Сюжеты · Общество

Придуши прекрасные порывы

В деле канских подростков применялось насилие — свидетельства об этом начали проверять военные следователи

Алексей Тарасов , Обозреватель
Никита Уваров — фигурант дела канских подростков-«террористов». Фото из семейного архива

Военное следственное управление Центрального военного округа начало проверку в отношении методов и приемов, применявшихся органами и спецслужбами при расследовании дела канских подростков, обвиняемых в подготовке теракта. В частности, военный следственный отдел по красноярскому гарнизону проверяет сотрудников ФСБ.

Многое и в сути канского дела, и в его ходе не поддается логическому осмыслению, не исчерпывается рациональными доводами. В его развитии есть несколько развилок, когда оно могло пойти так или иначе и пошло самым непредсказуемым образом. И роль тут сыграли не только чекисты и их интересы, но и ребята, попавшие под следствие, и их матери.

Например, когда маме главного обвиняемого Анне Уваровой после заметки в «Новой» читатели собрали денег для адвоката и передач сыну, она поделила их с двумя другими мамами — чтобы те тоже нашли хороших адвокатов. Это после того, как они, по сути, сдали ее с сыном, дав показания против них (позже от явок с повинной все отказались) и попросили посадить Никиту в СИЗО — якобы опасаясь за свою безопасность. Нет, в случае с Анной это не святая простота, тут иное, что-то нами почти уже забытое. А вот органы не забыли, как пользоваться этими качествами, сохраненными глубинным народом.

Теперь вот — из синей сумки школьная тетрадь с выдранными листами. В ней Никита Уваров в июне 2020 года начинал вести дневник в СИЗО (копия передана в редакцию), да бросил. 17 января 2022-го эту тетрадь получил военный следователь и приобщил к материалам проверки. В пояснениях указано, что Уваров, с его слов, эти записи в дневнике сделал по прошествии недели после задержания. Его я вел, сказал Никита, чтобы запомнить эту ситуацию.

Отделение УФСБ в Канске. Фото: Baza

В мемуаре Никита, например, подробно описывает момент задержания: поставили у стены в следующей позе — «ноги раздвинуты на ширину плеч, руки к стене, согнуты в локтях и подняты, а ладони от стены к фээсбэшникам наружу, чтобы видно было — типа как в СИЗО, когда выходишь из камеры, а у стены тебя прощупывают и обыскивают». Никите и его друзьям никто из задерживавших их лиц в штатском не представлялся, на его вопросы не отвечал, вот и он решает не отвечать, как его зовут, и далее 

сотрудник в очках «говорит что-то наподобие: если ты не говоришь, как тебя звать, то мы будем тебя звать просто пидором. Еще, чтобы я отвечал на вопросы, он начинал давить мне на шею — типа душить меня вздумал.

Хотя кто я, они, наверное, знали, так как вроде еще до этого говорили что-то про личную страничку во «ВКонтакте», с которой я сидел, и вообще *** (сотрудник УФСБ) говорил, что мы попали в разработку у них еще до того, как выложили первый раз фотки с агитрейда». Последнее — про анархистские листовки, которые ребята клеили на стены Канска.

Так вот, вопрос: где и кто прятал эту тетрадь все это время?

Анне, оказывается, было неудобно показывать записи сына посторонним. Вот как она объяснила это «Новой»:

— На суде после того, как не раз и не два сказали о давлении со стороны сотрудников ФСБ и нарушениях, что были в деле, прокурор заявила, что будет проведена проверка. 14 января нас пригласил военный следователь: проверка началась. Никита давал первые объяснения. И когда он начал рассказывать, как его душили, я вспомнила, что откуда-то это знаю. Он же сам-то мне об этом ничего не рассказывал никогда и про порядки в СИЗО ничего. Ребенок вообще никогда мне не жаловался. Вернулись от следователя домой, и я полезла, где отдельно что-то важное у меня лежит, и вот в синей сумке нашла эту его тетрадь из СИЗО с вырванными страницами. Я ее прочитала сразу, как его из СИЗО выпустили (май 2021-го. — А. Т.), — я тогда перебирала письма, что он получил в СИЗО, и нашла ее. Вот только из этой тетради и узнала, что его душить пытались, что вообще происходило до того момента, когда я приехала. Но, понимаете, там одно слово есть нехорошее на «пи». И я поняла, что это точно не сможет быть никаким доказательством — неудобно людям показывать. Но он же для себя писал, чтобы в себе разобраться, в происходящем, выразить свои мысли. Ну вот прочитала и положила. И нечего адвоката дергать лишний раз. Уже лето наступило, у него другой работы полно. И забыла до времени.

Ну а теперь я ее снова нашла. На следующий день принесла следователю, и он ее приобщил, 18-го заново опрашивал Никиту. Но там в тетради только про первый день, 6 июня. Потом он бросил писать. И сейчас-то и сам уже не помнил про эту тетрадь.

Анна Уварова с сыном Никитой, после освобождения из-под стражи. Фото из семейного архива

Опрошены к сегодняшнему дню все фигуранты дела. «Новая» располагает копиями объяснений, взятых старшим следователем майором Величко у двух подростков в присутствии их матерей. Один пояснил, что на судебном процессе дал показания о давлении на него со стороны сотрудников ФСБ, и на этих показаниях настаивает.

Вопрос: видел ли он, когда его с друзьями задержали и привезли в канский следком, что сотрудники применяли физическую силу к двум другим подросткам, взятым с ним вместе и ставшими впоследствии обвиняемыми по делу о подготовке теракта?

Ответ: нет, так как их поставили отдельно от нас; слышал шум, но что там происходило, точно не знаю. (Задерживали пятерых ребят и доставляли в отдел на нескольких машинах. И потом развели по разным помещениям.)

Никита же под протокол рассказал о том дне 6 июня 2020 года и последующих до заключения его под стражу днях подробней. Он назвал и фамилии сотрудников ФСБ и МВД, узнанные им позже (они не представлялись), — газета пока их опустит, поскольку абсолютной ясности еще с ними нет.

В общих чертах, с его слов, зафиксированных следователем: компанию ребят задержала ФСБ, доставили всех в Канский следственный отдел СК, в его помещении поставили у стены. Сотрудники спрашивали анкетные данные, Никита отказался говорить, так как сами они не представились и не объяснили причин задержания. Один из сотрудников ФСБ подошел к Никите сзади, взял рукой его за шею и начал сдавливать, требуя, чтобы он говорил. В последующем Никита предоставил свои данные, и его отпустили. (18-го Никита дал дополнительные объяснения: при изъятии телефона у него потребовали пароль, иначе телефон сломают; кроме того, 

Никита подчеркнул, что назвать свои данные его заставила именно боль от сдавливания шеи.)

Далее всех задержанных развели по разным кабинетам. И непосредственно с Никитой общались двое — тот же фээсбэшник, что придушивал, и представитель МВД. Около девяти вечера в отдел прибыла мать Никиты, сотрудники МВД и ФСБ заявили, «что Никите ничего не будет», и далее следует описание происходившего уже под контролем Анны — поехали изымать листовки, потом в опорный пункт полиции, где Никиту опрашивала сначала следователь МВД в присутствии пяти сотрудников ФСБ (18 января Никита дополнил, что они мешали опросу, постоянно вмешивались, смеялись над ним), потом в другом кабинете — опрашивал новый сотрудник ФСБ, там же присутствовал и тот сотрудник, что прежде применял силу, придушивая Никиту. Когда многократно задавали один и тот же вопрос («зачем вы изготавливали взрывное устройство?») — так как, видимо, не устраивал ответ, и Анна сделала замечание, ей сказали, что ее удалят из кабинета. «Задавание вопросов по кругу, угрозы удалить маму были на меня давлением, однако на даваемые мной пояснения они не повлияли», — говорит Никита. Опрос продолжался до 5 часов утра.

Одна из листовок, расклеенных подростками. Фото: Baza

На следующий день опрос вел следователь СК Пархоменко в присутствии педагога, снова заходил сотрудник ФСБ, проводивший предыдущий опрос, снова вмешивался и спрашивал; этот опрос продолжался до 1 часа ночи.

На третий день Уваровы прибыли к 9 часам утра, но зашли в кабинет следователя около 13 часов, и кто-то из троих сотрудников ФСБ передал готовый протокол допроса с признательными показаниями о намерении совершить теракт — взорвать здание ФСБ или МВД не позднее 31 августа 2020 года. При этом адвоката, а также педагога и психолога не было. Подписывать его Никита отказался. Пархоменко (СК) присутствовал, но в разговоре не участвовал. 

Один из сотрудников ФСБ пообещал: в случае неподписания — СИЗО, в руках у него были наручники. Другой сказал — прощайся с мамой.

В итоге Пархоменко объявил о задержании и отправке в ИВС. В машине Никита оказался с двумя оперативниками ФСБ. Вопросы продолжились. Когда ответ не понравился, сотрудник ФСБ, сидевший рядом, дал Никите подзатыльник: «Боли я не почувствовал, но мне стало неприятно, и это было неожиданно». Так Никита сказал, а следователь записал 14 января.

Анна говорит:

— В тетради у Никиты про это уже нет ничего, не писал. И вот сейчас следователь спрашивает Никиту: «Как он тебя ударил?» — «Не сильно». — «Ну как? Покажи». А сам сидит и показывает, легонько стуча по крышке ноутбука. Никита как шарахнул, ноут подлетел.

18 января Никита, сын своей матери, все же заметил следователю, что фактически данный удар — «подзатыльник» — был сильный, и он испытал боль, а раньше говорил иначе, потому что стыдно было в этом признаться.

Также он уточнил, что вызвало неадекватную реакцию оперативника ФСБ: на его вопрос, что вы изготавливали, Никита ответил — пиротехнику.

Тогда и последовал удар по голове, и нужный, видимо, ответ подсказан: бомбы.

Помимо того в объяснениях сейчас записано, что эти двое сотрудников ФСБ в машине угрожали Никиту избить.

Читайте также

Мать Горьковская Ниловна и Павел вновь неизбежны — власти делают все для их появления, оценивая подростковый идеализм как покушение на государство

На следующий день в ИВС прибыл Пархоменко — он не давил и ничем не угрожал. В последующем на суде, избиравшем меру пресечения (Никита почти на год оказался в СИЗО), присутствовал тот самый сотрудник ФСБ, давший подзатыльник и оказывавший давление, чтобы Никита подписал то, чего он не говорил. На этот раз он постоянно шутил над прической парня, оказавшегося в тюрьме. «Тем самым хотел унизить меня», — говорит Никита. Это, повторю, записано следователем, но он не стал записывать, как именно он «постоянно шутил». А тот говорил, что с такими прическами ходят только пидоры.

Зафиксировано также со слов Никиты, что его в СИЗО многократно навещал сотрудник красноярского УФСБ и настраивал его против матери, говоря, что она плохая и не передает ему ничего. Говорил, что его точно посадят.

Мать передала сыну все, что имеет (если мы о главном в этой жизни). Чекисты тоже из поколения в поколение передают самое главное. Если рассказываемое ребятами правда, то перед нами давно известный ассортимент из наговоров на близких, на «подельников», угроз, шантажа, подсказывания правильных ответов, прямой лжи. И — насилия. 

Все бы ничего, но речь о детях, на тот момент восьмиклассниках, 14-летних.

Здание Следственного комитета в Канске. Фото: Baza

1 февраля военный трибунал в Канске продолжит работу. Судя по всему, в первой половине месяца приговор вынесут.

— Если бы знала до моего приезда, что сына придушивали, я бы вела себя иначе, — говорит Анна. — И, может, дело пошло бы не так. Я же когда приехала — все кругом культурно-вежливые. Орать начали потом, когда мы отправились к деду Никиты за листовками и там их они искали, но не нашли. Если б знала, что они с ребенком делали, может, тогда уже жаловаться начала… А сейчас уже поздно. Как понимаю, и эта проверка нужна лишь для того, чтобы показать, что все допущенные нарушения не повлияли на ход следствия. Никита не надеется ни на что, устал, апатия у него, что ли. Просто лежит. Бзики какие-то начались. Каким бы он сильным ни был, он еще ребенок, психика у него страдает.

Военный следователь, изучая тюремную тетрадь Никиты, между тем увидел в ней оскорбление должностного лица: Никита написал «дебильчик» про того фээсбэшника, кто его душил и обещал называть пидором. Вряд ли Никите пришьют новую статью, он просто обратил внимание Анны на такую несдержанность ее сына.