Два дяди Лёни и Надежда

Эффект запрета на прокат «Сказки» Александра Сокурова примерно ясен. Так бы ее увидели несколько унылых тысяч фанов и критиков, сейчас же только на ютуб-канале Ксении Собчак у «Сказки» 1,4 млн просмотров, а фильм уже выложен на десятках площадок. Какой будет эффект у карательных мер против книг Бориса Акунина и Дмитрия Быкова*? Если, например, Быков всегда ратовал за свободное скачивание своих книг, и они есть в Сети?

Или это лишь воспитание «потерявшей берега» творческой интеллигенции? И власти нет разницы: речь о голой вечеринке Насти Ивлеевой или об искусстве? И они ждут, что писатели тоже начнут извиняться подобно мальчику с носком на причинном месте? Ну или все прочие напугаются?

«Книг в России не запрещали с советских времен, — написал Акунин. — Писателей не обвиняли в терроризме со времен Большого террора». Положим, не совсем так, но если брать фигуры, события, тиражи только определенного масштаба, то действительно — в декабре 2023-го Россия предприняла качественный скачок. Но назад ли в СССР?

Вместо Акунина — Стариков

В самом крупном в Красноярске книжном — сетевом «Читай-городе» в центре, на Сурикова, — на конец декабря книг Бориса Акунина и Дмитрия Быкова нет в принципе. И большие сомнения в сметенных тиражах: раньше, когда ни зайди, от Быкова и особенно Акунина, лидера продаж, ломились и полки, и выкладки на столах. Сейчас так же много Прилепина (его, впрочем, и раньше хватало). С трудом отыскал один экземпляр Глуховского* — «Рассказы о Родине». Пока не тронуты книги о прошлых репрессиях: есть Солженицын, Евгения Гинзбург, Рыбаков и др. Полно, например, Мураками — еще год назад в книжных и библиотеках его убирали с полок.

Глуховский с красным кружком «18+» запечатан сверх того в лежалый, со следами усталости полиэтилен, на нем еще и наклейка «иноагента», тоже красная. И, помимо красного кружка, это, очевидно, творчество не типографии, а самих продавцов. В книжных бытует две версии правоприменительной практики: 

• книги «иноагентов» должны быть в непрозрачной упаковке (и где-то их заворачивают в бумагу); 
• достаточно простой пленки и возрастной маркировки, ничего иного закон не требует. 

Как видим, в «Читай-городе» совместили: мятый и морщинистый (на Урале и в Сибири еще говорят «пожульканный») полиэтилен — нечто среднее. Как-то был на суде, и судья оскорбилась принтом на футболке одного из слушателей — тот во время заседания снял пиджак. На увещевания надеть его обратно, слушатель накинул его наполовину — на одно плечо.

Еще один книжный: здесь книги Акунина, Быкова и прочих опальных авторов есть, пусть не на самом виду. Название магазина опущу по понятным причинам.

Другие — еще мягко сказано. Совсем другие. На запрос книг Дмитрия Быкова — в выдаче «Час быка» Ивана Ефремова и «Идет бычок, качается» Агнии Барто. Набираешь Виктора Шендеровича*, а тебе — «Не русский», повесть Михаила Шевелева (хорошая, кстати), «Еврейское остроумие» (сборник, составленный Зальцией Ландман, но там действительно есть хотя бы предисловие Шендеровича; причем книга предлагается в двух вариантах — одно и то же, но за 826 рублей и за 1218), а также Роман Михеенков «Упражнения на развитие беглости» с 74-процентной скидкой. А вот Глуховский есть всякий, куча книг.

Ozon: есть Акунин с обложками и без — в последнем случае они спрятаны за размытой плашкой «Товары для взрослых»; Быков с обложками.

В интернет-магазине «Лабиринт» «иноагенты» давно уже лишились обложек, на их месте выполненные в строгой эстетике могильных памятников имена и заглавия с непременной маркировкой «18+». Столь же сухо представлены и книги совсем не «иноагентов», но провинившихся тем, что последние указаны в переводчиках или редакторах. 

Теперь — после обнародования разговоров писателей с пранкерами и последовавших серийных доносов и инициатив — все упоминания Быкова вовсе идут исключительно в связке с заключением: «нет в продаже». Нет не только книг, но и дисков с быковскими литературными лекциями. Однако неожиданно пачки с этими дисками (которых нет) представлены на сайте с портретом Дмитрия Львовича (возможно, потому, что это — не книги). На поисковый же запрос об Акунине «Лабиринт» отвечает: «Мы ничего не нашли». Вообще ничего. Ни одного упоминания. Не было такого и нет.

В Литресе книг Акунина нет, есть только книги, где он упоминается. Быкова нет, но есть сборники, им составленные, книги других авторов, им начитанные, и его лекции об этих книгах. Глуховский и Шендерович есть. И все их обложки на месте.

Сайт книжного «Москва»: все — и Акунин, и Быков, и другие отверженные российским государством — с обложками. Но при этом Акунина, 784 наименования, «нет в наличии». То же Быков — 188 наименований. Из Шендеровича, прочих «иноагентов» есть только аудиокниги или лекции их, или беседы с ними. Надо, однако, не только подтвердить, что тебе есть 18, как при просмотре алкосайтов, но и ввести свой день рождения. В итоге тебе все равно напишут: «К сожалению, мы не можем продать эту книгу в данный момент».

Как видите, Россия — не Германия, строгие установления здесь всегда фильтруются конкретными людьми. И некоторые на полпинка впереди паровоза, другие готовы рисковать по меньшей мере бизнесом, рабочим местом, но оставляют все, как есть.

Это, как и вообще все у нас, сугубо человеческая история.

Есть люди — чистый свет. Но о нынешних смельчаках напишут потом. Возможно. Сейчас о тех, кто отгонял тьму раньше.

Необыкновенный застой

Ноябрь 1981 года, сумерки. СССР, Курган, центр города, обком, облисполком, памятник Ленину, через маленький горсад — «центровая» 32-я школа. Актовый зал в ней. В нем всегда было холодно, продувался насквозь, но тогда надышали — зал битком, душно. Комсомольское собрание школы: из рядов исключают Елену М. — она сшила дома флаг со свастикой (говорили, из пионерских галстуков), она была единственной девчонкой в только что разоблаченной «фашистской организации». С ней мы ходили в школу одной дорогой и в одно время.

В организации состояли наши старшаки: мы учились в восьмом классе, они все — в десятых. Еще не знали, что эти события продолжатся в 90-х громкими убийствами в Москве, а закончится эта эпопея серийными смертями и суицидами в тюрьмах.

А пока после комсомольского собрания нам показывают «Обыкновенный фашизм», фильм Михаила Ромма 1965 года. То есть года рождения наших, советских «фашистов». Закадровый голос — Ромма:

— …Я гляжу на эту огненную свастику и не могу примириться с мыслью, что в Германии, стране великой культуры, к власти пришли полуграмотные, самодовольно тупые люди, которые сделали все, чтобы превратить человека в восторженного дикаря. Вот — жгут книги. Тогда их жгли во дворах всех университетов. Перед Берлинским университетом выступал Геббельс. Он произносил очень возвышенную речь. Он говорил о торжестве германского духа. О новой культуре. А под эту речь студенты вместе с подручными Геббельса, вместе с эсэсовцами бросали в огонь книги. Кого же жгли? Жгли Толстого и Маяковского, Вольтера и Анатоля Франса, Ромена Роллана и Джека Лондона. А Геббельс говорил. А тем временем жгли лучших немецких писателей. Жгли Гейне, жгли Томаса и Генриха Манна, жгли Фейхтвангера, Ремарка, Бертольда Брехта. Ну, разумеется, жгли Маркса, Энгельса, Ленина. Жгли труды величайших ученых не арийского происхождения. Человеческая мысль летела в огонь. А что же осталось?

Пометка: мы, сидевшие в актовом зале, не проводили аналогий, не провожу их и сейчас.

Но сейчас — в связи с изымаемыми книгами — есть вопрос. Что с ними будет? И вообще.

В 2016-м изымали чуждые нам книги (изданные при поддержке института «Открытое общество»**) в Республике Коми. Местный министр образования сообщила, что их сожгли. Потом она же опровергла костры: изымали, но не сжигали. Дескать, само слово «сожжение» цепляет ее чисто эмоционально — как учителя, 25 лет преподававшего литературу в средней школе. Министр рассказала о детской травме: в 70-х стала невольным свидетелем полулегального сожжения книг Солженицына из библиотеки школы № 12, которую она оканчивала.

О чем она — непонятно: номера «Нового мира» 1962–1963 годов с «Иваном Денисовичем» и рассказами — не книги, да и вряд ли они были в школьной библиотеке. К тому же трудно представить, чтобы в СССР 70-х, пусть даже в Сыктывкаре, по воле советского чиновничества жгли бы нацистские костры… Мы в 1984-м, на последнем звонке, сжигали на школьном дворе свои дневники. Но чтобы библиотекарь жгла вражеские книги — нет, это невозможно. И чем бы наполнялись спецхраны? А они были полны.

«Книги сносятся вниз и в ящиках или в мешках сжигаются во дворе за колледжем», — рассказала «7x7» о происходящем зимой 2016-го заведующая библиотекой Воркутинского колледжа. Что это «стандартная процедура», заявили тогда «Новой» и в библиотеке в Ухте: и туда прислали письмо с рекомендацией об изъятии книг, но там ждали на тот момент более четких распоряжений.

А до этого, в 2015-м, соросовские книги изымали в Свердловской области. А до этого, в 1998-м, там же, в Екатеринбурге, во дворе духовного училища РПЦ, по указанию местного епископа публично сжигали «модернистские» и «еретические» богословские книги… И все же хочешь верить — не министру в Коми, а бывшему словеснику в ней, что прямого распоряжения она дать ну никак не могла.

И не можешь поверить в то, что книги сегодняшних «иноагентов» могут сжечь. Потому что костры из книг имеют огромную ритуальную значимость. Потому что это уже четкий диагноз смертельной болезни в запущенной стадии. Потому что время все же другое: 

Все так, однако зыбкость эпохи и нового мира тоже ощутима, то и дело проваливаемся в средневековье, только обживаться там пока желания не видно. Но удивится ли кто селфи у книжных костров?

Тьма рядом, варварство заразно и всегда на пороге, дело в одном: есть ли люди, готовые его не пускать в дом и обладающие должной для постоянного сопротивления мерой сил и талантов.

Вот вам пример из конца 1981-го, если вернуться в актовый зал средней школы в Кургане — понятно, что после того фашистского флага над городом и манифестации чекисты за настроениями старшеклассников следили. И тем не менее в следующем году классное руководство в нашем 9-м «А» отдают только что выпустившейся из института словеснице Надежде Мельниковой (позже Неждановой). И это при ней в том же актовом зале мы открываем свой абсолютно авангардистский театр. Параллельно со смертью Брежнева, с андроповскими ужесточениями режима — открываем свой киноклуб: посмотрели всего (на тот момент) Тарковского, «Осеннюю сонату» Бергмана, «Пятую печать» Фабри, «Репетицию оркестра» Феллини, смотрели Куросаву и Иштвана Сабо. Билет — 10 копеек. Кинотеатр «Прогресс» — напротив дома, где жил первый секретарь обкома Филипп Князев. Будка с постовым как раз на «Прогресс» выходит. И как раз в наш класс переводят учиться из другой школы внучку Князева, и она тоже ходила с нами в кино.

(Во всяком случае для меня: забросил заочную школу при МФТИ, сдавал бы один экзамен и — факультет аэрофизики и космических исследований, но поехал в Свердловск на факультет журналистики; требовались публикации, и первой моей заметкой стали полполосы в областной молодежке «Молодой ленинец». Заголовок не помню, а подзаг там был такой: «Заметки президента школьного киноклуба». То есть мои заметки. Насколько помню, рассуждал о «Сталкере» и «Зеркале».)

И это — глубокие застой и провинция, наши родители жили при Сталине, что происходило тогда с инакомыслящими, известно. Еще один внук первого секретаря Князева (не родной, одна из его трех дочерей вышла замуж за мужчину, у которого был сын), 1965 года рождения, — как все «фашисты», был в их компании, и его тогда упаковали в психушку, из нее он вроде так и не вышел по сей день.

Если уж тогда мы даже в глухой провинции видели и читали все — при том, что никакого интернета, то сейчас? Сегодняшнее заблюривание обложек, мятый полиэтилен, спецоперация в издательстве «Захаров» — ну что это такое?

Один чудак в берете

В письмах Довлатова Свердловск — «периферийный до предела», а «Курган гораздо чище, аккуратнее и благородней… Я уверен, что мои дела тут определятся». Можно смеяться, но, как бы то ни было, отдаляясь от одного источника света, молодой человек попадает в свет другого. Как на большевистской карте ГОЭЛРО лампочки зажигаются одна за другой пусть не по всей стране, но много, много где. Следуя тем же, что и Довлатов, путем, только обратно, от света Надежды попадаю в ровное и мощное излучение, в частности — дяди Лени Быкова (Леонида Федоровича) и его ДК автомобилистов, что был рядом с университетскими общагами, и меня туда еще на абитуре зазвали старшекурсники-философы.

Перед сеансом артхаусного кино выходит чудак в берете, в очках, с умными глазами и тихим выразительным голосом произносит небольшую познавательную лекцию. На следующем сеансе все повторяется. И так будет всегда, пока я не уеду из Свердловска: этот берет, лекции, если фильм не переведен, то синхронный перевод — за столиком в конце зрительного зала сидит и бубнит в микрофон переводчик.

Здесь увижу все, что не досмотрел в Кургане. «Скромное обаяние буржуазии» Бунюэля, «Пепел и алмаз» Вайды, «Конформист» Бертолуччи, «Ночной портье» Лилианы Кавани и «Сало, или 120 дней Содома» Пазолини, «Ночи Кабирии», «Амаркорд», «8 ½», «И корабль плывет», «Казанова» Федерико Феллини. Вновь весь Тарковский. Фильмы Киры Муратовой и Алексея Германа. Здесь же увижу впервые документалистику Сокурова — еще в 84-м или в 85-м. Позже, после армии, в перестроечные 88–89 годы: «Дни затмения», «Скорбное бесчувствие», «Одинокий голос человека», «Жертву вечернюю», «Элегию» и «Московскую элегию».

Ничего подпольного в этих показах не было, на сеанс мог прийти любой человек с улицы. Самиздатом и тамиздатом в ДК не обменивались, за книгами, за машинописью (часто на папиросной бумаге — если заправлять в машинку такую, то брала до шести копий, правда, глаз сломаешь), за фотокопиями запрещенных книг или пленками с фотокопиями ездили на Яму.

Свердловская Яма — знаменитая книжная барахолка по выходным. Зимой и летом. Большой овраг между пустырем и железной дорогой. Книги, которые ты хотел, стоили иногда по две и три стипендии (стипендия 40 рублей), но ты мог обменяться. 

Много везли книг из Казахстана. Друган с философского, уезжая на каникулы домой в Киргизию (сам был казах), привозил мне книги стопками. Гессе, Хеллер, Кортасар, Борхес, Сильва, Кеппен, Носсак. Некоторые с библиотечными штампами на первой странице и 17-й; ну так что ж. Его темперамент с чтением не сочетались, его интересовали сугубо пособия по восточной медицине, и мы сложносочиненно обменивались.

Самые тривиальные для того времени увлеченности: сверхценные слайды Иеронима Босха и диапроектор, еще был польский журнал с теми же иллюстрациями, и это целая церемония: рассматривание в деталях всего того паноптикума; позднесоветская сдвинутость просвещенной публики на эсхатологии, на мрачном предчувствии. Что бы мы сейчас ни говорили о них (не могу сказать — «нас тогдашних», потому что это были антропологически другие люди), чуйка у них присутствовала. Интуиция еще это называется.

Полузапретное или малотиражное западное кино шло порой в Свердловске и в других ДК — Дзержинского, Свердлова, Горького. Даже, случалось, и в «Совкино», и в «Космосе». 

Сейчас с удивлением обнаружил, что Екатеринбург не дал ему звания «Почетного гражданина города», да и в Сети о нем почти ничего нет (даже фоток приличных) — так, мимолетные высказывания дедушек свердловского рока (весной 81-го Леня Быков в своем ДК принял первый рок-фестиваль — «уральский Вудсток»; выступление затянутых в черную кожу музыкантов «Трека» комсомол тогда назвал фашистским), спасибо Славе Курицыну, учившемуся с нами, жившему в той же общаге, но и он написал о Быкове не отдельно, а в связи с иными персонажами и событиями (выставкой хиппи и др.).

В книге «Дом на ветру» 1991 года Александра Верникова фабула рассказа «Пустыня Тартари» (по названию романа Буццати и фильма 1976 года Дзурлини) завязана на показ Леней Быковым в ДК автомобилистов этого самого фильма — большое событие для города, на пьяный дебош героя, не желавшего слушать чудака в берете. Сильный, трагический рассказ, действительно там жизнь человеческая — пустыня. А самый страшный, до избыточности, в «Доме» — рассказ 1986 года о возвращающемся воине-интернационалисте, требовавшем в поезде любви и выкинутом в среднеазиатские пустоши. Он становится свидетелем самоубийства студента-стройотрядовца и несет мертвеца и гнев людям: 

В то время Алексей Балабанов только начинал работать на Свердловской киностудии. Через 20 лет он снимет — и об этом тоже — «Груз 200». «Жених приехал…»

Скоро минуют очередные 20 лет, а сюжет — как завис над страной.

И тогда же, во второй половине 80-х, Янка (Дягилева) написала «Ангедонию»: «А слабо переставить местами забвенье и боль?» Это и про забытого ныне Леню Быкова. Да, для конкретного человека это было бы счастьем, но если говорить о всех нас, о некой общности — это цепь, одно звено за другим, как деньги-товар-деньги, и это пока бесконечно, и перемена мест слагаемых — бессмысленна.

Глубокое бурение или гимнастические бригады?

Мой личный список тех, кто в мрачные времена проливал свет, взламывая цензуру, велик. В нем неожиданные люди. Года три назад выяснял, кто первый привез в Красноярск самиздатовский (либо тамиздатовский) «Архипелаг ГУЛАГ». По всему выходило, писатель Сергей Задереев (сейчас он больше, наверное, антиквар) — у него богатый опыт самиздата, и он подтвердил мне, что это был он. Однако отставной подполковник КГБ, опрошенный в качестве эксперта, возмутился и сказал, что первый «Архипелаг» привез именно он. (У него были разноцветные глаза, до службы в КГБ — учитель и директор школы.)

А в детстве у меня (семьи) был еще один дядя Леня, сосед: делился книгами из своей прекрасной библиотеки, знакомил с писателями и художниками — своим кругом общения. Всегда думали о нем: радиоинженер. Уже в глубоко перестроечные времена узнали: КГБ, полковник.

Вовсе не хочу сказать, что в сегодняшних российских условиях вся надежда на здоровые силы в этом ведомстве, не знаю о них, сегодняшних, ничего. Но жизнь и люди — всюду. И еще, неочевидное: 

Как это получилось в 90-е, мы в курсе. Рядом с могилой курганского первого секретаря Князева — могила Олега Нелюбина (неподписанная, но с портретом), главаря курганской ОПГ, куда влились те самые «фашисты», парни, свихнувшиеся на итальянском кино «Площадь Сан-Бабила, 20 часов». Это они «наводили шороху» в Москве, чего стоил один курганский киллер Солоник.

Но этим содержание того времени не исчерпывается. И самый главный факт после тех 80-х состоит в том, что 90-е — были. Лучше или хуже — было иначе. И совсем не так, как кто-либо планировал.

Все это я лишь к одному банальному выводу: бессмысленности войны с книгами, кино, театром, мыслью (читай, цивилизацией) и воспитательных мер к писателям и режиссерам. Если уж СССР не удалось.

Понятно, что власти этого не могут не понимать, но есть историческая логика развития таких сюжетов, и они будут развиваться дальше. До завершения. Все это в тех же книгах описано, в кино показано. 

Тем ценней каждое человеческое усилие не сдаваться, игнорируя все очевидности.

***

• ДК автомобилистов в 90-е вернули церкви. Было культовое место интеллигенции и неформалов — стало культовое учреждение. Возвели купольные барабаны, подняли колокольню, в 2000-м патриарх Алексий II освятил — и теперь это Троицкий кафедральный собор Екатеринбурга. На него даже мемориальную доску дяде Лене Быкову не прибить.
• Курганский «Прогресс» закрыли в 2001-м. Сейчас там расчетно-кассовый центр. Тогда же, в 2001-м, сгорел летний кинотеатр «Родина» в горсаду, с другой стороны от нашей школы.
• Леонид Быков умер в 2013-м. Надежда умерла в 2016-м. В 2018 году, в 56 лет, покончил с собой Верников.

Но книги живы, и картины, и кино, и театр.

*Внесены властями РФ в реестр «иноагентов».

**Признана нежелательной в РФ организацией.