Это нескромная, да что там — сугубо эгоистическая, шкурная заметка. О личном счастье в разразившейся беде. Об именинах сердца на фоне четырех всадников. Уж простите. Я, впрочем, хочу обратить внимание не на свой персональный триумф, а на то, чем он вызван и обеспечен, на далекие события из бурной молодости. Обычно, ее вспоминая, думаешь об ошибках. О том, что все могло быть иначе. Но сейчас убеждаешься, что был прав, что все было не зря. Можешь пожинать и почивать.

Какое отныне может быть счастье у оставшихся здесь? Огромное! Несравнимое с прежними временами — счастье неучастия, счастье чудесного спасения от позора. Это и случилось.

От позора я спасся вместе со всем своим крайне немногочисленным поколением — мальчиков, родившихся во второй половине 60-х. Потому что в свои 20 лет, в 21, 22, 23 мы сделали большое дело: отказались становиться офицерами. А став ими, сейчас мы бы все подпадали под мобилизацию, поскольку всем нам еще меньше шестидесяти. Призвали бы или нет — вопрос, но, согласитесь, это недостойные человека в таком возрасте тревоги и волнения. Например, с моей военно-учетной специальностью меня бы, уверен, не в первую волну, так в последующие призвали бы точно.

Хоть одно везение нам выпало, ровесники. А то одни только удары. Она, коллективная наша судьба, прямо скажем, не задалась. Но мы старались и пытались ее менять. И хотя бы нам одним и хотя бы только сейчас — воздалось.

Итак, СССР, 80-е. Жизнь тогда в этих пространствах была сложней, интересней, умней, и геоцентрическая система устройства советского социума, когда все сущее вращалось вокруг центра мироздания — Москвы, — регулярно давала сбои. В частности, важнейшее антивоенное студенческое движение началось не в Москве, а в Томске. В декабре 1987 года студенты Томского политеха первыми в Советском Союзе восстали против обучения на военной кафедре (ВК). Бойкот занятий, волнения и собрания, резкие выступления; переговоры со штабом СибВО и последним министром образования СССР Ягодиным.

«Томский вариант» — называли мы тогда эту схему, и нам она казалась половинчатой.

Надо, наверное, объяснить, почему. Мое поколение, 1966–1969 годов рождения, — это дети детей войны. Демографическая яма. Нас было мало, поэтому нас гребли в войска всех. Студентов в том числе. Летом и осенью, не давая даже сдать сессию. Косить было не принято, все ушли солдатами, пусть многие уже учились на ВК. А когда вернулись из армии (далеко не все) доучиваться, нас снова принялись загонять на военку. На ВК. Лейтенантики, в том числе из пожарных училищ, не нюхавшие пороху, учили тянуть носок, в том числе тех, кто вернулся с боевыми наградами. Понимаете?

Следующими в феврале 88-го против ВК поднялись Томский и Новосибирский университеты, Сибирский металлургический институт, самый большой в Сибири Новосибирский электротех. И уже в марте Минобороны и отдел науки ЦК КПСС пошли им навстречу. Это были точечные решения по отдельным вузам. Иркутский университет добился своего всего за 10 дней. Мы, журфак УрГУ (Уральский госуниверситет, Свердловск), окончательно и бесповоротно взбунтовались осенью 88-го, встав цепью перед зданием ВК и не пропуская в него никого. Мы требовали больше других — упразднения военки напрочь. Программа-максимум: отмена призыва студентов.

Наша комната в студенческой общаге на Большакова,79, в Свердловске была ближней к черной лестнице и самой большой на этаже, поэтому туда заселяли пятерых, а не четверых (жило порой еще больше), и поэтому же тут журфак бухал и слушал, например, зашедшего как-то сюда Юрия Шевчука с Никитой Зайцевым, прочих звезд тогдашнего русского рока (все вроде перебывали, кроме Цоя, — шли сюда после концертов во Дворце спорта).

Здесь же, в комнате томления духа, расположился штаб восстания против ВК. Писали воззвания, готовили собрания — Толик Муллагалиев, Виталий Дворянкин, Эдуард Сребницкий, Игорь Аписаров; всех вас, друзья, не перечесть, иных уж нет. Философский, исторический, биологический факультеты готовы поначалу были нас поддержать, но с известными оговорками; философы в итоге заняли соглашательские позиции, усмотрев вслед за ректоратом в этих стихийных волнениях и самоотверженной борьбе интерес социальной группы дембелей, кто уже, будучи студентом, отслужил срочную. Ну да, помню, сказали им на общеуниверситетском собрании: вам приятней преследовать интересы ученого совета, ректората и государства. Что ж, лажать — ваша профессия в России; философы и историки — это КГБ, так мы говорили тогда, его сфера, его креатура, его питательная среда, его заботы и чаяния.

Ни своих, ни чужих, ни философов, ни математиков, ни военных, ни гражданских.

Помню, как к стачкому на крыльцо вышел майор, кто-то из нас рисовал как раз мелом куриную лапу. Майор посмотрел на два плаката, налепленные на двери, — о неделе бойкота, объявленного общеуниверситетским митингом: «Немедленно сойдите с крыльца, это территория кафедры». — «Нормально, товарищ майор. Это все наше».

Через час к крыльцу подъехали три «Волги» — две черные и белая. Застегнутый наглухо, как ширинка, важный чиновник с такими же сопровождающими попытался согнать нас и зайти на кафедру к обложенным офицерам. Обломился. Да, кто-то же из наших рядов, уже не помню, как тот безымянный герой событий на площади Тяньаньмэнь, тормознувший танковую колонну, вышел и остановил эту комиссию… Впрочем, до тех событий в Китае еще полгода, это уже сейчас кажется все одновременным.

Еще раньше начал бастовать архитектурный институт, а за нами — другие вузы Свердловска. Студенческое движение за отмену ВК захватило Иркутск, Тарту, Ригу, Ташкент, Киев, Ленинград, Москву.

Не надо нам насильно навязывать эту услугу — военное обучение и лейтенантские погоны, мы не за ними сюда поступали, и мы сами будем выбирать. Если кто хочет, пусть идет, так, помню, говорили мы ректору на собрании, мы за добровольность на ВК, идите в жопу со своими комплексными обедами с компотом. Махровый сталинизм, эта ваша военка, — так мы говорили. Мои друзья заново начали отращивать бороды, только что сбритые после лета к началу занятий на кафедре, а я умудрился бороду не трогать с лета и уже был настоящим кубинским партизаном. И хоть на самом деле борода была пацифистской, хипповской, нас всех обвиняли в терроризме и экстремизме, называли каракозовыми, но мы победили, и расшибли военку в пух и прах.

ВК стала для отслуживших делом добровольным. Поскольку мы были радикальней других, то добились своего быстрее всех — студенты соседних вузов дождались той же демилитаризации куда позже.

Никаких тезисов о национальном сопромате, никаких резюме и упреков другим поколениям, разумеется, не будет, не будет вот этого: «Лишь тот достоин жизни и свободы, / Кто каждый день за них идет на бой», — это чуждые нам европейские мыслители и поэты. Моему поколению просто повезло, что время наших главных поступков совпало с ослаблением режима, и, хоть нам и грозили отчислением из университета, мы были почти уверены, что ничего нам не будет.

В Китае в 1989-м студентов на площади Тяньаньмэнь намотали на траки танков, а нас — сейчас-то, спустя жизнь, это очень хорошо видно и понятно, — именно что пожалели. Наверное, понимая, что выйдет эта жалость боком и страны такой вскоре не будет. И все же. Менты перестали забирать в околоток за политику, за песни и танцы, за демонстрации на улицах, студентов летом и осенью 1989-го вернули из казарм — постановлением Верховного Совета СССР, подписанным Горбачевым, — а могли бы перемалывать и дальше. Вывели войска из Афганистана, а в 1991-м завели уже выведенные из частей танки обратно…

Один лишь вопрос. В высших эшелонах власти немало мальчиков из этого же поколения, моего. Правда, они и тогда умудрялись жить наособицу — например, как-то избежали службы в армии. Но все же мы одним воздухом тогда дышали. И это всех нас в той юности не смололи в пыль.