Тюрьма и «корона»

Сейчас, когда большинство из нас сидит в самоизоляции, легко представить себе, что такое домашний арест, — если добавить к этому еще запрет на пользование интернетом и средствами связи. А теперь представьте, что вас окружают — причем на очень близком расстоянии, вплотную — не родные и близкие, а чужие люди, многие из которых вас раздражают, как и вы раздражаете их: это и будет камера СИЗО или барак в колонии.

Различные предложения, включая петицию, запущенную «Новой», и сводятся к тому, чтобы перевести часть тех, кто находится в местах лишения свободы, под домашний арест. Или, обнулив остающуюся часть наказания, отпустить в условия самоизоляции. Это может (скорее, могло бы, поскольку время для такого решения стремительно уходит) быть сделано нормативным путем, если бы недели две назад Госдума приняла постановление о специальной амнистии в связи с эпидемией. Такие предложения обсуждались, но до уровня принятия в работу так и не были доведены — у фракции ЛДПР было предложение об амнистии к 75-летию Победы, а это другое.

Президент обладает правом помилования в индивидуальном порядке, но Путин, в отличие от предшественника, до сих пор пользовался им весьма скупо. В чрезвычайных условиях аппарат президента мог бы подготовить сотню-другую проектов указов о помиловании, но это капля в море. В строго законном смысле президент не может сделать и то, о чем просит петиция: «распорядиться отпустить тех, кому подошел срок по УДО» и тем более «разгрузить СИЗО, переведя подследственных под домашний арест». Такие решения вправе принять судьи и следователи, а они процессуально независимые фигуры — на что президент указывал много раз, правда, в другом контексте.

Но это — если брать формальную сторону вопроса. Запустить некое неформальное указание в адрес судов, СК и МВД администрация президента, конечно, могла бы. Другой вопрос, даже два:

— ведь в этом случае «сигнал» приобрел бы необязательный, а главное, ненормативный характер, да и контроль за его выполнением представить себе трудно.

Поэтому, в общем, правы те, кто выстраивает логику предложений (в том числе в петиции «Новой»), как логику амнистии, хотя так и необъявленной, «гибридной», то есть пытаясь придать этой логике свойство нормативности. И здесь ориентироваться лучше всего на проект, который еще в марте по инициативе правозащитника Валентина Гефтера подготовила профессор Тамара Морщакова. По инициативе Евы Меркачевой в переписке членов СПЧ этот проект обсуждался и поддерживался, но итогом стало лишь заявление его председателя общего характера — скорее всего, Фадеев не встретил понимания в АП.

Между тем Морщакова, сидя в самоизоляции, прописала именно ту логику, которой придерживается и петиция, но более четко и детально. Проект распространяется лишь на подследственных, но распространить его и на тех, кто уже находится в колониях, было бы делом техники. Проект предлагает прекратить все уголовные дела по преступлениям, за которые предусмотрено максимальное наказание не свыше 3 лет лишения свободы. В отношении ненасильственных преступлений, а также иных, за которые предусмотрено наказание до 5 лет, предлагается только приостановить — на срок не менее 3 месяцев — производство с обязательным рассмотрением вопроса об изменении или отмене меры пресечения. Тот же механизм приостановления было предложено применить и к подследственным по более тяжким статьям, если они:

- старше 60 лет; - инвалиды и больные туберкулезом; - страдают тяжелыми заболеваниями (по соответствующему перечню); - несовершеннолетние; - беременные, женщины и одинокие мужчины, имеющие несовершеннолетних детей или детей-инвалидов.

Особенности порядка применения в проекте учитывают необходимость проверки освобождаемых и переводимых из-под стражи под домашний арест на коронавирус и туберкулез, а также их согласие с условиями самоизоляции. И такая амнистия была бы безусловным благом и разгрузила бы СИЗО.

Из этих предложений только первое — о прекращении дел о малозначительных преступлениях — требовало бы решения на уровне Госдумы, хотя в руках у следователей и сейчас есть подходящий инструмент в виде части 2 ст. 14 УК: «Не является преступлением действие, хотя формально и содержащее признаки деяния, предусмотренного настоящим кодексом, но в силу малозначительности не представляющее общественной опасности».

Другое дело, что в российской судебной и следственной практике эта важнейшая норма до сих пор была не просто забыта, а сознательно игнорировалась, когда надо было кого-то посадить, например, по чисто политическим мотивам.

А приостановление производства по делам в условиях эпидемии — мера не только целесообразная и законная, но она фактически уже и применяется во многих случаях ради безопасности самих следователей и судей, но — выборочно и непонятно, по каким критериям, а иначе и не может быть, если нет четкой нормы.

Итак, обращение к президенту в петиции «Новой» означает вот что. Его — скорее, его аппарата — «указание» судам и следователям было бы незаконно, впрочем, как и все негласные указания, которые вне всяких сомнений «спускались» им до этого, — но целесообразно в условиях эпидемии. Выполнение же этого указания зависит от того, насколько вообще сейчас оказывается крепка «президентская вертикаль».

Оставляя в стороне вопрос о коррупциогенности таких решений, мы понимаем, что вопрос о фактическом применении и такой «гибридной» амнистии все равно «спускается на самый низ». Между тем, в отличие даже от советской, нынешняя пенитенциарная система до сих пор работала в режиме «чем хуже, тем лучше» — она давно стала частью «правосудия» (включая следствие), заточенного раскрывать совершенные и мнимые преступления на основе признательных показаний, а для таких самооговоров условия в учреждениях ФСИН «оптимальны» — они и сами по себе уже пытка.

Учреждения ФСИН пока не подтверждают случаев заражения коронавирусом и закрыли металлические двери-шлюзы от всех независимых контролеров — прежде всего, членов ОНК. ФСИН до последнего не будет признавать случаи заболевания именно этой болезнью из-за опасения бунтов и массовых беспорядков, что становится совершенно реально.

способствующая ослаблению напряженности в местах лишения свободы — хотя бы тем, чтобы ослабить скученность и немного «выпустить пар». Думаю, что сейчас это понимают и во ФСИН, во всяком случае, в его рабочих, низовых подразделениях.

В любой системе, в том числе в судах и во ФСИН, работают, притом на разных уровнях, люди, которые в своих отдельных решениях оказываются разумными и гуманными. И те инструменты, которые перечислены выше (кроме разве что части 2 ст. 14 УК — уж слишком непривычно и грозит непониманием «после карантина») на практике уже применяются, хотя и без системы. А кого-то из подследственных или осужденных, напротив, могут и дополнительно «прессовать» под предлогом эпидемии.

Мое мнение, что момент для объявления нормативной, а не «гибридной» амнистии еще не окончательно упущен, была бы «политическая воля». Хотя до сих пор мы говорили лишь об абстрактных «категориях лиц», а когда (и если) дело дойдет до освобождения конкретных людей, особенно с учетом развития эпидемии, это создаст для следователей и судей большие сложности и коррупционные возможности, куда ж без этого. При более или менее массовом освобождении из колоний решения придется принимать вслепую, основываясь лишь на характеристиках, которые не всегда объективно дает осужденным администрация. Но в любом случае только она, да еще, пожалуй, «смотрящие», то есть «органы самоуправления» в СИЗО и колониях, понимают, кто «не подведет» и будет соблюдать режим, а кого на волю выпускать опасно для окружающих.

Отношение общественного мнения к амнистии, будь то формальной или «гибридной», в последнее время не замерялось, но можно предполагать, что традиционная максима «у нас зря никого не сажают» изменилась под влиянием «московского дела» и других столь же очевидно несправедливых приговоров. Тяжелейший кризис и опасность, в условиях которой оказалось все общество, должны поставить на место мозги, в том числе у тех, кто «на службе у пенитенциарной системы», включая «силовиков».

Давить на следователей и судей должен не президент, у которого, может быть, уже и не так много для этого сил, а общество, в котором нам жить после окончания эпидемии. Исходя из этого петицию «Новой» надо подписывать.