В 1955 году ЦК КПСС разрешил советским гражданам ограниченный туризм за пределы СССР. К середине следующего десятилетия уже сотни тысяч их путешествовали за границу. Впрочем, и это очень и очень немного.

Кстати, и сегодня в России у 70 процентов населения никогда в жизни не было иностранного паспорта. Поэтому когда-то «окном в мир» у соотечественников был «Клуб кинопутешественников». Сейчас этой благородной цели служат — в том же телевизоре — программы Скабеевой да Соловьева. Куда как хорошо: посмотришь — ужас охватывает перед мерзостью заграницы и успокаивает счастье, что живешь в правильно устроенном мире.

А тогда передача выполняла роль дырочки в занавесе, в которую люди смотрели, сглатывая сладкие, простите, слюни.

Некоторым выпало счастье не только смотреть. Великие артисты балета, например, Барышников, Нуреев, Годунов… Эти просто бежали.

Был при СССР такой анекдот:

Или такая история. Из иллюминатора стоявшего в австралийском порту советского теплохода выпрыгнул кок. И добрался до берега. Дальше, как водится: наш консул, попытки уговорить вернуться, обещания, угрозы… Не удалось. Товарищам по команде это стоило разбирательств на Родине, кого-то наказали…

Кока австралийцы не отдали.

Через три года этот же теплоход снова прибыл в Австралию. Идут по городу наши моряки, видят — лавочка, и в лавочке за хозяина — ба! — старый знакомый! На теплоходе рассказали первому помощнику (замполиту, значит), и тот решил восстановить порушенную было репутацию советского человека. Продумал операцию, организовал группу надежных ребят…

В общем, явились к лавочке, скрутили кока, в качестве пьяного доставили на борт, там как-то спрятали… В общем, вывезли на Родину. И тут получили по-настоящему! Кок, оказывается, был нашим агентом, удачно внедрившимся…

Думаю, историю придумали непосредственно в КГБ. Очень уж поучительная.

А вот настоящий случай из жизни.

Станислав Курилов работал инструктором по глубоководному погружению во Владивостоке и по профессиональным причинам мечтал выезжать в иностранные командировки.

Однако власти отказывали ему, в том числе и потому, что за границей у него жили родственники: его родная сестра вышла замуж за индуса, уехала с ним в Индию, а затем эмигрировала в Канаду.

В декабре 1974 года его, наконец, отпустили в круиз на лайнере «Советский Союз». Маршрут проходил от Владивостока до экватора и обратно — без захода в иностранные порты.

Филиппинские власти депортировали Станислава к сестре, в Канаду, где он и сам получил канадское гражданство. В Канаде Курилов устроился разнорабочим в пиццерию, а вскоре, подучив английский, работал в канадских и американских фирмах, занимающихся морскими исследованиями. Во время одной из командировок в США он познакомился с советскими эмигрантами Александром и Ниной Воронель. У них в гостях в Израиле встретился с Еленой Генделевой, ставшей его женой. После свадьбы Станислав поселился в Израиле и устроился в Хайфский океанографический институт.

Курилов погиб 29 января 1998 года во время водолазных работ: он с товарищем выпутывал оборудование из рыболовных сетей, запутался в одной из них и выработал весь воздух.

…Наверное, случаев, когда из страны победившего социализма спасались вплавь, было больше, в том числе — успешных. Но, обратите внимание, ни один из этих бежавших Родине не изменял. Все они рисковали жизнью, совершив спортивные и человеческие подвиги. Думаю, Станислав Курилов при этом установил неубиваемый рекорд.

Долго казалось, что побит он не будет — нет повода. Теперь, похоже, поводы появляются.

«Мы ни на секунду не должны тешить себя иллюзией»

«Железный занавес» определил жизнь сотен миллионов людей в ХХ веке. Среди прочего само его наличие вдруг показало, что международного права, как реально действующего инструмента, увы, не существует. Заставить всех хотя бы соблюдать подписанные ими договоры, оказывается, невозможно. И чтобы победить условного Гитлера, потребуется уничтожить невообразимое количество (в том числе) ни в чем не виновных людей. Или так: виновных только в том, что оказались слабы перед пропагандой, ложью, отвратительной лестью.

Практика показала, насколько отличаются принципы, исповедуемые разными правительствами, да более того — странами, народами. И то, чего не так давно было достаточно, чтобы «поставить на место» заведомо более слабого, нынче — «не катит». Разнообразных примеров не счесть: Вьетнам, Афганистан, Иран, Чечня, сектор Газа…

Общее в этом списке лишь одно: слишком разных правил, обычаев, законов «обычной войны» придерживаются обе стороны. Слишком разные «пределы возможного» для себя устанавливают. Слишком разную цену готовы платить за победу.

И, кажется, никогда еще в истории человечества не играли такой роли блеф и шантаж. И каждый успех в этом «покере» укреплял победителей в своей полной правоте. Оказывается, можно все. И никто не полезет в смертельную драку — «за Данциг» или за чью то «свободу выезда».

Пожалуй, единственный обратный пример — корейская война (началась в июне 1950 года, закончилась в июле 1953-го. — Ред.). В смертельную драку полезли, чуть не ввергли мир в атомную катастрофу. А результат?

Сталин презирал капиталистические страны. Он писал Молотову в январе 1933 года, когда тот прислал свой доклад: «Сегодня я читал раздел о международных делах. Получилось хорошо. Уверенный, презрительный тон в отношении «великих» держав. Вера в нашу собственную силу, деликатный, но откровенный плевок в кастрюлю «великих держав» — очень хорошо. Пусть съедят». Надо признать, что основания так реагировать у Сталина были.

Деннис Данн написал книгу «Между Рузвельтом и Сталиным. Американские послы в Москве». В 2001-м ее перевели и издали в России.

Первый посол США в Москве Уильям Буллит (1933–1936 гг. — Ред.) знал, что имеет дело с кем-то из другого мира, но еще не узнал из какого. В коммунистическом перевороте Буллит изначально углядел продолжение «великого американского эксперимента свободы». Для него, как и для многих других американских интеллектуалов, «Россия представляла собой братство, духовное преображение — просто Страна благодати». Россия его старательно перевоспитывала.

Проведение VII Конгресса Коминтерна стало для Буллита событием неожиданным и возмутительным. Он писал госсекретарю Халлу:

Когда Буллит пожаловался члену редколлегии «Известий» Карлу Радеку, что опасается разрыва Соглашения Рузвельта–Литвинова из-за Конгресса Коминтерна, Радек воскликнул: «Мы жили без Соединенных Штатов в прошлом и можем продолжать жить без них в будущем, и мы никогда не позволим ни вам, ни кому-либо другому диктовать нам, что нам следует делать в Москве». Буллит был поражен его реакцией, о чем и сообщал Халлу, тем более что реакция эта последовала от человека, которого Сталин понизил в должности и держал под подозрением. Для Буллита это был объективный урок.

(Позже Радека приговорят к 10 годам, и чекисты убьют его в камере).

Буллит известил советское правительство, что Соединенные Штаты возмущены проведением Конгресса Коминтерна и особенно участием в нем Компартии США. Он был достаточным реалистом и понимал, направляя записку Рузвельту, что советские власти абсолютно не заботятся о том, что думают о них в Соединенных Штатах. Он предлагал президенту либо не замечать Конгресса, либо, если возможно, заявить решительный протест.

Буллит писал госсекретарю Халлу:

Он советовал Рузвельту отойти от дружеского приноравливания к политике взаимных уступок, потому что русские воспринимают уступки как знак слабости.

Правительство Сталина было уверено, что СССР возьмет верх над Соединенными Штатами и что нет необходимости в вежливом, разумном и примирительном обращении с представителями США. Буллит, в конце концов, заявил, что Советский Союз — идеологическое государство, по своей сущности враждебное США, что Советская империя стала преемницей Российской империи — и как таковая имеет тенденции, бросающие вызов американской демократической традиции, и что Сталин — всемогущий диктатор.

Буллит прошел путь от восхищения и симпатии до холодной ненависти к CCCР.

Госсекретарь Халл в свою очередь перечислил в мемуарах раздражающие проблемы, продолжавшие отягощать американо-советские отношения.

… Халл также резко возражал против «арестов американцев в Советском Союзе, их содержания в одиночном заключении без уведомления американских властей, и шпионажа за нашими дипломатическими представителями».

Но Рузвельт продолжал считать, что Сталин — будущий демократ, который будет сотрудничать с ним в конце войны с целью установления нового мирового порядка, где будут действовать демократические правительства под защитой той или иной организации коллективной безопасности. Однако Сталин не оценил эту милую фантазию, и тогда Рузвельт пришел к выводу, что часть Восточной Европы — оправданная цена за то, чтобы Сталин считал Соединенные Штаты своим другом и союзником. Кроме того, это может дать толчок для роста демократии в СССР.

Роста демократии в Советском Союзе все равно не наблюдалось. Сталин другом Соединенные Штаты считать не начал. Даже совместное участие в антигитлеровской коалиции ничего, в сущности, не изменило. Даже смертельная схватка с общим врагом. Даже (провозглашенные) общие цели.

Он с легкостью обманывал таких прогрессивных идеологов, как Рузвельт и Гопкинс (Гарри Гопкинс — друг и помощник президента Рузвельта. — П. Г.), веривших, что он — демократический руководитель, который пытается справиться с трудными проблемами внутри своей страны и с германской агрессией. Он также обманывал таких реалистов, как Черчилль и Гарриман, веривших, что даже у Сталина есть искра человечности, и подвергавших сомнению его злой гений, «потому что его народ сражался против нацистов».

Скажем, Сталин пообещал провести свободные выборы в Польше и включить «демократических лидеров» в Люблинское правительство, но также дал ясно понять, что сам будет определять, кто является «демократом», и Красная Армия останется в Польше. Позднее дипломат Боулен сказал, что договоренность по Польше была циничной и нереалистичной. Советским товарищам доверять нельзя, утверждал он, верить в то, что коммунисты станут делиться властью на основании какой-то процентной формулы — полная фантазия.

В июне 1946 года бывший нарком иностранных дел Максим Литвинов сказал корреспонденту CBS Ричарду Хоттлету, что «корнем» холодной войны является застарелая убежденность Советов в том, что безопасность означает экспансию и контроль над территориями: «Чем у тебя их больше, тем ты в большей безопасности».

«Предположим, Запад вдруг уступит и предоставит Москве все, что она требует, — спросил Хоттлет. — Появится ли тогда добрая воля и ослабнет ли сегодняшняя напряженность в отношениях?» Литвинов быстро ответил: «Рано или поздно это приведет к тому, что Западу будет выставлен новый ряд требований». Иными словами, политика умиротворения, которую проводил Рузвельт, не имела никаких шансов на успех.

Его преемник Гари Трумэн сделал ставку на атомную бомбу, на угрозу гарантированного уничтожения. И тоже не преуспел.

«Выходы из домов будут замурованы»

Великая китайская стена — единственное созданное человеческими руками сооружение, которое видно с орбиты невооруженным глазом; так утверждают знакомые космонавты. Но колоссальных затрат на ее строительство стена не оправдала — захватчики нашли способы ее преодолеть, обойти; теперь она лишь поражающий воображение туристический объект. Пешеходные маршруты по ней — сам видел! — густо украшены автографами интернациональных идиотов на самых разных языках, в том числе — увы! — и на русском.

А главным символом «железного занавеса» стала возведенная в 1961 году Берлинская стена. В 1989-м она была разрушена торжествующими берлинцами; осталось несколько бережно сохраненных участков. Люди, до сих пор проходящие мимо, останавливаются, смотрят, фотографируют. На плитах — нарисованные художниками карикатуры, лозунги, огромный портрет Андрея Дмитриевича Сахарова.

…17 июня 1953 года, уже после смерти Сталина, советские войска и танки подавили народное восстание. Погибло более пятисот восточных немцев, 4270 были заключены в тюрьму. У нас те события назвали «фашистским мятежом».

Но поток беженцев резко увеличился и за первые 4 месяца 1953 года составил 122 тысячи человек, в два раза превысив уровень предыдущего года. В марте 1953-го на Запад из ГДР бежали 56 605 человек — в 6 раз больше, чем годом ранее.

К моменту возведения Стены массовое бегство из Восточной Германии достигло чудовищных размеров: 10 тысяч беженцев в неделю.

«Мы не предпринимаем никаких контрмер, — негодовал лидер ГДР Вальтер Ульбрихт. — Мы проигрываем битву за умы интеллигенции, которая бежит на Запад».

Мало того, даже если бы у восточных немцев были высокие зарплаты, то у него нет возможности выпускать необходимое количество товаров народного потребления.

В феврале 1958 года Хрущев предложил созвать конференцию «четырёх великих держав» и пересмотреть статус Западного Берлина, объявив его «демилитаризованным вольным городом под контролем ООН». После отрицательной реакции Запада он согласился отодвинуть сроки и в сентябре 1959 года во время визита в США добился принципиальной договоренности с [президентом] Эйзенхауэром о созыве конференции по Берлину в мае 1960 года. Но конференция была сорвана из-за того, что 1 мая 1960-го над СССР был сбит американский самолет-разведчик У-2.

7 апреля 1961 года Хрущев выдвинул ультиматум по «берлинскому вопросу», объявив, что СССР еще до конца года заключит мирный договор с ГДР и передаст ей «всю полноту власти» над восточной частью Берлина. (По соглашениям в Потсдаме, никакие немецкие войска в Берлине размещены быть не могли, а в виду имелось именно это). В развитие этой идеи Политический Консультативный Комитет Варшавского Договора 5 августа 1961 года призвал ГДР «принять меры против подрывной деятельности» Западного Берлина.

Надо сказать, в Западном Берлине численность американских войск составляла всего 5 тысяч человек — плюс 4 тысячи британцев и 2 тысячи французов. В это же время, по оценке ЦРУ, численность советских войск в Восточной Германии составляла 350 тысяч.

«Восточный блок» полагал, что может диктовать свои условия. Причем нового президента США Джона Кеннеди в Москве считали неопытным мальчишкой.

Для Ульбрихта урок Второй мировой войны, которую он провел в основном в эмиграции в Москве, заключался в том, что когда немцы получили право выбора, они «стали фашистами». И он твердо решил не допустить, чтобы у его соотечественников опять появилась возможность проявить свободу воли. Он поместил своих соотечественников в жесткие рамки репрессивной системы; его система тайной полиции оказалась более сложной и разветвленной, чем гитлеровское гестапо. Его жизненной целью стало «спасение» 17 миллионов человек, составлявших его коммунистическое государство.

Молодая страна канцлера Аденауэра между тем набирала силы. К 1961 году в ФРГ в среднем ежегодный рост дохода на душу населения составлял 6,5 процента. Страна достигла полной занятости, стала третьим по величине производителем автомобилей в мире, заняла третье место в мире по экспорту. Ни одна развитая страна не показывала таких результатов.

Аденауэр находился у власти 12 лет, ровно столько, сколько господствовал Гитлер, и он использовал это время на то, чтобы уничтожить большую часть вреда, который причинил Германии его предшественник.

…Начало июля 1961 года. Со своей черноморской дачи Хрущев потребовал прислать лучшую карту Берлина. Посол в Восточной Германии Михаил Первухин прислал «детальную карту Берлина с нанесением границы секторов», чтобы можно было понять, прав ли Ульбрихт, считавший, что можно разумно разделить город. В некоторых частях Берлина разделительная линия проходила по центру улицы. В других местах граница проходила по домам и каналам. Хрущев, внимательно изучив карту, увидел, что «одна сторона улицы находится в одном секторе, а вторая — в другом. Просто перешел улицу, а оказалось, что пересек границу». Это ему очень не понравилось.

В письме от 4 июля Первухин сообщил министру иностранных дел СССР Андрею Громыко, что закрытие городской границы «обернется кошмаром», поскольку примерно 250 тысяч берлинцев ежедневно пересекают границу на поездах, машинах и пешком. «Потребуется на всем протяжении границы установить большое количество полицейских постов», — сообщал Первухин. Кроме того, он высказал мнение, что закрытие границы «так или иначе» приведет к «обострению политической ситуации». Первухин опасался отрицательной реакции на подобные действия, считая, что в этом случае есть большая вероятность экономической блокады со стороны Запада.

«Как будет осуществляться контроль над улицами, где одна сторона проходит по ГДР, а другая — по ФРГ?» — поинтересовался Хрущев. «У нас готов конкретный план, — ответил Ульбрихт. — Выходы из домов, ведущие в Западный Берлин, будут замурованы. В других местах установим заграждения из колючей проволоки. Это все можно сделать очень быстро».

Оставался нерешенным единственный вопрос: хватит ли купленной за границей колючей проволоки, чтобы отгородить Западный Берлин? Для этого проволоки требовалось 155 километров. Чтобы не вызывать подозрений, в качестве покупателей выбрали восточных немцев, которые, ничего не зная друг о друге и не задумываясь, с какой целью это делается, заказали необходимое количество проволоки у разных изготовителей в Великобритании и Западной Германии. Ленинское пророчество «Капиталисты продадут нам веревку, на которой мы их повесим» — оправдалось почти буквально. В данном случае капиталисты торговали колючей проволокой. Правда, чтобы избежать нежелательной реакции, с проволоки сняли и сожгли ярлыки британских и западногерманских производителей.

Восточные немцы и их советские советники нанесли на карту каждый метр внутренней границы длиной 27 миль (43,5 километра), которая проходила через центр города, и оставшиеся 69 миль границы за пределами города.

Затем у них было еще 180 минут на то, чтобы установить по всему городу заградительные барьеры и полностью перекрыть 68 из 81-го перекрестка к Западному Берлину. Для осуществления восточногерманской полицией контрольно-пропускного режима оставили всего 13 пограничных пунктов.

Точно в час тридцать восточногерманские власти остановили весь общественный транспорт. На станции Фридрихштрассе, главном переходном пункте между Востоком и Западом, пассажирам поездов, прибывших из Западного Берлина, запретили выходить из вагонов. На ключевых переездах группы рабочих приступили к демонтажу железнодорожного полотна. В начале второго ночи по радио было передано официальное заявление, услышанное во всем мире. В нем Ульбрихт возлагал ответственность за свои действия на западногерманское правительство, которое вынашивает «планы гражданской войны». В заявлении говорилось, что закрытие границы предпринято с «единственной целью» — защитить граждан Восточной Германии от «вражеской деятельности реваншистских и милитаристских сил Западной Германии».

Западноберлинские газеты ежедневно печатали на видном месте под кричащим заголовком подробные душераздирающие истории побегов. Например, был напечатан рассказ о том, как двадцатичетырехлетний шофер на машине скорой помощи под пулеметным обстрелом прорвался через колючую проволоку на Принценштрассе. На фотографии улыбающийся водитель стоял рядом со своей пробитой пулями машиной. Рассказывалось о трех жителях Восточного Берлина, которые на грузовике попытались прорваться через ограждения на Бушештрассе, но пробили колеса, наехав на колючую проволоку. Остаток пути к свободе они преодолели бегом, уворачиваясь от выстрелов восточноберлинских полицейских.

По данным Большой российской энциклопедии, при попытке пересечения границы погибли 192 человека (в том числе 8 пограничников ГДР, которые были убиты нарушителями границы и выстрелами с территории Западного Берлина), ранения получили около 200 человек, свыше 3 тысяч были арестованы.

12 августа 2007 года Би-би-си сообщило, что в архивах Министерства госбезопасности ГДР («Штази») был найден письменный приказ от 1 октября 1973 года, предписывающий стрелять на поражение по всем беглецам без исключения, включая детей. Первым (24 августа 1961 года) при попытке нарушения границы-стены был застрелен 24-летний Гюнтер Литфин.

26–27 октября 1961 года в Берлине возник конфликт, известный как «инцидент у КПП «Чарли»» на Фридрихштрассе. В Берлине был назначен новый американский командующий — решительный генерал Клей. Он приказал — и к КПП «Чарли» прибыли три американских джипа с военными и гражданскими лицами, за ними шли мощные бульдозеры и 10 танков с намерением снести эту чертову стену. В ответ на Фридрихштрассе прибыла танковая рота капитана Войтченко из 68-го советского гвардейского танкового полка. Опознавательные знаки на советских боевых машинах были замазаны грязью, чтобы создать впечатление, что они принадлежат ГДР.

По свидетельству К. Мельника, координатора французских спецслужб при премьер-министре Дебре: «Мир был близок к ядерному конфликту. Политически де Голль поддержал американцев и западных немцев. Но вообще-то он понимал, что их политика в этом вопросе была опасной. Они решили, что если и на этот раз события будут развиваться по сценарию первого берлинского кризиса, когда СССР установил блокаду Западного Берлина, то они прибегнут к ядерному оружию. Де Голль хотел предупредить об этом Москву. Он попросил меня передать КГБ эту информацию. Но у нас с КГБ не было контактов. Мы доложили об этом президенту. И де Голль пригласил к себе советского посла в Париже и проинформировал его о возможности ядерной войны. «Тогда мы умрем все вместе», — (безмятежно) ответил посол».

Но он еще не знал, что в рай попадем только мы.

Корреспондент агентства «Рейтер» Келлетт-Лонг, примчавшийся к КПП «Чарли», чтобы первым передать сообщение о танковом противостоянии, испытал ужас, когда увидел, как американский солдат заряжает пулемет, установленный на одном из танков. «У него может дрогнуть рука, пулемет выстрелит, и этот солдат начнет третью мировую войну», — подумал Келлетт-Лонг.

Но в том-то и дело, что по одну из сторон «железного занавеса» третьей мировой войны не боялись. Не так были воспитаны.

К счастью, у солдата рука не дрогнула, и война не началась.