Вот что говорил на одном из недавних допросов сам Никита: «Им было страшно, как и мне. Именно поэтому они признались в том, чего не делали. Взрослые дяденьки им пообещали, что им ничего не будет, если они признаются, их отпустят домой. Думаю, им трудно было устоять. Они просто устали от бесконечных допросов в те первые дни. Прочитав материалы дела, я окончательно понял, что их не поместили тогда в тюрьму (как меня) только потому, что они признались и делали, как им говорили. Я не признавался, и мне сразу сказали, что я сяду. Сдержали слово».

Никита провел 11 месяцев в тюрьме, после чего его освободили без каких-либо условий, второй подсудимый Д. сначала находился под домашним арестом, в ноябре прошлого года его также перевели в СИЗО, где он находится по сей день, третий — Б. — под домашним арестом неизменно.

Всем подросткам инкриминируют список статей, в т.ч. «прохождение обучения в целях осуществления террористической деятельности» (и «изменения существующего в РФ государственного и политического устройства», как сказано в бумагах следствия и суда). Конкретно обвиняют в намерениях «взорвать или сжечь здания полиции или ФСБ». Ранее в отношении всех троих следком снял самое серьезное из обвинений (участие в террористическом сообществе) за отсутствием состава.

Источники «Новой» среди подсудимых и их родителей накануне суда сказали, что первые два ходатайства защиты будут такие:

1. Сделать разбирательство открытым и публичным, допустить СМИ в судебное заседание.
2. Вывести на время суда Д., содержащегося сейчас в СИЗО, из клетки и посадить рядом с адвокатом, так как он еще не виновен.

Художественный свист

Помимо того, защитники подростков намерены подать десятки ходатайств о признании недопустимыми экспертиз, явок с повинной, начальных показаний подростков в качестве подозреваемых: речь, например, о том, что допросы проходили без адвоката, без разъяснения прав, в течение двух дней с перерывами не более часа, а заканчивались глубокой ночью (если точнее — ведь на дворе стоял июнь — уже утром), тогда как по УПК допрос несовершеннолетнего подозреваемого, обвиняемого не может продолжаться без перерыва более двух часов, а в общей сложности более четырех часов в день. Показания записывались не дословно, следователь формулировал самостоятельно, некоторые фразы подозреваемые не говорили.

Или. Средняя скорость печати владеющего навыком слепого десятипальцевого набора составляет 160–260 знаков в минуту. 250–400 знаков печатает профессиональный наборщик текста, виртуоз. Скорость, с которой печатал текст, например, один из канских следователей, составляет не менее 282 знаков в минуту, если предположить, что он только это и делал, а ведь он еще обязан был разъяснять права и обязанности участвующим в допросе лицам, объявлять, кто в чем подозревается, задавать вопросы — иначе какой это допрос.

Поэтому в очередной раз сторона защиты будет пытаться напомнить суду положения УПК: полученные с его нарушением доказательства являются недопустимыми. Будут заявлены ходатайства о признании недопустимыми и вещественных доказательств, протоколов осмотра предметов, мест происшествия, протоколов обысков, изъятий, проверки показаний. Лишь несколько доводов:

протоколы не содержат тех слов, которые в действительности произносились, зато содержат слова, самовольно дописанные следователем (в этом позволяют убедиться видеозаписи).

Или вот прекрасная работа разных, судя по фамилиям и званиям, оперуполномоченных ФСБ: протоколы исследования предметов и документов, получения компьютерной информации совпадают у них слово в слово, включая орфографию и пунктуацию. Ну и выводы (о том, что, кстати, вне их компетенции) тождественны.

Будут заявлены ходатайства о вызове следователя — чемпиона стенографии для допроса в качестве свидетеля, о допросе других свидетелей (первоначальных, прошлогоднего июня, допросов), о приобщении к делу доказательств, найденных стороной защиты. О назначении повторных и дополнительных экспертиз, поскольку, например, взрывотехнические экспертизы ФСБ проводила методами, не описанными ни в одном научном методическом пособии — исследовались только показания обвиняемых, но не материальные объекты — ни одного из них для изучения вовсе не представлено. Только слова, слова… А сроки грозят реальные, и обвинение говорит не о словах, а о реальной взрывчатке.

Но, еще раз, судя по тем документам, что находятся в редакции, судя по словам обвиняемых и их родителей, ни одно взрывчатое вещество/взрывное устройство не изъято и не направлено на экспертизу.

Ранее, когда с материалами уголовного дела знакомили обвиняемых и их защитников, они уже ходатайствовали о проведении предварительного слушания — для исключения недопустимых доказательств. Однако судья 1-го Восточного окружного военного суда 11 июня вынес постановление об отказе.

Разговор с главным подсудимым

— Никита, какие из последних прочитанных книг вас впечатлили?

— Дома, пока я здесь, не читал, а в СИЗО запомнился роман Достоевского «Подросток», мне понравилось. Первое произведение, которое я у Достоевского читал. Еще запомнилась «Смерть Ивана Ильича» Льва Толстого.

— Серьезные все книги, что вас в них зацепило?

— Психологизм. В «Иване Ильиче» тема такая… Смерть проверяет героев. Ну я не знаю, как объяснить. Иван Ильич прожил довольно бессмысленную жизнь, бесследно прожил. И вот когда настал момент смерти, он жалел и мучился из-за этого.

— Больше года живете в этом внезапно рухнувшем на вас сюжете. Что в нем негативного, понятно, а было ли что полезное? Тюрьма — страшный опыт, конечно, но, может, у вас свой баланс плюсов и минусов?

— Отрицательное — то, что времени много потрачено, я мог бы его лучше провести, чем получилось. Да. Конечно, постоянный стресс, вот это все. А из положительного — разве только то, что я узнал систему изнутри, как все работает, на личном опыте, а не из чьих-то рассказов, ощутил на себе. Теперь я примерно понимаю, как все устроено и проходят все эти процессы… Не сказал бы, что это сильно полезно, но все же теперь я знаю.

— Считаете ли вы самого себя в чем-то виноватым, жалеете ли о чем-то? Может, что-то хотели бы исправить?

Изменить что-то? Да. Спорные моменты в переписках с друзьями, к которым следствие придралось, можно было бы удалить. Чтобы потом не накрутили вот так.

— Удалить или иначе формулировать мысли?

— Да просто почистить. Ведь взяли, намешали все в одно дело, слепили. Я же понимаю, что я это без какого-то умысла делал, я общался с друзьями. Поэтому надо было удалить, тогда бы ничего и не было.

— Планы на жизнь теперь поменялись? Как сейчас, из этого дня видите свое будущее?

— Сильно не поменялись. Я хотел стать журналистом, и сейчас хочу. Но из-за преследования не знаю, как мне находиться в России. Я бы, когда все закончится, может, переехал бы в Европу, в более либеральные страны. А вообще стараюсь сильно планы не строить, понимаю, что условия могут быстро поменяться, неожиданно.

— Девятый класс закончен, что дальше?

— Поступаю пока в политехнический колледж в Канске. Мама хотела, чтобы я на юриста шел, «право и соцобеспечение» называется. Но по баллам не получается пройти, наверное, все-таки поступлю на «техника компьютерных систем» в том же колледже. Такой у нас второй вариант был. Учиться 3 года 10 месяцев.

— Я не смогу присутствовать на процессе — суд проигнорировал заявление редакции на аккредитацию. Просто промолчали в ответ, сам суд игнорирует российские законы, ничего не отвечая.

— Закрытый будет, наверное, из-за возраста несовершеннолетнего. Адвокат, возможно, заявит ходатайство, потребует открытости.

— Как для вас текла жизнь в СИЗО? Тюрьма — не для детей место.

— Ну там вроде каких-то особенных случаев, из ряда вон, не происходило… Это думать теперь надо, вспоминать, с ходу ничего не приходит. Скучно было и при этом напряженно из-за неизвестности, что дальше.

— Когда вернулись в прежнюю реальность, из которой вас вырвали, когда вернулись в свой класс, школу, как проходило привыкание?

— Его не было, потому что не отвыкал особо, старался не отвыкать. Встретили меня в школе нормально, друзья меня поддержали, порадовались за меня, учителя вели себя привычно, как будто не было ничего. Некоторые поддержали, сказали добрые слова. Это уже конец учебного года был, сдал экзамены, получил аттестат.

(К слову. Сергей Креминский, тот же самый директор той же самой школы, прежде давший Уварову убийственную характеристику, во многом и обрекшую парня на тюрьму, теперь написал характеристику следующую: «Никита приступил к обучению в 4-й четверти с 11 мая. За это время показал себя как ответственный ученик. Полностью соблюдал режим и требования, предъявляемые к ученикам: посещал уроки без опоздания и пропусков, выполнял домашние задания, на уроках давал устные ответы. Отношения с учителями ровные, уважительные. С одноклассниками не конфликтовал, отношения доброжелательные». Фантастика!)

— Судить вас будут за слова.

— Да и слов-то как таковых нет — ведь намерений за ними никаких. Строится обвинение в основном на показаниях, а показания выдумывали сами фээсбэшники, все эти сюжеты.

— Парень под тремя именами в ваших переписках с радикальными высказываниями — как вы думаете, не провокатор он?

— Я не думаю, что он связан с органами, нет оснований так полагать. Высказывания у него, конечно, странные, но я бы, наверное, больше отнес это к детскому возрасту. Ну он шутил, писал что-то, мы его потом из беседы этой исключили — тот человек, что его и добавил.

— А вы его лично знали?

— Нет, видел только на фотографиях. Я общался с человеком, который его видел. Но мы с ним ни разу и не договаривались о встречах. Только переписывались.

— С Б. виделись?

— Только в суде, нам же запрещено. Мы могли встретиться на экзаменах. Но его не пустили на сдачу, запретили приходить. Он до сих пор считается не сдавшим. Его просто не вывозили, хотя он писал ходатайство.

— Вы бы пожали ему руку?

— Да. Но с ним сопровождающий всегда, а нам нельзя друг к другу подходить. На суде даже почти не смотрели друг на друга — не хотелось никого провоцировать. Сопровождающих и прочих.

— А с Д. в СИЗО получалось увидеться?

— Нет, запрещено же нам как соучастникам. Разве что краем глаза могли друг друга увидеть. Пока кто-то стоит, ждет, кого-то ведут.

— Дружеские чувства не потеряли, продолжаете и Д., и Б. считать своими друзьями?

— Да. Конечно.

Разговор с профессором

Известную статью «Психологическое содержание подросткового возраста» Катерина Поливанова, ныне научный руководитель Центра исследований современного детства (Институт образования НИУ ВШЭ), профессор, доктор психологических наук, опубликовала четверть века назад, наложив особенности подростничества на поведение декабристов, проанализированное Юрием Лотманом («Декабрист в повседневной жизни»), и — сошлось многое. Вступление в тайное общество, что позволяло отличаться от пошлого человечества, увеличение роли жеста в быту, романтичность, попытки внести в жизнь идеал. Так, видимо, было всегда и будет. Это в природе подростка. Но сейчас найденные ей в 90-е годы и позволяющие лучше понимать подростков параллели обретают новое актуальное звучание, поскольку правящая элита черпает вдохновение для своих свершений (особенно внешнеполитических) во многом в эпохе Александра I, а наблюдательной общественности эти свершения (особенно внутриполитические) больше напоминают времена Николая I. Декабристов сейчас однозначно квалифицировали бы как террористов, а для подозрения современных подростков в терроризме современному следствию подчас достаточно того романтизма и максимализма, что Поливанова отдельно выделяла и анализировала.

Алла Кипчатова, кандидат филологических наук, и Ирина Маланчук, кандидат психологических наук (красноярский «Союз экспертов «Контекст»), провели по заданию СК комплексную психолого-лингвистическую судебную экспертизу материалов уголовного дела. После чего обвинение подросткам утяжелилось, появилось «участие в террсообществе». Позже эту статью все же сняли, однако выводы экспертов не отменены. А они, анализируя переписку ребят в «ВК» и телеграме, акцентируют внимание следствия и суда, например, на любви к песням Егора Летова, на упоминаниях Курта Кобейна и его призывов «к ожесточенной революционной борьбе», Петра Кропоткина с его побуждением «Права не дают, их берут», событий во Франции (желтые жилеты) и Беларуси, на чтении «Новой газеты». Криминал увиден в высказывании «Мы против государства. Оно нам не нужно. Как и деньги».

В амбулаторных комплексных психолого-психиатрических судэкспертизах насчет всех троих канских подростков сказано: «гедонистический характер интересов». Это — про 14-летних, бегавших клеить листовки об истинном, изначальном смысле Первомая на здания Росгвардии, Казначейства и ФСБ.

Такая история — далеко не единственная за последние год-полтора, подобных сюжетов с подростками в прошлом году только в одном Красноярском крае было пять. Четыре из них перешли в этот год. И детей, юношей и девушек, спецслужбами было захвачено обильно, широко. Полтора десятка — те, о которых известно.

Понятно желание не допустить повторения керченского 2018 года «колумбайна». Однако он повторился, как мы знаем, в Казани.

«Новая» попросила профессора Поливанову ответить на наши вопросы.

— Чем может быть вызвана политическая активность подростков 14 лет и старше, с чем связано наблюдающееся в последние годы в России (если верить данным силовых органов) ее усиление?

— Начну отвечать на этот вопрос с более общих рассуждений. Еще в первой половине ХХ века о подростке говорили, что его психология определяется несколькими «доминантами»: доминанта романтики, доминанта дали, доминанта усилия. Это значит, что подростков привлекает не повседневность, не обыденность, а что-то далекое, неизвестное, требующее преодоления и усилия. В наших исследованиях интереса подростка к чтению саги о Гарри Поттере мы увидели, что привлекает волшебство, т.е. возможность одним взмахом волшебной палочки преобразовать ситуацию. В реальной же жизни (по ответам школьников) действия не дают видимого результата, их невозможно прочувствовать, их, действий, словно бы и не существует.

Это вполне понятные любому взрослому свойства подростка: он скорее будет конфликтовать, ударится в жестокие споры, чем будет спокойно делать домашку. Он с интересом будет смотреть историю про мировые катастрофы и титанические усилия героя по спасению мира. Блокбастер, согласитесь, подростковое кино.

Ну а в реальной жизни таких ярких событий практически нет, но очень хочется. Вот мы и сталкиваемся с руферами и зацеперами (езда на крышах вагонов или на бампере). Описываемые события я как детский психолог отношу к этому ряду.

Насчет усиления таких явлений в последние годы ничего сказать не могу, тут надо внимательно смотреть статистику, сравнивать данные по разным территориям, странам, по годам.

— Чем вызван интерес достаточно большого количества мальчиков-подростков к взрывчатым веществам и всегда ли этот интерес связан с их делинквентностью, в частности с подготовкой к осуществлению террористических актов?

— Среди мужчин послевоенного поколения было очень много людей с покалеченными кистями рук, с оторванными пальцами. Это последствия экспериментов с найденными боеприпасами, которых в 50-е было, вероятно, много. Никто тогда не считал, что такие игры — проявление делинквентности. Просто, когда что-то взрывающееся бросаешь в костер, классно же ждать, пока рванет. Это сильные эмоции, проверка своего бесстрашия, это действие, которое быстро приводит к результату. К сожалению, тут грань между невинной игрой и смертельной опасностью очень зыбкая.

— Если говорить конкретно о подростках из Канска: на ваш взгляд, ОБЯЗАТЕЛЬНО ЛИ связана их политическая активность в 14 лет с их экспериментированием с взрывчатыми веществами?

— И то и другое — рискованное поведение, свойственное подросткам. Потому что риск — это выход за границы обыденности, это проба себя, проверка себя на прочность. Это асоциальные формы? Да, конечно. Но любые эксперименты с границами не невинны.

Оговорюсь, я бы не хотела просто рассуждать на эту тему, тут необходимы исследования, хотя бы изучение статистики. Взрывчатка, наверное, усиливает многократно ощущение риска. Но это только предположение.

— Возможно ли, и какими способами, просвещение руководства и сотрудников спецслужб и других силовых ведомств в сфере возрастной психологии?

— Не знаю, просвещение всегда возможно, как мне кажется. Другое дело, изменит ли новое знание и понимание стратегию и тактику работы этих ведомств. Корень проблемы не только в недостатке знаний, как мне кажется. В конце концов, большинство этих мужчин сами были подростками, многие, наверное, имеют детей подросткового возраста. Так что знание, пусть и бытовое, интуитивное, вероятно, есть.

— Возможны ли такие психические аномалии (эпидемии), четко ограниченные административными границами, каковая случилась в 2020 году в Красноярском крае: 5 случаев в этом регионе и ни одного — в соседних? Или здесь дело, скорее, в иных причинах — смене руководства спецорганов?

— Боюсь ошибиться, это уже вне моей прямой профессиональной сферы, но информация о таких событиях может стать триггером действий тех, кто о ней узнал. Но лишь при условии, что готовность к таким действиям уже созрела. Т.е. сама по себе информация — условие недостаточное. Хотя такая узкая регионализация, конечно, вызывает некоторое удивление.

— Школьные курсы литературы, истории всегда входили в противоречие с тем, что дети видели за стенами школы. Но сейчас чтение, например, Льва Толстого, многих стихов Пушкина, Лермонтова, пока не запрещенных Роскомнадзором и в школе преподаваемых, для впечатлительных и прямых подростков, если они возьмутся делиться прочитанным со сверстниками в соцсетях, может представлять прямую угрозу уголовного преследования. Как с этим жить дальше? И подросткам и всем нам?

— Вопрос о литературе, как мне кажется, риторический. А вот вопрос, что делать, чтобы подростки при всей своей тяге к героизму, часто ложно понятому, оставались в рамках социально приемлемого, это вопрос более чем важный. Сегодняшний подросток лишен возможности действовать по собственному усмотрению, он находится в ситуации, когда все наперед известно, за него решено. Никакого героизма, никакого авторства. Главный вопрос, как создать такие места, где подросток сможет почувствовать собственное усилие, где он будет делать что-то полезное, важное, причем важное не только по мнению учителей, но и по его собственному мнению.

В одной из московских частных школ школьникам предлагают до 70 разных внеурочных активностей. А вот сколько и каких возможностей проявить себя было у школьников из Канска?

Разговор с психологом

Нельзя сказать, что это «Новая» или защитник Никиты Владимир Васин попросили известного красноярского психолога Николая Щербакова съездить в Канск и составить свое заключение об Уварове. Щербаков, работающий с трудными подростками и их родителями, с самого начала этой истории пристально следил за ней, писал Никите письма, и вскоре после того, как его выпустили из тюрьмы, собрался и поехал. Вот что в итоге получилось, говорит Шербаков:

— Никиту я смотрел по разным психодиагностическим методикам, включая проективные, и несколько часов общался с ним неформально. Узнал для себя многое по истории России, и много общих тем нашлось у нас в плане музыки (Летов, «Нау», Цой, «ДДТ») и литературы (Виктор Драгунский, «Мастерство Некрасова» Чуковского и др.).

Никаких данных, свидетельствующих о его делинквентности, обнаружить не удалось, хотя кроме него в диагностике участвовали его мама и учительница, знающая его уже пять лет, два года из которых она была его и Д. (соучастника) классной руководительницей.

Особо отмечу: ценностные ориентации у него — альтруизм и счастливая личная жизнь, а также ответственность и независимость, то есть пресловутого «гедонизма», который ему приписали специально обученные люди, как я и думал, нет в помине. Потому и бегали они клеить листовки в поддержку политзаключенных, что надеялись разбудить людей, привлечь наше внимание к явной несправедливости (и, замечу, благодаря слаженным действиям спецслужб им это более чем удалось).

Итог: мое исследование не обнаружило в личности несовершеннолетнего Уварова Н.А. качеств и особенностей, могущих детерминировать его делинквентное поведение, поэтому содержащиеся в обвинении факты можно рассматривать как особенности нормального развития, используя для их интерпретации данные возрастной психологии (см. комментарий проф. Поливановой).

Вопрос к следствию: если что-то террористическое эти ребята вдруг замышляли, зачем умный парень без психопатологии, с хорошим самоконтролем, прекрасно знающий ситуацию в стране, стал бы клеить листовки про политзаключенных на здание ФСБ, тем самым подставляя не только себя, но и весь свой замысел? На подростковую безалаберность списать не выйдет: во-первых, парень умный и выдержанный, а во-вторых, он тут не рядовой исполнитель, а, по версии следствия, «самый главный».

Косвенно свидетельствует об отсутствии преступных замыслов и поведение ребят после задержания: Никита спокойно, методично объяснял следователям, что ничего преступного они не планировали, а взрывы в заброшках никакого отношения к их листовкам про политзаключенных не имеют. Такое поведение было бы немыслимо для умного 14-летнего парня с высокой нормативностью, замышляй он что-то преступное (ср. с реакцией журналиста Протасевича на его, тоже внезапное, задержание в самолете в Минске).

Друзей своих он по-прежнему считает друзьями и особо переживает за Д., с которым знаком большую часть жизни и который сейчас в СИЗО, — и это, знаете, тоже многое про него, Никиту, говорит. Про его ценности, личность и ее масштаб.

***

Парням грозят реальные сроки заключения, максимальные для их возраста, и всех их, скорее всего, разбросают по разным колониям. В Канске, в воспитательной колонии для подростков если кто и останется, то один.

Анна Уварова, мать, в последний перед судом вечер:

— Никита сейчас приедет. Сижу, читаю его письма. Это он писал Д. из СИЗО, когда Д. еще был под домашним арестом, а Никита меня все в письмах спрашивал, как ему передать…

Одно из писем:

«Здравствуй. Уже давненько мы друг с другом не виделись и не встречались, только, наверное, во снах и воспоминаниях. Вспоминаю иногда наши моменты, которые с нами происходили: когда мы с тобой пошли гулять, на улицах уже было темно и горели зажженные фонари, окна и светофоры, было так спокойно. Мы гуляли на территории еще не открывшейся школы, а потом вроде пошли к Стёпе, который нас не пускал. Еще как мы, тоже уже под вечер, пошли гулять с гитарой (мне, кста, фсб-шник сказал, что ты сейчас на гитаре играешь). Как ходили и орали, что «все идет по плану!», еще Васю вроде гулять звали. Как типа я тебя провожал до заправки на Окружной, как мы там по пути встретили каких-то пацанов, от которых потом убегали. Как мы играли, катались на каких-то машинах грузовых, перевозили грузы по маркерам (речь про компьютерные игры — говорю об этом, поскольку многие взрослые, в т.ч. в погонах, не различают эти реальности. — А. Т.), а пока это делали — мы общались. Разговаривали о чем-то, шутили и смеялись, что-то позитивное, что-то дружеское, даже, наверное, что-то детское, невинное мы обсуждали. Как мы гуляли с Анечкой, грелись у особого костерка с Егором. Как помогали с Лешей снег разгребать у нас на так называемой «Рублевке» перед приездом мамы. Как мы ходили по заправкам, обсуждали песни Виктора Цоя, рассуждали на такие темы, задумывались о таких проблемах и мечтали о таком будущем… думаю, что вспомнишь и поймешь.

Объявлен отбой, продолжу писать, наверное, завтра.

Надеюсь, мне приснятся хорошие сны, как и тебе. Чтоб всем нам снились хорошие сны.

Йоу! А у нас походу лампочка в туалете перегорела, бывает, ладно.

То, как мы в гараже тоже сидели, знак повесили, надпись на нем заделали и слушали, слушали, слушали музыку, радовались и веселились. Гуляли с Илюхой. Когда шли со школы, которая в поселке у Строителей, шагали вдоль рельсов, отдыхали на той самой остановке под «Малиновые пальмы». Наверное, так можно еще очень много вспоминать. Это же был реальный панк, это же было реально замечательное время.

А потом всякие советы профилактические и другой всякий бред гнусный (я так понимаю, что походу эта администрация школьная опять же нас подставляет). Еще вспоминается, как мы компьютер перенесли к тебе и батьке на хату, как мы там флексили. Монтировали про Егора Летова, смотрели клипы от «Рамштайн», играли в теннис, в «Сталкера», в «Пташку», беседовали с Максимом и с батькой. Классный у тебя очень батька, может, ты передашь ему от меня привет. А то не совсем уверен, есть ли такая возможность (родители Д. расстались, а Никита почти с рождения рос без отца. — А. Т.).

О, а когда мы познакомились с Сашкой и с Богдашей, общались с Витей (фсб-шник говорит, что когда ему позвонили, мол, из ФСБ, он ответил, что не имеет дел с органами, и сбросил трубку. Хах, бывает, Витек дает!), когда мы вместе тусили, веселились, вместе все обсуждали и учились…

Снова отбой объявили. Желаю нам добрых, классных снов. Спокойной ночи!»

В первый день процесса адвокаты заявили 14 ходатайств.