Манифест об объявлении войны Германии. Дворцовая площадь Петербурга, 1914 год. Архивное фото
Вот страничка из воспоминаний любимой фрейлины императрицы, печально знаменитой Анны Танеевой (Вырубовой). Ее потом (при советской власти) сделают одной из главных виновниц постигшей монархию катастрофы. Вряд ли справедливо, мне кажется; старалась в этом направлении далеко не одна Вырубова.
«…Посещение их величествами Петербурга в день объявления войны, казалось, совершенно подтвердило предсказания царя, что война пробудит в народе национальный дух. Что делалось в этот день на улицах — уму непостижимо! Везде тысячные толпы, с национальными флагами, с портретами государя. Звуки гимна и «Спаси, Господи, люди твоя». Никто из обывателей столицы, я думаю, в тот день не оставался дома.
Их величества прибыли в Петербург (из Петергофа. — П.Г.) морем. Они шли пешком от катера до дворца, окруженные народом. Мы еле добрались до места: по лестницам, в залах, везде толпы офицерства и разные лица. Нельзя себе вообразить, что делалось во время выхода их величеств. В Николаевском зале был отслужен молебен, после которого государь обратился ко всем присутствующим с речью. В голосе его сначала были дрожащие нотки волнения, но потом он стал говорить уверенно и с воодушевлением. Завершил речь словами: «Не кончим войну, пока не изгоним последнего немца из пределов русской земли!» Ответом на эти слова было оглушительное «Ура!», стоны восторга и любви; военные окружили государя толпой, махали фуражками, кричали так, что, казалось, дрожат стены и окна. Я почему-то плакала, стоя у двери залы. Их величества медленно продвигались обратно, и толпа, невзирая на придворный этикет, кинулась к ним; дамы и военные целовали их руки, плечи, платье государыни.
Она взглянула на меня, проходя мимо, и я увидела, что ее глаза полны слез. Когда они вышли в Малахитовую гостиную, великие князья прибежали звать государя показаться на балконе. Все море народа на Дворцовой площади, увидав его, как один человек опустилось на колени. Склонились знамена, пели гимн, молитвы… Все плакали… Таким образом, среди чувства безграничной любви и преданности престолу — началась война».
Император Николай II с балкона Зимнего дворца читает манифест об объявлении войны. Архивное фото
Старший научный сотрудник Института истории РАН Владислав Аксенов в своем огромном исследовании, опубликованном два года назад («Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции. 1914‒1918»), описывает происходившее в день объявления войны на Дворцовой площади менее пафосно:
«Фотодокументы демонстрируют, что флаги, транспаранты и портреты царя держали в руках немногочисленные «союзники» (несколько десятков человек), стоявшие в первом ряду перед дворцом, которые к тому же были отделены от основной массы народа полицией. В толпе же, кроме поднятых шапок, никаких иных жестов приветствия не наблюдалось. Также газеты преувеличили количество коленопреклоненных в момент выхода императора на балкон. Фотографы, снимавшие манифестацию с разных точек Дворцовой площади, засвидетельствовали коленопреклонение лишь все тех же «союзников», да и то не всех. Никакого массового, общенародного опускания на колени не было».
Поясняю: «союзниками» историк называет членов черносотенного Союза русского народа.
Число участников митинга Владислав Аксенов полагает (исходя из официально определенной вместимости площади и газетных фотографий) не в 100, а в 10‒25 тысяч человек.
Москва встретила царский манифест о войне массовыми демонстрациями и митингами, продолжавшимися всю ночь. В час ночи толпа подошла к дому градоначальника и потребовала снять все вывески на немецком языке и рассчитать всех германских подданных на предприятиях.
Многие современники были уверены, что ночные манифестации отличаются от дневных большим количеством хулиганствующего элемента. Постепенно подобное выражение «патриотизма» начинало тяготить и вызывать раздражение. Один из обывателей писал: «3–4 шалопая поднимают на ноги порядочное количество публики. Вечером окон нельзя открыть — уж больно орут исступленными голосами… Рабья психология покорности и готовности. Этот слюноточивый патриотизм и раздул страсти. Что в России, что у немцев».
В «патриотических» толпах происходило брожение ксенофобских настроений, которое, повышая градус напряженности, ненависти, готово было вылиться в немецкие погромы. Однако одним из первых и самых масштабных погромов стал погром в Петербурге.
Свидетели сообщали, что толпа первым делом устремилась на крышу, сняла немецкий флаг и подняла на флагштоке российский, сбросила с крыши немецкий герб. Погромщики устроили символический самосуд над государственным символом Германии — утопили герб в Мойке. Также пытались сбросить и установленные на крыше статуи братьев Диоскуров, но смогли одолеть только одну фигуру возницы, вторая повисла на выступе крыши. Некоторые газеты на следующий день опубликовали фотографии «нового вида» посольства — кони по-прежнему возвышались на крыше здания.
Закончив действия на крыше, толпа приступила к погрому внутренних помещений, в одном из которых был обнаружен германский подданный переводчик Альфред Катнер. Его приняли за шпиона и убили на месте, нанеся «глубокие кинжальные раны». Впоследствии говорили, что его застали якобы за сожжением каких-то секретных бумаг, которые покидавшие в спешном порядке столицу работники посольства забыли захватить с собой (по другой версии, он прятался от громил на чердаке за ящиками, по третьей — был убит, спасая от вандалов статуи Диоскуров на крыше).
Патриотическая манифестация в Москве, 1914 год. Архивное фото
Полиция тщетно пыталась остановить погром, были вызваны пожарные, которые поливали из шлангов разбушевавшихся «патриотов». Но погромщики не собирались сдаваться полиции: одному из жандармов разбили голову. Погром продолжался до семи часов утра 23 июля.
Разгромив немецкое посольство, толпа отправилась к австрийскому, но полиции удалось не допустить погромщиков к зданию.
«Патриоты» чувствовали свою безнаказанность. «Это последствие допускавшихся все эти дни патриотических манифестаций, принявших, несомненно, хулиганский вид», — записал в дневнике городской голова И.И. Толстой.
Позже, пытаясь оправдать в смерти переводчика русских «патриотов», газеты выдвинули версию, что Катнера убили свои же немцы. Газета «Вечернее время», которая поначалу в убийстве переводчика обвинила хулиганов, уже на следующий день изменила позицию, выдвинув версию, что погромщики обнаружили разложившийся труп Катнера, который был убит сотрудниками посольства за то, что «слишком много знал» и мог бы выдать оставшихся в столице немецких шпионов.
По подсчетам исследователей, за три дня в Петрограде были разгромлены, помимо германского посольства, мебельный магазин фирмы «Братья Тонет», магазин инструментов для обработки металла и дерева торгового дома «Шухардт и Шютте», книжный магазин «А. Излер», магазин «Венский шик», «Кафе Рейтер», редакция газеты «St.-Petersburg Zeitung».
Официальная «Летопись войны» напоминала читателям о том, как развивались события в период мобилизации, глядя на них «сквозь призму религиозного чувства»:
«На дерзкий вызов Австрии по адресу Сербии и всего славянства Россия спешно стала мобилизоваться. Энтузиазму русского народа не было конца. Как будто наступил великий светлый праздник. Вся Русь, от края до края, жила теперь одними мыслями и чувствами. Ни днем, ни ночью не прекращались восторженные манифестации по всей России… Любо было смотреть на лихих молодцов — русских орлов, призванных из запаса с разных концов России к своим частям. Лихо заломив шапки, группами идут они по улицам. Сзади тянутся провожающие их жены с грудными ребятами, но без слез… Ни тени печали на лице, ни слезы на ресницах. Превосходя все ожидания, мобилизация войск у нас прошла с такой быстротой и успехом, что неоднократно учреждения и чины удостаивались Высочайшего одобрения. Порядок везде был образцовый. Чувства патриотического воодушевления безграничны».
А вот пишет Аксенов. Товарищ министра внутренних дел, командующий корпусом жандармов генерал Джунковский вспоминал, что в Сабунчах запасные при посадке на поезд убили полицмейстера Панина и разбежались. Поводом стал поданный поезд, состоявший из теплушек. Запасные, увидев это, стали забрасывать машиниста камнями, крича: «Не поедем в телячьих вагонах, давай классные». Когда Панин с несколькими казаками попытался усмирить толпу, его убили брошенным камнем.
Свидетельствует очевидец:
«Когда драка приняла особо значительные размеры, начальник конвоя вызвал для ликвидации драки городскую пожарную команду; старинный русский способ. Двенадцать душ так и не нашли. Пропали без вести. На станции Уклейка разгромили буфет, разграбили все до последнего кусочка. Теперь громят на каждой станции. Ни увещевания генерала, ни назидания священника впрок не пошли. Чем ближе подъезжаем к Петербургу, тем сильнее неистовствует и озорует эшелон. В нашем вагоне появились ящики с продуктами, картинки, окорока, связки колбас, баранок. Трофеи».
На Лысьвенском заводе с мая 1914 года тянулась череда конфликтов (преимущественно экономического содержания) рабочих с заводской администрацией, однако объявление о мобилизации подлило масла в огонь: рабочие и запасные потребовали выплаты зарплаты за два месяца вперед и пособия из средств, которые ранее были пожертвованы графом Шуваловым на просветительские цели. Управляющий Онуфрович не смог договориться с толпой и решил применить насилие — достал револьвер и выстрелил (после того как один рабочий его ударил). Затем заперся в здании заводского управления… Когда осаждавшие поняли, что в здание им ворваться не удастся, появилась идея сжечь осажденных заживо. С этой целью из подвала соседнего здания купца Чащина выкатили три бочки с керосином и, черпая керосин ковшами и ведрами, принялись поливать стены заводоуправления. Первым вспыхнуло здание лесничества, затем дома служащих завода, потом дом купца Чащина, но каменный дом управления не загорался.
Манифестация на Невском проспекте в день опубликования указа о мобилизации. Архивное фото
«Тогда часть толпы направилась к волостному пожарному сараю, сломала замки у дверей и выкатила пожарную машину, приемный рукав которой вложили в одну из бочек, и стала качать керосин в главное здание, которое после этого и загорелось. Прибывший для оказания помощи брандмейстер заводской пожарной команды Иванов, пытавшийся приступить к тушению пожара, был толпой зверски убит. Выбежавшему Онуфровичу толпа сразу преградила путь возле здания конторы лесничества. Видя неизбежный конец и не желая отдаваться живым в руки разъяренной черни, Онуфрович пытался покончить с собой выстрелом из револьвера, но толпа окружила его, подвергла самому зверскому избиению и прикончила. На остальных выбежавших из здания людей толпа также набрасывалась и немедленно убивала, преимущественно ударами палок и камней по голове», — рассказывали впоследствии «Пермские ведомости».
В ходе беспорядков было убито 13 и ранено 10 человек. Более 100 человек арестовано. Дело было передано военно-окружному суду. 14 ноября 38 человек были оправданы, 45 признаны виновными, из них двадцати двум назначили смертную казнь, однако позже, испугавшись народного возмущения, к смертной казни приговорили десятерых.
Флориан Иллиес написал замечательную книгу — «1913. Лето целого века», в которой хронологически дал события последнего мирного года — в мире искусства, политики, быта, науки. В 2012 году книгу издали в Москве.
Обложка книги «Лето целого века» Флориана Иллиеса
«…В мае Берлин наряжается на самое крупное общественное событие молодого столетия: свадьбу принцессы Виктории Луизы Прусской с герцогом Эрнстом Августом Ганноверским 24-го числа. На свадьбу в Берлин и Потсдам приезжают и русский царь Николай II, и английский король Георг V. «Берлинер Тагеблатт» так прокомментировала приезд короля Англии и русского царя: «Разумеется, визит не был политическим. Но после неспокойных политических событий прошедшей зимы хочется думать, что одновременный визит властителей России и Англии, определяющих монархов Антанты, к немецкому кайзеру свидетельствует о желанном разряжении международной обстановки. Такова природа вещей: личные встречи налагают отпечаток и на политическую позицию кабинетов, пусть даже лишь в том смысле, что все стороны еще больше подчеркивают свою волю к миру».
До очередной войны не дойдет — в этом был уверен другой «соглядатай» Норман Энджелл. Его книга «The Great Illusion» («Великая иллюзия») стала мировым бестселлером. В 1913 году он пишет известное «Открытое письмо к немецкому студенчеству», благодаря которому его тезисы получают еще большее распространение. Параллельно выходит четвертое переиздание его книги. Таким образом, пока с Балкан то и дело доносится странный шум, интеллигенция Берлина, Мюнхена и Вены в начале этого лета спокойно углубляется в чтение книжки британского публициста.
Обложка книги Нормана Энджелла «Великая иллюзия»
Энджелл изложил теорию, согласно которой мировые войны в эпоху глобализации невозможны, так как все страны чересчур тесно связаны друг с другом экономически, что лишает войну смысла.
Аргументы Энджелла: даже если немецкие войска надумают помериться силой с Англией, то не найдется «ни одного значимого учреждения в Германии, которое не понесло бы существенных убытков». Война будет предотвращена, потому что «вся немецкая финансовая система оказала бы воздействие на германское правительство, чтобы покончить с губительной для немецкой торговли ситуацией».
Энджелл убедил интеллектуалов всего мира. Дэвид Старр Джордан, президент Стэнфордского университета, произносит в 1913-м громкие слова: «Большая война в Европе, угроза которой всегда существует, никогда не начнется. У банкиров не хватит на такую войну денег, ее не потянет промышленность, на нее не способны государственные деятели. Большой войны не будет».
Между тем германский рейхстаг 29 июня принимает предложенный правительством воинский законопроект, тем самым одобрив увеличение численности военнослужащих в мирное время более чем на 117 тысяч человек — до 661 тысячи.
В целях повышения численности войск по всей Австро-Венгрии проводятся поиски беглых призывников. И 22 августа полиция дает объявление о розыске: «Хиттлер, Адольф, до недавних пор проживал в мужском общежитии, Мельдеманнштрассе, Вена, настоящее местопребывание не установлено, розыскные действия продолжаются».
Россия втягивалась в войну, которой никто не хотел. Цели войны были доступны пониманию лишь ограниченного круга лиц, и призывы защитить братьев-славян, отстоять престиж империи, завоевать Черноморские проливы и водрузить крест на соборе Святой Софии в Константинополе не могли вызвать и не вызвали глубокого отклика.
Подавляющая часть населения даже не представляла, где находится Австро-Венгрия или Германия и почему с ними надо воевать. Русскому крестьянину не были ведомы никакие Дарданеллы, и он не мог понять, почему надо идти за них на войну и смерть.
Момент убийства Франца Фердинанда. Иллюстрация: Achille Beltrame
Но все ведущие страны Европы разом вдруг остро захотели повоевать. Очаг пожара разгорелся на Балканах («пороховом погребе Европы»), где 28 июля Австро-Венгерская империя начала боевые действия против Сербии, причастной, по мнению правящей в Вене династии Габсбургов, к убийству эрцгерцога Фердинанда боснийским сербом Гаврило Принципом.
В ответ «на агрессию австро-венгров против дружественной страны» в Петербурге приступили к мобилизации. В свою очередь, Австро-Венгрию поддержала ее союзница Германия. 31 июля и 1 августа Николай II и Вильгельм II вели переписку посредством телеграфа. К компромиссу не был склонен ни российский император, ни германский кайзер.
Три главные страны из участвующих в мировой мясорубке (Германию, Англию и Россию) возглавляли двоюродные братья, до последнего дня в личной переписке называвшие друг друга на «ты» и по-домашнему.
В конце августа 1901 года российский император Николай II с несколькими кораблями прибыл с визитом в Данциг на маневры германского флота. Истинной же целью его прибытия стали переговоры с Вильгельмом II о поддержке Германией политики России на Дальнем Востоке. После ряда встреч на императорских яхтах «Штандарт» и «Гогенцоллерн», а также посещения обоими монархами боевых кораблей русского и германского флотов, Николай II назначил своего «кузена Вилли» шефом 39-го драгунского Нарвского полка, который отныне должен был именоваться 39-м драгунским Нарвским Его Императорского Королевского Величества Императора Германского Короля Прусского Вильгельма II полком. Кайзер же преподнес царю мундир 2-го гвардейского драгунского Императрицы Александры Всероссийской полка.
Николай II и кайзер Вильгельм. Николай одет в форму германской армии, а Вильгельм — в форму русского гусарского полка. Фото: Википедия
В ноябре 1911 года в Портсмуте Вилли (кайзера Вильгельма II) и Дону (его супругу) встречал дядя Джорджи (британский король Георг V), надевший по случаю свой немецкий адмиральский мундир. Вилли и Дона посетили Сити, а Джорджи ехал во главе всего автомобильного кортежа. «На улицы высыпали толпы людей; встречали их просто восхитительно». На званом ужине на 900 персон у лорда-мэра, где «Вилли произнес еще одну чудесную речь», кайзеру вновь был оказан самый теплый прием.
За три года до начала мировой войны кайзер в память 10-летия своего шефства над Нарвскими гусарами пожаловал памятные ленты на полковой штандарт. Ленты крепились около навершия вместе с александровскими юбилейными лентами и выносились вместе со штандартом в строй полка. Шефство Вильгельма II закончилось в 1914-м вместе с началом войны — полку было повелено именоваться впредь просто «13-м гусарским Нарвским полком», с погон были сняты вензеля германского монарха, а со штандарта — пожалованные им ленты. Кроме того, было запрещено ношение всех наград, полученных ранее от кайзера.
В рабочих кварталах Москвы 1 августа стали распространяться слухи о том, что живущие в городе немцы стремятся помочь своим соотечественникам на фронте, отравляют воду. Судачили о таинственных отравлениях на ситценабивной фабрике фирмы «Эмиль Циндель и Ко» (там по непонятной причине отравилось 38 человек). Утром толпа окружила фабрику, на требование выйти к ней управляющий Карлсен приказал закрыть ворота. В результате ворота были взломаны, а управляющий избит.
Вечером того же дня толпа также ворвалась на фабрику Шрадера, разорила ее и зверски убила четверых родственниц хозяина.
Немецкий погром в Москве, 1915 год. Архивное фото
На следующее утро, 2 августа, многотысячная толпа с портретами императора и российскими флагами двинулась на Красную площадь, после чего стала растекаться по близлежащим улицам. Люди заходили в магазины и требовали предъявить документы, чтобы убедиться в том, что их владельцы не были «австро-германцами». Если таких документов не было, то товары в магазинах сначала сжигали, ломали, втаптывали в грязь, а затем начали расхищать. Иногда на разгромленных магазинах писали: «Разбито по ошибке. Фирма русская».
18 августа Санкт-Петербург переименовали в Петроград.
Газета «Санкт-Петербургские ведомости», также переименованная в «Петроградские», писала в тот день: «Волею державного Хозяина Земли Русской восприняла славянское наименование сама столица русского государства. Как ни свыклось наше ухо с названием столицы, но всегда в этом прозвище не чувствовалось ничего родного, и сам народ уже окрестил невскую столицу более упрощенным именем «Питер».
Николай II, подписавший этот манифест, выслушивал насмешки даже от своей матери. «Скоро Петергоф назовут «Петрушкин двор», — с отвращением сказала вдовствующая императрица Мария Федоровна (датчанка, кстати; Дания в войне не участвовала).
Тем не менее антигерманские настроения в обществе набирали обороты, и дальнейшие инициативы по искоренению всего немецкого переходили даже на бытовой уровень. Появлялись, например, предложения заменить в обиходе немецкое слово «бутерброд» на английское «сэндвич» (поскольку Великобритания стала союзницей России по Антанте).
Многие хозяева лавок — евреи, опасаясь, что их фамилии звучат «по-немецки», писали на своих лавках: «Не немецкая, а — еврейская». Это помогало.
Английский статистик Эдгар Креммонд в своем докладе Лондонскому королевскому обществу подсчитал военные расходы по странам к 31 июля 1915 года:
Всего 9 147,9 миллиарда фунтов.
В этот список не входят расходы и убытки Японии, Сербии, Черногории, Турции и Италии. Совершенно чудовищная сумма — 91 миллиард рублей — стоимости первого года войны распределяется так, что на долю союзников падает 48 миллиардов, а на долю врагов — 42 миллиарда.
Эти суммы невообразимы, несоизмеримы ни с чем доступным для практического понимания. За целых полсотни лет до этого человечество «потратило» на крупнейшие войны около 30 миллиардов рублей, а только первый год Первой мировой войны обошелся ему в три раза дороже.
В результате именно этой войны человечество обрело новое чудовищное оружие — танки, авиацию, впервые использовали на поле боя отравляющие вещества. Научились не обращать внимания на подписанные договоры и соглашения. Да, сильный чаще всего оказывался прав и до этого, но в ХХ веке эта правота стала абсолютной и неоспоримой.
Надо сказать, Россия нашла «уникальный способ» решить вопрос с финансированием войны — ввела «сухой закон».
«В политическом, военном, экономическом, моральном и санитарном отношениях это мероприятие («сухой закон». — П.Г.) принесло огромные результаты. Но с точки зрения бюджета катастрофическое уничтожение во время войны главнейшего источника государственных доходов не могло не нарушить самым тяжелым образом его равновесия. Блестящие результаты отрезвления в России вызвали целый ряд попыток борьбы с алкоголизмом во Франции, Англии и даже Германии. Английский министр финансов Ллойд Джордж восторженно отозвался об этом акте как о беспрецедентном проявлении «национального героизма в минуту опасности».
Действительно, во всей мировой истории финансов мы напрасно искали бы пример, когда государство, всего сильнее нуждаясь в средствах, прекратило бы свой крупнейший доход. За Россией осталась пока неоспоримая и единственная слава проведения такой героической меры».
Так писал все в том же 1915 году А. Шингарев, в сборнике статей, переизданном в наши дни.
«Сухой закон» в России. Архивное фото
А вот что пишет уже упоминавшийся историк В. Аксенов:
«Практически сразу с введением ограничительных мер на продажу алкоголя началось массовое употребление суррогатной продукции, в результате которого увеличилась смертность от отравлений. Алкоголики просто «не доживали» до своей «профессиональной» кончины. Обыватели, издеваясь над официальными сообщениями о снижении количества алкоголиков в стране, шутили, что уменьшение их числа доказывается увеличением числа смертных случаев от «ханжи» — суррогатных напитков из политуры и денатурата».
Но Шингарева больше волнуют вопросы глобальные:
«Может ли (человечество) быстро залечить принесенные ему раны, или надолго будут тяготить его новые цепи из железа и крови, скованные войной, образумится ли человечество после этой безмерной бойни и решит ли оно на будущее бросить оружие, или вновь возродится старая, как мир, вооруженная борьба?
Ответа на эти вопросы сейчас мы не имеем».
Андрей Иванович Шингарев. Врач. Депутат II, III и IV Государственных дум. В марте-июле 1917 года — министр Временного правительства. Арестован большевиками как один из лидеров «партии врагов народа» и заключен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. По состоянию здоровья переведен в Мариинскую тюремную больницу, где в ночь на 7(20) января убит караулом (вместе с еще одним бывшим министром Ф. Кокошкиным). В его похоронах на кладбище Александро-Невской лавры участвовало несколько тысяч человек.
Сначала немцы планировали одним ударом разгромить Францию и только потом навалиться на Россию. Эти планы были разрушены отчаянным наступлением русских войск в Восточной Пруссии, впрочем закончившимся разгромом двух русских армий. Но Париж был спасен.
На Западный фронт против французской армии Вильгельм двинул 51-й корпус, что вместе со вспомогательными войсками разных наименований составило 2 500 000 человек. Главную силу этой армии составляла многочисленная артиллерия разнообразных калибров; имелась и тяжелая артиллерия калибров 42 сантиметра, которой ни во французской, ни в других союзных армий не имелось вовсе. Да и полевая артиллерия в германской армии была в полтора раза сильнее, чем во французской.
Последствия сожжения немецкими войсками Академической библиотеки Лёвена. Фото: Википедия
Передовые части немецких армий очень скоро очутились уже недалеко от Парижа. На французскую столицу германская армия наступала «коротким путем» — через нейтральную Бельгию. При этом нарушались все ранее подписанные соглашения и договоры, в том числе подписанные на относительно недавно закончившейся в Гааге конференции «по всеобщему разоружению».
Считается, что первое убийство «некомбатантов» солдаты Германской империи совершили 4 августа 1914 года в приграничной бельгийской коммуне Эрв, застрелив мужчину, «убегавшего от колонны немецкой техники». Далее стало известно еще о нескольких десятках случаев убийств мирных бельгийцев в коммуне Мелен, в том числе девятилетней девочки. Расстрелу по подозрению в атаке на немецких солдат подверглись также около 50 жителей коммуны Сумань. Недалеко от поля, на котором их расстреляли, было найдено еще около 20 трупов мирных жителей, среди которых была убитая 13-летняя девочка.
Подобные зверства немцы оправдывали «нападением гражданских лиц на солдат германской армии». В число расстрелов по этой причине вошли: события в Льеже 19‒20 августа 1914 года, в ходе которых на Университетской площади города было убито несколько десятков мирных жителей, в том числе группа студентов из Российской империи, обвиненных генералом Ричардом Колеве в организации мятежа в городе; события в городе Андене, учиненные немецкими солдатами 20 августа 1914 года, причиной которых был объявлен обстрел немецких позиций в занятом городе с левого берега Мааса, квалифицированный немцами, как нападение на них жителей города.
В Андене немцы также впервые использовали мирное население в качестве живого щита, прикрыв выжившими анденцами понтонный мост, подвергавшийся обстрелам со стороны бельгийских фортов.
«Казнь мирных жителей города Бленьи». Картина Эвариста Карпантье, 1914 год
Еще один подобный случай произошел во время битвы при Монсе, где немецкие войска прикрывали от огня мирными жителями уже не технические сооружения, а свой личный состав.
Двадцатый век приучил нас достаточно привычно относиться к подобным фактам. Но тогда все это было — внове.
Печать союзников неистовствовала. Что-то, конечно, преувеличивала; через десятилетия в этом сквозь зубы признаются.
Но и немецкая пропаганда в долгу не оставалась.
«…Неправда, что Германия повинна в этой войне. Ее не желал ни народ, ни правительство, ни кайзер. С немецкой стороны было сделано все, что только можно было сделать, чтобы ее предотвратить. Мир имеет к тому документальные доказательства. Достаточно часто Вильгельм II за 26 лет своего правления проявлял себя как блюститель всеобщего мира, очень часто это отмечали сами враги наши. Да, этот самый кайзер, которого они теперь осмеливаются представлять каким-то Аттилой, в течение десятилетий подвергался их же насмешкам за свое непоколебимое миролюбие. И только когда давно подстерегавшие на границах враждебные силы с трех сторон накинулись на наш народ — только тогда встал он, как один…
…Неправда, что наше военное руководство пренебрегало законами международного права. Ему несвойственна безудержная жестокость. А между тем на востоке земля наполняется кровью женщин и детей, убиваемых русскими ордами, а на западе пули «дум-дум» разрывают грудь наших воинов. Выступать защитниками европейской цивилизации меньше всего имеют право те, которые объединились с русскими и сербами и дают всему миру позорное зрелище натравливания монголов и негров на белую расу».
Девяносто три подписи; европейски известные фамилии, ученые литераторы…
Последующие события вынудили многих подписантов пересмотреть свое изначальное отношение к манифесту. Так, нобелевский лауреат Макс Планк еще в 1916 году написал открытое письмо, в котором заявил, что больше не может безоговорочно поддерживать действия немецких войск. В 1920 году немецкий пацифист Ганс Веберг провел письменный опрос среди 75 оставшихся в живых к этому моменту подписантов манифеста. 58 опрошенных ответили Вебергу, 42 из них в той или иной степени выразили свое сожаление, что подписали этот документ.
Первая мировая война унесла 9 033 920 человек только убитыми. Европа лежала в развалинах.
Карта континента изменилась до неузнаваемости; причем все считали (и победители, и побежденные), что границы проведены нечестно. Европейские поля были обильно засеяны зернами мести и реванша.
Моральные потери подсчитать не удастся никому.
И еще некоторые итоги.
Безвозвратно рухнули три империи. Царь Николай был бессудно расстрелян вместе с женой и детьми в Екатеринбурге. Кайзер Вильгельм эмигрировал в Голландию, где дожил до 83 лет.
По расчетам генерал-лейтенанта, профессора Николаевской академии Генерального штаба, историка Николая Головина (1939 г.), за три года войны Россия потеряла убитыми около 1 300 000 человек. Солдатам было вручено более полутора миллионов Георгиевских крестов различных степеней.
Место расстрела царской семьи. Архивное фото
{{subtitle}}
{{/subtitle}}