2019-го Россию не позвали в Гляйвице на годовщину начала войны. Даже немцев — позвали и всех остальных. А нас — нет. Тридцать лет назад, при Горбачеве, это было бы невозможно. Нам все простили, безоглядно и навсегда, горячо аплодировали за каждый — естественный для любого нормального общества! — шаг. За каждое признание «ошибок» предыдущего режима давали возможность начать все с чистого листа. А потом, как нефть пошла вверх и не разогнанный КГБ снова укрепился и взялся за хорошо усвоенное старое, тут-то все, кто видит, и увидели хорошо знакомое лицо. И что бы там дальше ни было, доверия уже, боюсь, не восстановить. И власть наша это тоже, видимо, поняла. И решила, что притворяться уже нечего: всё мы (мы!) делали правильно.

В школе, которую я окончил в 1970 году, учили что советско-германский договор стал выдающейся победой советской дипломатии. Что западные державы, с которыми мы долго и честно пытались договориться о создании антигитлеровской коалиции, тянули время, а сами за нашей спиной сговаривались с Германией, натравливая ее на СССР. И Сталин блестяще разрушил эти коварные замыслы. Мы получили полтора мирных года. Мы отодвинули границы, воссоединив западных украинцев и белорусов с братской семьей народов, и потому в 1941-м начали войну не под Минском, а под Брестом. Нам надо было заботиться в первую очередь о себе. И наше правительство выполнило свой долг перед страной и народом.

В том-то и дело, что Сталин с Гитлером не просто договорились не нападать друг на друга — они договорились о другом: о том, как поступить с соседями. Молотов в ходе ратификации договора заявил депутатам: «Мы твердо убеждены в том, что интересы СССР совпадают с коренными интересами народов других стран». Но у поляков, литовцев, финнов, да и всех остальных ни Молотов, ни депутаты ни про какие их интересы не спрашивали.

Конечно, история не знает сослагательного наклонения. И во что обойдется нашей стране заключенный пакт с Германией, в 1939 году тоже никто не знал. Но сейчас-то мы кое-что знаем?

Благодаря пакту СССР далеко отодвинул на Запад свои границы (в связи с точно предсказанным в секретном «приложении» к Договору «территориально-политическим переустройством» соседних государств). Но так ли сильно это помогло — оборона на «новых территориях» рухнула ошеломляюще быстро.

Об «экономическом чуде» гитлеровской Германии специалистами всего мира написаны тома, в которых наряду с признанием того, что министр экономики Шахт был гением, с неотвратимостью следует: все должно было неминуемо (и очень скоро!) закончиться, катастрофы было не избежать. Отсутствие (от слова «совсем») у Германии валюты для импорта, обвальное сокращение экспорта, небывалые военные расходы («ликвидированных» безработных можно трудоустроить на военные заводы, но «масла» эти заводы — вместе с «пушками» — все-таки не производят). Что делать? Единственный ответ: война! Если не можем произвести сами — отберем у других.

«В столкновениях нет естественной потребности»

Война против Польши должна была начаться со дня на день. 14 августа германский министр иностранных дел Риббентроп направил послу в Москве Шуленбургу пространную телеграмму, в которой, в частности, говорилось, что разница в мировоззрениях не препятствует деловым отношениям двух государств и установлению нового и дружественного сотрудничества, что германское и советское правительства должны считаться с тем фактом, что капиталистические демократии Запада являются неумолимыми врагами как национал-социалистической Германии, так и Советского Союза. Риббентроп готов был прибыть в Москву с краткосрочным визитом, чтобы от имени фюрера изложить взгляды Сталину.

Советское правительство, которое все еще надеялось выторговать Польшу в переговорах с англичанами и французами, предпочитало не торопиться, что никак не устраивало Германию. 18 августа Риббентроп послал Шуленбургу новую телеграмму, в которой просил обратить внимание Молотова на тот факт, что германо-польские отношения изо дня в день становятся все более острыми, что в любой день могут произойти столкновения, которые сделают неизбежным начало военных действий, что Германия полностью согласна с идеей о заключении (с СССР) пакта о ненападении. Однако советское правительство требовало теперь еще и подписания «специального (то есть секретного) протокола по внешнеполитическим вопросам». 20 августа Гитлер дал на это согласие, с оговоркой, что Риббентроп должен прибыть в Москву не позднее 23 августа. 21 августа эту дату, со своей стороны, утвердил Сталин.

Уже прощаясь (Риббентроп торопился в Берлин), Сталин сказал имперскому министру иностранных дел, что «он может дать свое честное слово, что Советский Союз никогда не предаст своего партнера».

1 сентября 1939 года началось массированное наступление вермахта на Польшу. Незапланированным, правда, оказалось то, что ее западные союзники (Англия и Франция) на этот раз не струсили, не отступили, а, наконец, объявили Гитлеру войну. Эти действия «империалистических держав» СССР, кстати, осудил.

3 сентября Германия обратилась к советскому правительству с просьбой войти в Польшу с востока. Риббентроп просил Шуленбурга обсудить с Молотовым, не посчитает ли СССР возможным, чтобы советская армия выступила против польских сил, что было бы, по мнению Риббентропа, и в интересах Москвы.

Молотов ответил: «Мы согласны с вами, что в подходящее время нам будет совершенно необходимо начать конкретные действия. Мы считаем, однако, что это время еще не наступило». Меж тем после нападения Гитлера на Польшу Молотов звонил Шуленбургу: «Пожалуйста, передайте мои поздравления и приветствия правительству Германской империи». В ответ Германия вновь попросила Молотова о скорейшем вводе войск в Польшу. 9 сентября Молотов сообщил, что «советские военные действия начнутся в течение ближайших нескольких дней. Будут также призваны многочисленные резервисты».

10 сентября Молотов согласовал с немцами официальное объяснение причин советского вторжения, которые будут объявлены всему миру: «Польша развалилась на куски, и вследствие этого Советский Союз должен прийти на помощь украинцам и белорусам». Молотов просил также, чтобы Германия ни в коем случае не объявляла об окончании военных действий в Польше до начала советских действий, которые «было бы крайне важно не начинать до того, как падет Варшава». Молотов поэтому просил, чтобы ему «как можно более точно сообщили, когда можно рассчитывать на захват Варшавы». 15 сентября Германия ответила, что рассчитывает занять Варшаву «в течение ближайших нескольких дней».

О первых днях германской агрессии против Польши советская пресса пишет скупо и даже отстраненно, не предоставляя читателям комментариев к событиям на фронте и ограничиваясь короткими информационными сообщениями ТАСС или, в лучшем случае, предельно сухими обобщениям. Главные события — бесконечные подведения итогов четвертой сессии Верховного совета, показатели сбора урожая, девятый пленум ЦК ВЛКСМ, новости о призывниках, которые съезжаются на призывные пункты.

Все центральные газеты в первую неделю происходящие на фронтах события давали в рубрике «Военные действия между Германией и Польшей», но начиная с 8 сентября как по мановению невидимой руки пресса уже пишет о «Войне в Европе». О входе германских войск в Варшаву советская печать 9 сентября ограничивается коротким сообщением ТАСС из Берлина. Об ожесточенной обороне поляками своей столицы — ни слова.

17 сентября в пределы Польши вошла и Красная Армия. Сопротивления она практически не встретила.

После 27 октября 1939 года был создан Советско-германский пограничный комитет. В конце октября его члены собрались в Варшаве и, согласно специальному распоряжению Риббентропа, особое внимание уделили организации двухдневного пребывания советских чиновников и офицеров, «чтобы эти два дня в польской столице стали для них приятным событием».

Генерал-губернатор Ганс Франк пригласил советскую делегацию на завтрак. Он сказал, что цель комитета — восстановление мирной жизни (бывшей) польской территории. Франк предложил руководителю советской делегации Александрову польскую сигарету, сказав при этом, что Польша развеяна по ветру как сигаретный дым.

В 1946-м в Нюрнберге Франка в числе главных военных преступников повесят.

«Ничего, что немцы в Польше…»

Более двадцати лет английский профессор Николас Стоппард изучал опыт людей, живших под властью нацистского режима. В 2020 году его семисотстраничная книга «Мобилизованная нация» вышла на русском языке в Москве. Вот некоторые выдержки из нее.

«Герхард M. видел, как его товарищи уводили двадцать молодых людей, бывших, как он считал, «трусливыми снайперами». «Горящие дома, плачущие женщины, верещащие дети. Картина безнадежности, — писал Герхард в дневнике. — Но поляки сами не хотели по-хорошему».

Из простой деревенской избы какая-то женщина принялась стрелять из пулемета. Подразделение Герхарда окружило и подожгло дом. Герхард вспоминал, что, когда она пыталась выбраться, они «ей не позволили, пусть это и жестоко»: «Ее крики еще долго звучали у меня в ушах». Из-за жара полыхавших по обеим сторонам улицы домов немцам пришлось двигаться по центру дороги. Когда спустилась ночь, горизонт явственно окрасился в красный цвет от зарев пожарищ других сел и деревень. «Скоро горящие здания тянулись за нами по всему пути, из огня доносились крики тех, кто прятался внутри и не мог спастись. Скот мычал от страха, собака выла, пока не сгорела, но страшнее всего становилось от крика людей. Это было жестоко, но они стреляли, а потому заслужили смерть».

Крупнейших масштабов достигали погромы, творимые ополчениями этнических немцев, зачастую под командованием СД и гестапо, в городах бывшей Западной Пруссии. 6000 человек расстреляли в лесах вокруг Нойштадта (ныне Пясница), 7000 — в прусском Штаргарде, а в Коцборово уничтожили 1692 пациента приюта. В Групе расстреляли 6500 поляков и евреев из Грауденца (ныне Грудзендз), а еще 3000 человек нашли смерть в Лешковко. В Мнишке 10 000–12 000 поляков и евреев из района Свеце свезли на расстрел в гравийные карьеры. Примерно 3000 евреев и поляков сотрудники гестапо, СС и ополченцы убили на летном поле в Фордоне и в песчаных дюнах Межина. В лесах около Русиново (округ Риппин) все те же айнзацгруппы расстреляли 4200 человек, а к 15 ноября члены ополчения и солдаты вермахта закончили уничтожение 8000 человек в лесу под Карлсхофом.

В отсутствие полных данных можно говорить только о крупных «акциях», в каждой из которых погибло более тысячи человек; и только они унесли жизни 65 000 человек. Из них 20 000–30 000 смертей на совести немецких ополчений. Всего же количество уничтоженных в первые месяцы немецкой оккупации должно быть еще больше.

В издании Министерства иностранных дел «Документов о зверствах поляков» в ноябре 1939 г. число жертв среди немцев, живших в Польше, оценивалось в 5800 человек, что теперь, как правило, признается учеными достоверным. Но в феврале 1940 г., вероятно, с подачи Гитлера, данные выросли сразу в десять раз. Геббельс приказал газетчикам заострять внимание на новых находках, и страницы периодики заблистали яркими заголовками вроде «58 000 жертв польского террора» и «20 лет польского правления смерти».

Начиная с июня 1940 г. гестапо принялось публично вешать поляков за «недозволенные контакты». В первых числах июля в Ингелебене близ Хельмштедта польский пленный, помещенный в военную тюрьму за половую связь с немкой, был передан гестапо и «повешен на дереве в назидание прочим»… 24 августа палачи извлекли 17-летнего польского рабочего из тюрьмы в Готе и повесили на обочине дороги. Пятьдесят поляков заставили смотреть на казнь наряду с большой толпой немцев, пришедших поглазеть на происходящее по собственному почину. Парня обвинили в связи с немецкой проституткой, тело его оставили висеть на протяжении суток.

С Польшей к осени 1939 года было покончено. В результате население СССР увеличилось более чем на 10 миллионов человек, а в Бресте состоялся совместный парад войск гитлеровского генерала Гудериана и танкистов комбрига Кривошеина.

Герой Советского Союза Семен Кривошеин впоследствии (в начале 60-х) издал беллетризованную версию этой встречи, потом о параде наглухо умолкли.

«Его величество случай» — так называется глава в мемуарной «Ратной были» генерала Кривошеина. Эта наполненная живыми подробностями глава рассказывает о том самом параде в сентябре 1939 года, посвященном передаче Бреста из рук взявших его фашистов в руки новых хозяев согласно подписанному накануне соглашению о разграничительной линии между Германией и СССР.

«По площади проходил немецкий оркестр, — пишет Кривошеин. — Впереди солдат с начищенными до блеска трубами, маршировавшими фридриховским шагом, шествовал толстый невозмутимый капельмейстер с солидной метровой палкой в руке. Держа ее вертикально перед правым плечом, он дирижировал, старательно отбивая темп марша короткими толстыми ногами».

В Федеральном военном архиве Германии, в документах командования Второй танковой группы есть документ Vereinbarung mit sowjetischen Offizieren über die Überlassung von Brest-Litowsk («Договоренность с советскими офицерами о передаче Брест-Литовска»), датированный 21.09.1939. В документе, в частности, говорится, что именно играл оркестр под руководством «невозмутимого капельмейстера». Он играл гимны двух дружеских стран, в том числе «Интернационал».

А после парада комбриг Кривошеин пообедал с Гудерианом и обменялся взаимными приглашениями: тот пригласил Кривошеина в Берлин, а Кривошеин Гудериана — в Москву. Расстались генералы, как следует из текста, дружески.

И с чего вдруг в 1962-м году понадобилось в плохой, до предела фальшивой художественной «документалистике» касаться этой скользкой темы — ума не приложу. Как пропустила эту главу бдительная цензура?

Что было дальше?

В марте 1940-го в Харьков были доставлены из Старобельского спецлагеря для офицеров, где содержались, в основном те, кто сдался без выстрела под личные гарантии маршала Тимошенко в районе Львова, — восемь польских генералов, 55 полковников, 126 подполковников, 316 майоров, 843 капитана, 2527 поручиков, девять военных капелланов.

Гарантии не спасли ни генералов, ни капелланов, их расстреляли.

Вновь о Катыни

Я посчитал: в этом веке я опубликовал 12 материалов о расстрелах польских офицеров в 1940 году, из них семь — в «Новой». Так получилось, что я бывал во всех трех местах — и в Катыни, и в харьковских Пятихатках, и в Медном под Тверью.

Что еще напишешь «в связи со вновь открывшимися обстоятельствами»? Думаю, в этом и состоит замечательная «дебютная идея» тех, кто постоянно вбрасывает «новые факты», принципиально не желая отвечать на все ранее заданные вопросы. А чтобы что-то возразить, надо опять же пересказывать всю историю сначала. Что неприятно и неубедительно. И все же.

Итак, в августе 1939 года Молотов и Риббентроп подписали в Москве договор и секретные протоколы к нему, что дало возможность Германии напасть на Польшу с запада, а СССР — совершить Освободительный поход с востока и занять территории, населенные, в том числе, украинцами и белорусами. Польская армия была обезоружена и рассортирована по лагерям НКВД, потом часть содержавшихся в этих лагерях была переведена на стройки социализма, часть передана немецким союзникам, часть бесследно пропала.

В 1943-м немцы объявили, что случайно обнаружили массовые захоронения под Катынью (Смоленская область) именно этих «бесследно исчезнувших». СССР, естественно, объявил все это измышлениями геббельсовской пропаганды и даже пытался цинично протащить смерть поляков (обвинив в ней немцев) на Нюрнбергский процесс. Не вышло, «свидетели» оказались слабоваты, врали и путались.

В 1990-м (через 50 без малого лет самых свирепых отрицаний!) Советский Союз впервые признал свою ответственность за «катынский расстрел». В 1992-м Ельцин передал полякам копии некоторых документов по этому делу; прокуратура России начала уголовное расследование.

Что же (или кто?) вынудил советских и российских руководителей признать очевидный для всего мира факт?

Берия направил Сталину предложение о расстреле пленных польских офицеров: всего 14 736 человек. На письме размашистые подписи тех, кто расстрел санкционировал: Сталина, Молотова, Ворошилова, Микояна. Еще двое одобрили предложения НКВД путем опроса — Каганович и Калинин. 5 марта 1940 года решение было оформлено как постановление Политбюро № П13/144.

Бумагу эту до 1990-го хранили в кремлевском сейфе, ее «не существовало». Потом ее исследовали специалисты-графологи, их вердикт: подлинник.

Дальше — дело техники.

Из лагерей пленных перевезли в тюрьмы Харькова, Смоленска и Калинина. Есть видеозаписи допрошенного в начале 90-х бывшего начальника Калининского УНКВД Токарева. «Из камер поляков поодиночке вели в «красный уголок», то есть в ленинскую комнату. Там сверяли данные. Надевали наручники, вели в приготовленную камеру и били из пистолетов в затылок. Вот и все…»

В расстрелах участвовали около тридцати человек, руководил расстрельной командой присланный из Москвы начальник комендантского отдела НКВД СССР знаменитый палач Блохин. Перед первым расстрелом, вспоминает Токарев, «Блохин надел спецодежду: кожаную коричневую кепку, длинный того же цвета кожаный фартук, такие же перчатки с крагами выше локтей… Через вторую заднюю дверь трупы выносили из камеры и бросали в крытые грузовики. Затем пять-шесть машин увозили тела к месту захоронения в окрестностях села Медное. Это рядом с дачами УНКВД, с одной из моих двух дач. Место выбирал Блохин. Он же привез из Москвы двух экскаваторщиков».

А сам начальник Калининского УНКВД посылал в Москву ежедневные короткие шифровки: «Исполнено 343»… «Исполнено 212»…

В 1959 году тогдашний председатель КГБ Шелепин подписал (написанную от руки) совершенно секретную записку первому секретарю ЦК Хрущеву. Шелепин просил разрешения уничтожить все учетные дела на расстрелянных поляков: «Для Советских органов все эти дела не представляют ни оперативного интереса, ни исторической ценности». Шелепин подчеркивал, что «расконспирация проведенной операции» грозит «нежелательными для нашего государства последствиями. Тем более что в отношении расстрелянных в Катыньском лесу существует официальная версия… все ликвидированные там поляки считаются уничтоженными немецкими оккупантами».

Этот документ тоже сохранился в секретном архиве ЦК. Тоже, как признано, подлинный, против этого не возражал и сам (тогда еще был жив) Шелепин; его специально опрашивали.

Как все-таки виртуозно Владимир Владимирович построил свою речь, ни разу не назвал тех, кто совершил это преступление, избегая упоминаний о Сталине, Политбюро, Берии, НКВД… Но не будем придираться! Он же сказал: дана ясная нравственная оценка. И оценка эта не подлежит ревизиям.

И на колени встал перед могилами поляков Путин.

А тогдашний президент Медведев в том же 2010-м прямо рубанул в интервью польскому журналисту: «Вина Сталина в расстреле польских офицеров под Катынью не подлежит сомнению».

Но сейчас вновь возникают те, кто считает все обнародованные документы подделанными, а извинявшихся — подголосками Геббельса. Их печатают, им предоставляют залы под «конференции», их не судят «за фейки».

К укреплению братских чувств

Стихи Сергея Михалкова «Дядя Степа в Красной армии», опубликованные в журнале «Молодой колхозник», 1940, № 5.

Говорит Степан: «Солдаты,
Украинцы-земляки,
Белорусские ребята,
Польских панов батраки,
Мы пришли не с вами драться, —
Мы несем конец панам,
Выходите к нам брататься,
Подходите, братцы, к нам!
Вас в деревне ждет работа,
Вам домой давно пора!»
И пятьсот солдатских глоток
Громко крикнули: «Ура!»
Мимо них идут солдаты
Без начальства, без штыка,
Без винтовки, без гранаты —
Их дорога далека:
Кто к жене, а кто к невесте,
Чтобы жить с родною вместе,
Чтобы хлеб не сеять панский,
А рабочий и селянский,
Печи класть, коней ковать,
Жить, ни с кем не воевать.
Украинцы и евреи,
И поляки — батраки…

До конца 1940 года на территории Западной Украины (уже включавшей присоединенную в июле 1940 года Буковину и часть Бессарабии) было арестовано и привлечено без ареста по различным статьям, включая уголовные, 69 517 человек (из них 15 518 поляков, 15 024 украинцев, 10 924 евреев), из них чуть более 300 было приговорено к ВМН.

Еще через год в связи с быстрым продвижением немецких войск в тюрьмах Западной Украины сотрудниками НКВД и НКГБ было бессудно расстреляно более семи тысяч заключенных — «контрреволюционного, уголовно-политического элемента».

Московские историки Валентина Парсаданова и Николай Бугай, анализируя архивные документы, хранящиеся в Государственном архиве Российской Федерации, отмечают, что уже к началу 1942 года в восточных районах Советского Союза насчитывалось 1 млн 173 тыс. чел., депортированных с западных территорий страны с конца 30-х годов по июнь 1941 года.

Все это, конечно, способствовало укреплению братских чувств освобожденных к освободителям.

В январе 1940 года начальник Главлита Н. Садчиков обратил внимание агитпропа ЦК на «слишком большую засоренность отдельных томов Большой Советской Энциклопедии» и даже «поставил вопрос» о необходимости изъятия и переиздания отдельных томов. В частности, его внимание привлек вышедший в 1938 году З6-й том, в котором «…статья «Лейпцигский процесс» (стр. 266) начинается фразой «Чудовищный провокационный процесс, инсценированный германскими фашистами в конце 1933 г. против коммунистической партии и рабочего движения в Германии». Кроме того, он отметил, что на странице восемь в тексте, поясняющем, кто такой Эммануил Ласкер, напечатано: «После установления в Германии фашистской диктатуры Л. приехал в 1935 г. на постоянное жительство в Москву».

Прежде власти шли на такую акцию, дабы изъять из энциклопедий имена «разоблаченных врагов народа».

Показательны манипуляции с текстом рассказа Аркадия Гайдара «Голубая чашка», производившиеся цензурой накануне войны. Сравнение текстов первого издания рассказа, вышедшего в 1936 году, с переизданием его в 1940-м отчетливо демонстрирует смену ориентиров. Вот некоторые примеры.

Борец за мир

Вторая мировая война продолжалась как-то странно, неторопливо. Но весной 1940 года фюрер молниеносно захватил всю Западную Европу. Теперь наступало самое время покончить с Британией и восстановить мир, которого так жаждало все немецкое население.

С предложением мира Гитлер выступал перед рейхстагом в здании «Кролль-опера». На кресла сложивших головы в боях шести депутатов возложили венки. Американский журналист Уильям Ширер, сидевший на балконе, поражался невиданному им прежде в этом собрании количеству золотых галунов и военных мундиров. Гитлер более двух часов ораторствовал на тему хода войны. Ширер счел его речь одной из лучших.

«Гитлер, которого мы видели в тот вечер в рейхстаге, — писал Ширер несколько часов спустя, — был победителем и, сознавая это, оставался великолепным актером, бесподобно распоряжавшимся умами немцев, он превосходно смешивал полную уверенность завоевателя со скромностью, которая всегда так импонирует массам со стороны того, кто, как им ведомо, парит очень высоко».

Гитлер пообещал в случае увеличения числа британских налетов на Германию стереть их города с лица земли.

В военной сводке не забыли упомянуть о том, будто люфтваффе ведет «честную и рыцарскую войну», ограничиваясь «военными целями». Даже респектабельная Börsen Zeitung утверждала: «В то время как атаки германских ВВС предпринимаются исключительно против военных объектов — факт, признаваемый как британской прессой, так и радио, — Королевские ВВС не находят ничего лучшего, чем то и дело подвергать ударам невоенные цели в Германии».

Немцы постепенно привыкали к войне. Когда рождественские праздники в Мюнстере прошли без всяких потрясений, репортер Паульхайнц Ванцен заключил: «В общем и целом люди осознают —

За пять дней до речи Гитлера, 14 июля, Черчилль поклялся миру, что Британия будет сражаться даже в одиночку. «Мир» с фашистской Германией Черчилль бескомпромиссно отверг.

«Мы привыкли брататься с победами»

У Советского Союза были свои заботы. Настала очередь финнов. «Страшная угроза», оказывается, нависла над Ленинградом. С финнами «попытались договориться миром» — обменять Карельский перешеек на участок тундры на Севере.

Обратите внимание на жизнерадостный смех над попытками оклеветать нашу мирную политику. Но переговоры об «обмене территориями» зашли в тупик.

И вот сообщение ТАСС: 26 ноября 1939 года в 15 часов 45 минут финская артиллерия обстреляла советскую пограничную заставу на Карельском перешейке у деревни Майнила: четыре красноармейца были убиты, девять ранены.

Странно, но нигде и никогда не были названы имена убитых и раненых. Они исчезли. Правда, финские пограничники зафиксировали выстрелы с советской территории. Судя по некоторым свидетельствам, перестрелку на границе устроил начальник управления НКВД по Ленинградской области комиссар госбезопасности 2-го ранга Сергей Гоглидзе. После финской войны он получил орден Красного Знамени. В 1953 году расстрелян вместе с Берией.

А тогда Договор о ненападении между двумя странами был немедленно разорван. Войска Ленинградского военного округа перешли границу, под заранее написанную композиторами Даниилом и Дмитрием Покрассами и поэтом Анатолием д'Актилем песню:

Сосняком по откосам кудрявится
Пограничный скупой кругозор.
Принимай нас, Суоми — красавица,
В ожерелье прозрачных озер!
Мы привыкли брататься с победами
И опять мы проносим в бою
По дорогам, исхоженным дедами,
Краснозвездную славу свою…
Мы приходим помочь вам расправиться,
Расплатиться с лихвой за позор.
Принимай нас, Суоми — красавица,
В ожерелье прозрачных озер!

1 декабря из Ленинграда привезли в финский приграничный поселок Терийоки, только что занятый советскими войсками (ныне город Зеленогорск), «правительство» «Финляндской демократической республики» во главе с видным коминтерновцем, московским эмигрантом Отто Куусиненом, будущим членом президиума ЦК КПСС. «Правительство» провело заседание, которое стенографировал (по-русски) сын самого Куусинена, и призвало финский народ встретить Красную армию как освободительницу.

2 декабря Куусинен вернулся в Москву. Его принял Сталин. Молотов подписал с ним договор о взаимопомощи и дружбе. Договор предполагал передачу СССР Аландских островов (см. выступление Молотова перед депутатами), прикрывавших вход в Финский залив. Полуостров Ханко передавался в аренду на 30 лет. В обмен Советский Союз был готов «уступить» Финляндии всю (!) территорию советской Карелии вместе с населением, которое никто не собирался спрашивать, желает ли оно оказаться в составе другой страны.

Молотов немедленно обратился в Лигу Наций с заявлением: «Советский Союз не находится в состоянии войны с Финляндией и не угрожает финскому народу. Советский Союз находится в мирных отношениях с Демократической Финляндской Республикой, с правительством которой 2 декабря заключен договор о взаимопомощи и дружбе».

Тем не менее из Лиги наций СССР исключили.

Но собственно с военными действиями начались пробуксовки. Финские трудящиеся не встречали своих освободителей цветами, и даже местные коммунисты как-то ушли от их безоговорочной поддержки.

11 января 1940 года на льду озера Васоярви по инициативе армейского комиссара I ранга Льва Мехлиса перед строем чудом выживших красноармейцев 44-й стрелковой дивизии были расстреляны командир дивизии полковник А.И. Виноградов, начальник штаба полковник О.И. Волков, начальник политотдела батальонный комиссар И.Т. Пахоменко, командир 662-го стрелкового полка майор Шаров, комиссар полка Подхомутов и командир батальона капитан Чайковский.

С 30 ноября 1939-го по 17 февраля 1940 года армейские трибуналы 7-й, 8-й, 9-й, 13-й и 14-й армий вынесли 329 смертных приговоров. Коллективным самоубийством после прорыва из северного Приладожья покончили старшие командиры 56-го стрелкового корпуса 15-й армии — командир корпуса комдив И.Н. Черепанов, командир 34-й легкотанковой бригады комбриг С.И. Кондратьев, комиссар бригады батальонный комиссар И.А. Гапанюк, комиссар 18-й стрелковой дивизии батальонный комиссар М.И. Израецкий. Командир утратившей знамя 18-й стрелковой дивизии комбриг Г.Ф. Кондрашев был арестован сотрудниками особого отдела НКВД прямо в госпитале.

Диалог Сталина с комиссаром А. Запорожцем на совещании в Кремле:

«Запорожец. Много было самострелов, дезертирства.

Сталин. Были дезертиры?

Запорожец. Много.

Сталин. К себе в деревню уходили или в тылу сидели?

Запорожец. Было две категории. Одна — бежала в деревню, потом оттуда письма писала. Я считаю, что здесь местные органы плохо боролись, вторая — бежала не дальше обоза, землянок, до кухни. Таких несколько человек расстреляли. Сидят в землянке три-пять человек, к обеду выходят на дорогу, видят — идет кухня, возьмут обед и опять в землянку. Когда появился заградительный отряд НКВД, он нам очень помог навести порядок в тылу, до этого с тылом было тяжелое положение. Вот был такой случай в 143-м полку. В течение дня полк вел бой, а к вечеру в этом полку оказалось 105 человек самострелов. В одном полку 105 самострелов.

Сталин. В левую руку стреляют?

Запорожец. Стреляют или в левую руку, или в палец, или в мякоть ноги, и ни один себя не изувечит.

Сталин. Дураков нет. (Смех.)»

Действительно, смешно!

Убитые были не подсчитаны, раненые и обмороженные тоже. Нарком обороны Ворошилов с постом распрощался. Песню про «Суоми-красавицу» петь перестали. «Карело-Финскую республику», подаренную Куусинену, тихо вернули в «первобытное состояние». Сам Куусинен вернулся в Москву, по месту постоянной прописки: в квартиру 19 в Доме правительства.

Отпущенных финнами пленных рассовали по своим лагерям. Войну вообще старались не упоминать, поэт назвал ее «незнаменитой», договорились между собой, что закончилась она — победой.

Другое дело, весь мир увидел, что Красная Армия вовсе не так сильна, как сама считала. Еще хуже, что это увидел — Гитлер. Он увидел, что современной техники у Красной армии нет, квалифицированных командиров нет, боевого духа нет тоже.

Зато население с энтузиазмом приняло все, что читало в советских газетах. В книге «Дом правительства» американского профессора Юрия Слезкина, вышедшей в Москве пять лет назад, я прочел странички из дневника школьника Левы Федотова (одного из героев знаменитой трифоновской повести). В этом дневнике юный гений пишет страшные слова, списанные из тогдашних передовиц, — о врагах с нечеловеческим оскалом, которым удалось-таки преградить путь в СССР.

Федотов поторопился: эта война продолжалась три с половиной месяца и окончилась совсем не так, как предполагалось. Сам Федотов погибнет на фронте в 1943-м.

Что мы точно успели сделать

Можно еще написать, что с Германией велись переговоры об устройстве на Кольском полуострове военной базы гитлеровского флота. А немецкий «вспомогательный крейсер» «Комет» был секретно проведен нашими ледоколами («Сталин» и «Каганович») по Северному морскому пути в Тихий океан.

Можно рассказать, какой урон коммунистам на Западе нанесло заключение пакта Молотова–Риббентропа, как им пришлось срочно «перестраиваться», искать оправдания былой антифашистской борьбе в ныне оккупированных странах Европы (и как ее, эту борьбу, вести — теперь?!.), сколько коммунистов было исключено из своих партий в связи с неготовностью «изменяться вместе с линией Коминтерна». А более трехсот антифашистов, уже с 1937-го содержащихся в советских тюрьмах и лагерях, были переданы германским властям и прямо от границы отправились в их концлагеря. Жена одного из бывших лидеров компартии Германии Маргарита Бубер-Нойман, например, провела в «Равенсбрюке» все четыре года — до 1945-го, дожила до освобождения, написала мемуары.

И еще.

В СССР к 1940 году сухопутные войска — в ходе репрессий — лишились 48 773 человек, Военно-воздушные силы — 5616 человек и Военно-морской флот — свыше 3 тысяч человек командного состава.

Через полгода с такими кадрами страна вступила в свою самую страшную войну.

А за два месяца (!) до 22 июня началась беспрецедентная серия арестов высшего генералитета советской авиации. Начало войны никак не снизило активность чекистов, и «в два захода» (28 октября 1941-го и 23 февраля 1942-го) были, с санкции Сталина, расстреляны 46 генералов, в том числе дважды Герой Советского Союза Я. Смушкевич; искалеченный на допросах командующий ВВС Герой Советского Союза П. Рычагов, командующие авиацией фронтов.

Я читал эти следственные дела. Все арестованные «уличались показаниями» расстрелянных еще в 1937–1938 годах Белова, Алксниса, Уборевича… Им вменялись в вину «участие в правотроцкистском заговоре» и даже «шпионаж» в пользу почти уже несуществующей Франции. Все посмертно реабилитированы.

Не оставляло ощущение, что люди, все это устроившие, были просто психически нездоровы.

***

Мы жили в то время в нейтральной стране
И не принимали участья в войне.
И слушали сводки, как чьи-то подлодки
Всплывали со дна, задыхались на дне.

Это стихотворение Валентин Берестов назвал «21 июня 1941 года».

Вторая мировая война, развязанная Гитлером, стала крупнейшим вооруженным конфликтом в истории человечества. В ней участвовали 62 государства из 74 существовавших на тот момент (80 % населения Земного шара). Боевые действия велись на территории Евразии и Африки, в водах всех океанов. Война унесла жизни более 70 миллионов человек, большинство из них — мирные жители. «На долю СССР» приходится 27 миллионов.

У нас почему-то считается, что эта война началась для нас только в 1941-м.