Поколение строгого режима

Ну это общий тренд на понижение, от гигантов к карликам (имею в виду исключительно интеллект), ничего не поделать, я о другом: рядом с Бовиным сидел инструктор ельцинского обкома и перед тем, как ему передать записки из зала, прочитывал их все и сортировал. Мы были студентами идеологического факультета в стране, имевшей многие признаки тоталитарной системы, и от нас боялись острых вопросов.

Наверное, прежде всего — о войне в Афганистане. О том, каково журналисту работать спичрайтером у генсеков. Да мало ли.

А Мизулина общалась с залами напрямую, и в общем не ошиблась насчет аудитории.

Бойкот «войне»

Вторая половина 80-х. Гений Иосифович, философ, читал у нас на журфаке УрГУ диамат. Диалектический материализм. Первое впечатление: крот, как их показывали в советских мультиках — большой, близорукий, неуклюжий умник. В то время как раз Набокова начинали возвращать русскому читателю, его печатали журналы-«толстяки», и к сдаче экзамена Бондарев казался чем-то похожим — погруженностью в собственный мир, замкнутостью, грузностью, гениальностью — на Лужина из «Защиты Лужина». Все это, конечно, неточно, это лишь мое восприятие: нездешний человек. Все знали, что гений, что позади у него ГУЛАГ. Но никаких подробностей. Берет, болоньевый плащ или черное пальто, массивные очки.

Я только вернулся из армии, до диамата ли было? Уж тем более до шпаргалок ли? И, заходя на экзамен, иллюзий не питал: засунул в штаны под пиджак большую общую тетрадь с его лекциями — знаете, амбарные книги такие бывают. Списывали у Бондарева, пользуясь его отрешенностью от сиюминутного, — чуть не поголовно. Но заметил он, естественно, только меня: наглость, может, города и берет, но что против философии? Она не нарушила равновесие Бондарева. Он усадил меня перед собой и полчаса гонял вообще по всем билетам. Видимо, тогда, на этих американских горках, я и начал седеть, но был единственным на всем курсе, кто у него получил «отл.». Горжусь до сих пор. Обидно только: в приложении к диплому именно этой отметки нет, есть объединенная за все материализмы, какие были, под общим названием «марксистско-ленинская философия».

Диплом мы получали в 91-м. Через два с половиной месяца после смерти Гения Иосифовича. Не знаю, его ли влияние, общие ли веяния времени, но в стандартном приложению к диплому «научный коммунизм» вычеркнут, вместо него: «теория социализма». Это именно профиль Бондарева, он ею занимался всю жизнь, он так это и называл. И в последних строках про госы напротив «научного коммунизма» — прочерк. Только главный предмет, тоже, кстати, неопределенно воздушный — «журналистика».

Гений Иосифович умрет в марте 1991-го. В актовом зале УрГУ. Только тогда там проходила научная конференция, и он должен был выступать.

Уже, громыхая, распадался СССР, шахтерские забастовки, полумиллионный митинг на Манежной, Хонеккера тайно вывезли в Москву на военном самолете… Что будет так, Бондарев знал всегда, монографию «Противоречия социалистического общества, пути их регулирования и разрешения» подготовил к печати еще в начале 70-х, напечатают ее лишь в 91-м. Но с 70-х он читал в УрГУ одноименный спецкурс (а разрабатывал его с начала 60-х), показывая, насколько советское госстроительство не соответствует идеям Маркса. Так что и для нас, выпущенных в автономное уже плавание в 91-м, в рушащуюся страну, — никаких сюрпризов.

Потом Дмитрий Шеваров, закончивший журфак в 1984-м, когда я поступил, прояснит, наконец, что сжимал философ в кармане пиджака на лекциях. Там лежала жестяная коробочка с беззубой расческой. Лагерный талисман. В зоне Гения звали Примусом, спустя годы солагерники так и писали философу: «Здравствуй, Примус!» Примус сжимал эту отполированную руками коробочку так, что крышка проминалась и жалобно похрустывала. Племянник Бондарева Артем Рябов, учившийся на журфаке гораздо позже нас, дополнит, видимо, со слов своей тети: коробочка — из-под бульонных кубиков, с ржавчиной по бокам.

Осенью 88-го журфак УрГУ объявил бойкот «войне»: мы взбунтовались против военной кафедры. Встали цепью перед ее зданием и не пропускали в него никого. Потом были долгие переговоры с ректоратом, митинги, попытки расколоть нас, обмануть. Рудольф Пихоя, будущий главный государственный архивист, а тогда проректор УрГУ, предлагал нам «неделю демократии». Мы смеялись ему в лицо, мы учились (в том числе) у Бондарева и знали: на неделю не бывает, она либо есть, либо нет.

Мы требовали упразднения «войны» (военной кафедры). Еще раньше начало бастовать студенчество Томска и Новосибирска, в Свердловске — архитектурный институт. За нами двинулись все прочие вузы Свердловска. Студенческое движение за отмену «войны» захватило Иркутск, Тарту, Ригу, Ташкент, Киев, Ленинград, Москву. 

Это были первые столь массовые студенческие волнения в СССР. Вскоре такой страны не стало.

Не говорю «в результате», а говорю «после», те студенческие бунты были не причиной — симптомом, но мы ему позволили расцвести через нас, явить себя. А перед тем, как СССР не стало, он вывел войска из Афганистана.

Дело «Философы»

Челябинску по сравнению с другими повезло: в последние мгновения краткой политики относительной открытости ФСБ, в 1996–1997 годы, регуправление передало в областной госархив 30 тыс. дел репрессированных. Поэтому дело Гения Бондарева и его друзей, «идейной коммунистической молодежи» (их самоназвание), теперь известно детально. Местный археограф Елена Рохацевич в докладе на VI Гороховских чтениях назвала Бондарева с друзьями «декабристами ХХ века»: их арестовывали в 1945-м уже после войны, и видна параллель с движением лучшей части русского общества, возникшим после Отечественной войны 1812 года.

Как и тогда, на свободомыслие и возмущение порядками в державе решились самые образованные и совестливые, это был бунт отличников из семей руководителей производств и педагогов высшей школы. Новые декабристы были так же честны и откровенны на допросах, как их предшественники.

Отец Бондарева — уполномоченный министерства Госконтроля на Южно-Уральской ж.д. Сын еще в 1942-м — ему 16 лет — пишет Сталину письмо, призывая восстановить социальную справедливость. В 1944-м Гений находит единомышленников.

Цитирую по ксерокопиям, обнародованным электронным архивом Фонда Иофе (ФСБ выслала Вениамину Иофе копии в 1997-м). Обвинительное заключение (фамилии составившего его старшего лейтенанта, старшего следователя УМГБ по Челябинской области, согласовавшего его майора, замначальника следственного отдела УМГБ, замазаны, а утвердивших его в апреле 1946 года генерал-майора, начальника УМГБ по Челябинской области и прокурора города Челябинска, заклеены полосками бумаги).

С сокращениями и исправлением ошибок (на стиль не покушался): 

Динабург потом напишет в воспоминаниях: 

В июле 1946-го облсуд приговорит Бондарева к пяти годам лагерей и ссылке с поражением в правах, то же дали Ченчику. А Динабургу — 10 лет лагеря. Как он потом напишет, «за искренность и обстоятельность моих комментариев на следствии». Возможно, сказался бэкграунд — расстрелянный в 1937-м отец. Гольвидис и Бондаревой дали по три года условно. Затем, в 47-м, по протесту председателя Верховного суда РСФСР, Гольвидис условный срок заменили реальным.

Политзэкам писали письма, поддерживали. В деле есть письмо учительницы Марии Дмитриевны Реформатской во внутреннюю тюрьму МГБ Георгию Ченчику: 

Приговор отменят, когда все уже отсидят, — в 1960-м, всех реабилитируют. Лишь Динабург не досидит нескольких месяцев. Освободят из Дубравлага в июне 54-го, окончит пединститут, аспирантуру в Ленинграде, затем экскурсовод при Петропавловской крепости, писатель, которого не издавали. Ченчик после срока, затем ссылки в Новосибирской области окончит челябинский политех, будет работать руководителем одного из подразделений Челябэнерго. Гольвидис в лагере познакомится с будущим мужем, уедут в Астрахань. О Бондаревой ничего не известно.

О том, где окажется Бондарев после отбытия срока в Челяблаге и ссылки под Кустанаем (до октября 1954-го), вам уже известно: закончит УрГУ, недолго будет преподавать философию в челябинском политехе, но потом в УрГУ вернется, защитит диссертацию, всю жизнь будет заниматься теорией социализма. Неизбежный крах его, который он предсказывал, являлся для него только подтверждением истинности марксизма.

Из последних его тезисов: 

Обезьяна пришла

Между выступлениями Мизулиной-мл. в Екатеринбурге и Казани случился, так совпало, День юного антифашиста. Это 8 февраля. В последние годы вновь (после кончины СССР) актуальный праздник, по этому поводу теперь не только выпивают — о нем говорят, люди громко и публично поздравляют друг друга.

Правда, в Советском Союзе (с 1964 года) в этот день проводили линейки и митинги и вспоминали, что это день гибели иракского подростка-подпольщика Фадыла Джамаля (1963), французского антифашиста Даниэля Фери (1962), расстрела нацистами краснодонских «молодогвардейцев» и пятерых учеников парижского лицея Бюффон (1943). Говорили о роли личности в истории. О том, что в жизни всегда есть место подвигу. Помните эту формулу? Что героем у нас может стать каждый.

Говорили о стойкости, отваге и солидарности людей доброй воли. О том, что обезьяна непременно приходит за своим черепом, она всегда у вашего порога (антифашистский роман Домбровского «Обезьяна приходит за своим черепом» уже был написан и издан в СССР). О мире на земле как высшей ценности. Интернационализм утверждали, а малейшие признаки национализма порицали — иначе разразится новая война. 

В России этот праздник теперь раздвоился. Есть официальное его измерение. А иную трактовку в преломлении к сегодняшнему дню даже упоминать нечего, она граничит с «экстремизмом». Сейчас в школах и газетах говорят, в основном, о подвиге молодогвардейцев и других юных героев, боровшихся в СССР с фашистскими оккупантами. В 2022-м президент восстановил справедливость и присвоил Виктору Третьякевичу звание Героя России (посмертно), в Краснодоне установили бюст ранее оклеветанному герою, обещают памятник молодогвардейцам в Москве. В этот раз к годовщине гибели героев и Дню антифашиста ФСБ опубликовала протоколы допросов участников казни молодогвардейцев. Эксперт ТАСС прокомментировал, что эти материалы «защитят правду о геноциде советского народа».

И вот — все это совпадает с гастролью Мизулиной и вопросами ей, задаваемыми и нет, о доносах. О долге юных перед страной, «о доблестях, о подвигах, о славе»… Ранее, напомню, роман «Молодая гвардия» включили в перечень обязательных программ школы. Похоже, власти слабо представляют, о чем роман, давно читали и не понимают, чему он может научить юность. Опыт организации подполья и партизанской борьбы в сданном городе, бесстрашие, непримиримость к язвам обыденности — дети же это будут читать своими глазами, а не глазами Мизулиной, Кравцова, Казаковой, Клишаса, не глазами депутатов, сенаторов и прокуроров.

Свидетельствует Кобулов

Подпольные молодежные кружки и организации боролись на оккупированных землях с оккупантами, а в тылу — с советским государством. Это прямо следует из бумаг ГБ, что успели рассекретить и обнародовать в период с 1991-го по 1997-й. И это прямо следует из лишь недавно введенных в научный оборот двух документов — директивы Народного комиссариата государственной безопасности (НКГБ) СССР № 12 «Об усилении агентурно-оперативной работы по разработке антисоветского элемента среди молодежи и вскрытых в 1943-1944 гг. враждебных организациях и группах» от 25.01.1945 за подписью замнаркома ГБ Кобулова, а также приложения к этой директиве «Обзор вскрытых и ликвидированных антисоветских организаций и групп среди молодежи в 1943-44 гг.» за подписью комиссара ГБ Илюшина-Эдельмана и подполковника ГБ Литкенса.

Эти документы анализирует новосибирский историк Андрей Савин (Сибирское отделение РАН), и его статью «Советская молодежь в годы Великой Отечественной войны глазами органов государственной безопасности» («Новейшая история России», 2022, т. 12, № 2) рекомендовали к печати 22 февраля 2022 года, за два дня до СВО. 

Но сначала о том, что подтверждается бумагами, рассекреченными с 90-х. Из справки для ЦК ВКП (б) о вскрытых молодежных антисоветских группах в Москве и Челябинске, подписанной замначальника отдела по спецделам прокуратуры СССР Белкиным и направленной в ЦК 10.07.1946 генерал-лейтенантом юстиции Вавиловым (цитирую по сайту Динабурга): 

Это о группе Бондарева–Динабурга.

Кроме нее: 

Частично разоблачение этих подпольных групп захватывает уже послевоенный период, но если сосредоточиться на военном времени?

В статье уральских исследователей А.И. Вольхина, В.Л. Вольхиной к Бакунинским чтениям 2011 года (электронный архив УрФУ) приводятся искомые цифры — от самого НКГБ: арестовано 43 838 чел. в возрасте до 25 лет (всех возрастов — 452 292 чел.). «Массовые аресты населения, в том числе среди молодежи. Порою аресты носили превентивный характер». Сколько среди них политических? Видимо, не меньше половины. Но это мой вывод. Ученые просто приводят цифры по арестованным в целом, всех возрастов, в Поволжье, на Урале и в Сибири — 56% из них шли по политической ст. 58-10. И пишут, что вряд ли доля молодежи, арестованной за антисоветскую агитацию, существенно отличалась.

Распространение молодежными группами антисоветских листовок: 

• Красноярск, 
• Ленинск-Кузнецкий, 
• Тара Омской области, 
• Тобольск, 
• Челябинск, 
• Нарымский округ Новосибирской области, 
• Зыряновский район Кемеровской области, 
• Благоварский район Башкирской АССР. 

В 1941–1944 годах ликвидированы студенческие молодежные группы в Молотове, Соликамске, Челябинске.

Опираясь на документы из архива ФСБ, исследователи пишут и о группе Бондарева, раскрывая подробности реализации агентурного дела «Философы». Оказывается, почти изначально была слежка за всеми, завербованы «агенты-внутренники». 

Савин, впервые представляя и анализируя кобуловские документы, рисует панораму с еще большим количеством деталей, за каждой из которых прерванные жизни или сломанные судьбы: 

• группа студентов МГУ во главе со студентом философского факультета Н.А. Кардаковым, ликвидированная в декабре 1943-го («Новые идеи коммунизма»), 
• группа на физмате и философском факультете Казахского госуниверситета («философские субботники»), 
• а/с организация, связанная с Серго Ломинадзе, сыном известного партийного деятеля Виссариона Ломинадзе, заклейменного в 1930-м как участник «право-левацкого блока» Сырцова–Ломинадзе. Серго в 1943-м исполнилось 17 лет. Он обвинялся в создании некоего «Союза освобождения России». 
• «Бухаринско-троцкистская партия», якобы созданная пятью студентками 1-го курса Петровского педагогического училища (Саратовская область).

• В 1943-м в Саратовской области чекисты ликвидировали «Общество юных революционеров» во главе с учеником 6-го класса, 13-летним Г.В. Павловым.Организация имела устав, программу и примитивный шифр, занималась распространением антисоветских листовок. По версии НКГБ, в организацию входило 16 человек. 
• УНКГБ по Ульяновской области ликвидировало в 1943-м группу «Партия против Сталина» из 14-летних воспитанников детдома и учеников средних школ: дети репрессированных родителей намеревались мстить за них. По-видимому, единственным реальным преступлением подростков было уничтожение бюста и портрета Сталина.

И т.д. Список объемен.

Принуждение к немоте

Безмолвие народа — такой же миф, продвигаемый властями, их профессиональными или добровольными помощниками, как и героизм народа, его самоотверженность. Люди, как нам всем подсказывают наши жизненный опыт и посильные наблюдения, — разные. И «немного есть в каждом». Всякого. Это власть принуждает попеременно то к отваге, то к немоте и безответности. Инфицирует апатией. Сами себе это внушаем, навязываем и уговариваем, подзаводим себя; все эти разговоры о вековой народной забитости, темноте и т.п. В России (да и нигде) нет ничего идеального — ни идеального бесстрашия, ни показательной сервильности, все это чьи-то сны и сказки.

1985-й. Уходил в армию: из Свердловска увезли в Егоршино, сборный пункт, несколько дней анархии, и вот нас, человек двадцать, снова вернули в Свердловск, чтобы уже везти в войска. На вокзале отпустили в туалет. Само собой, сначала будут найдены три бутылки какого-то красного убийственного напитка, их по кругу, а уж потом вокзальный туалет.

На кафеле прилеплен листок, третья, очевидно, копия на пишмашинке: «Товарищи, нас обманывают». И дальше — об отставании фундаментальной науки в СССР, о кризисе в экономике, об Афганистане. Кто-то недавно плюнул на диссидентскую листовку, слюна до сих пор медленно стекала со строчки на строчку. Через полчаса поезд в Советскую армию, в неизвестность. Может, тебе скажут стрелять в свой народ, может, в чужой. Вот: кто-то писал, кто-то клеил, кто-то плевал, кто-то читал, кто-то при этом еще и думал. И все — народ. Все, деревенские парни и студенты, стояли и читали — вслед за стекающей слюной строчку за строчкой.

Большую страну не забетонировать, как бы ни лютовал гостеррор. Но есть нюанс.

О нем — Александр Воронель. Сын погибшего в 42-м фронтовика, арестован в 46-м в Челябинске, в 14 лет. Сидел в колонии для малолеток (челябинский Атлян, запечатленный в самой страшной повести о детских колониях Леонида Габышева — «Одлян, или Воздух свободы»), далее доктор физматнаук, Институт ядерных исследований в Дубне, профессор МФТИ. В начале 70-х — диссидент, уволен с работы, эмиграция.

Воронель — фамилия отчима, взятая им впоследствии. В 46-м он был Шурой Поляковым. Тот самый, кто писал антиправительственные листовки на тетрадных листках и клеил на хлебный мякиш. И два месяца 46-го года он просидел в одной камере внутренней тюрьмы челябинского ГБ с Георгием Ченчиком, другом Гения Бондарева. На воле они и не подозревали о существовании друг друга, ничего не знали о других подпольных молодежных кружках в Челябинске, в России. До встречи каждый из них думал, что они такие одни.

Свои воспоминания, отправленные в Челябинск в нулевые годы по просьбе Ченчика, Воронель закончил так: 

Так вот, о том нюансе: 

И еще у Воронеля о том же. Что именно дети — на передовой: 

* * *

И вот что еще. Разумеется, Бондарев и его круг, как и остальные студенческие кружки, ни на какое идейное братоубийство, насилие, революционный слом системы на момент арестов готовы не были. Никакой угрозы строю тогда не представляли. Из воспоминаний Динабурга (а в его искренности не сомневались даже чекисты): «…Составился дискуссионный кружок, который еще через полгода дорос до малюсенького дискуссионного клуба вследствие вовлеченья в него двух девушек. […] Мы предполагали только возбудить в психологически близкой нам среде дискуссию по проблемам этики и эстетики коммунизма. Здесь мы видели сплошные пробелы в теориях».

Таким юношам во все времена нужно, прежде всего, право на внутреннюю свободу. Она может быть вовсе аполитична, вести овощную жизнь, ходить на Мизулину, однако юность не может лишь без одного — свободомыслия. Как бы нам ни казалось, что у нас выросли дети, не похожие на нас. Дети всегда такие, как мы.

И системы обрушаются не ими.

В конце 1988-го журфак УрГУ взбунтовался и одолел «войну». Не буду сейчас об убеждениях, о профессии; одним из безусловно главных мотивов была лень. Лень идти подстригать хипповские патлы, сбривать бороду кубинского партизана, лень снова стоять в строю, при этом просыпаясь ни свет ни заря. Ну и, конечно, это было принципиально невозможно — на один день в неделю снова отдавать свою бессмертную душу армейской муштре (ведь мы учились у Бондарева: не бывает «недели демократии»).

Ну и вот, отстояв право на свободу, мы часто заходили (он по пути в университет и обратно, на улице 8 марта) в «Универсам № 1», действительно первый такой: тогда это были громадные пространства, по одну сторону фигурно выстроены банки с березовым соком и майонезом, ряды уходили за горизонт, по другую — с морской капустой. Больше ничего. Как все это выглядело, если не зловеще?

Так не может быть в природе, тут чистая физика, амебный уровень элементарных частиц: сквозило в этих пустотах. И водку тогда давали по талонам. Еще и не было ее. Чтобы пробиться к амбразуре, бойнице, где выдавали анестезию, чтобы прильнуть, бились не на жизнь.

И все начало меняться не со студенческих протестов, а 29 декабря 1989 года, когда кующий оружие победы трудовой Сверловск не смог затариться перед Новым годом. В Центральном гастрономе кончилась водка, и перед университетом стояла черная толпа, на пересечении Луначарского и Ленина она остановила трамваи, черный народ облепил вагоны, потом и троллейбусы встали, автобусы, часть остановленных пассажиров сливалась с теми, кто начал возмущаться чуть раньше. «Бобыкина в отставку!» — это о первом секретаре обкома; «Ельцина в президенты!»; появились — вроде впервые их тогда увидели — омоновцы в белых касках. Куча машин с проблесковыми маяками, привкус металла во рту. Потом толпы двинулись на площадь 1905 года, то ли захватили, то ли специально подогнали автобус с репродукторами.

Водкой и шампанским Свердловск тогда завалили. Уже ничему это помочь не могло.