Пламя Парижа перекинулось на провинцию. 10 миллионов человек бастуют. Но каким ветром все это принесло в старую добрую Францию?

29 мая. «Адьё, де Голль, адьё!» — поют манифестанты, в то время как генерал-президент вдруг исчез из Парижа. Где президент — этого не знает даже его премьер-министр Помпиду.

Власть запретила «рыжему Дани» въезд во Францию, но вот он снова в Сорбонне, сидит, обнявшись с товарищами, и отвечает на вопросы журналистов. Чтобы пересечь границу и обмануть полицию, ему достаточно было перекрасить волосы в черный цвет. «Кто вас покрасил?» — «Сэйм бьютифул гёрл», — улыбается черный Дани, счастливый по уши. Ведь и власть опять выставлена на посмешище, и гёрл, действительно, бьютифул —актриса Мари-Франс Пизье. На стороне протестующих много красивых девушек.

А кто на стороне власти? Их почти не видно в эти дни триумфа левой молодежи.

Счастливого 1968-го де Голля!

В обращении к нации накануне 1968-го де Голль выражает уверенность в том, что «ситуация в стране продолжит улучшаться». «…Я не вижу, каким образом страна может быть парализована каким-нибудь кризисом». «...Мы все — вы и я — сумеем совершить все так, чтобы год стал хорошим и сделал честь Франции».

15 марта, за неделю до начала «бунта в Нантере», с которого начнется «май 68-го», журналист Пьер Вианссон-Понте публикует в «Монд» — теперь уже до дыр зацитированную — статью «Когда Франция скучает».

Краткое содержание: Франция спит, пока весь мир клокочет. Геноцид в Индонезии, война во Вьетнаме, война в Нигерии, «культурная революция» в Китае, борьба с расизмом в Америке — все это поток чужих новостей.

В этой Франции, «которая не является ни по-настоящему несчастной, ни по-настоящему процветающей <…>, страсть и воображение так же необходимы, как и благополучие и бурный экономический рост», — кличет бурю мятежный Вианссон-Понте.

«Комитет 22 марта» в Нантере

22 марта 1968 года семьсот студентов Нантера собрались, чтобы обсудить ответ на задержание шести активистов французского антивоенного движения «Comitе Vietnam national». Полиция повязала активистов два дня назад — по обвинению в разгроме парижского офиса American Express.

В Нантере обсуждение завершилось тем, что 142 студента оккупировали зал университетского совета на последнем этаже административного здания и основали «Движение 22 марта». (Революционная организация Кастро называлась «Движение 26 июля»). Среди участников движения — и троцкисты, и маоисты, и анархисты, и анархо-коммунисты, и анархо-либертарианец Кон-Бендит… Проголосовали за манифест. Основные принципы: антиимпериализм, антиавторитаризм, антикапитализм, изобличение полицейского насилия, критика университетской системы. Манифест заканчивается словами: «На каждый новый этап репрессий мы будет отвечать все более радикальным образом».

Оккупация зала завершается через пять часов — как только появилась новость о том, что активисты на свободе.

В следующие недели — регулярные сборы участников движения. Руководство факультета выделяет им помещение, которое они называют «Амфитеатром Че Гевары». Агенты полиции докладывают главе МВД о том, что по факультету шастают «фанатики», врываются в аудитории и устраивают дебаты. Занятие по испанскому было сорвано в день, когда Франко разогнал манифестацию в Мадриде: студентам Нантера хотелось обсудить это событие.

Турен через несколько дней будет защищать студентов на комиссии.

Начало

На 2 мая активисты «22 марта» запланировали в Нантере «антиимпериалистический день». Утром появляется новость о поджоге кабинета Всеобщей конфедерации студентов-филологов в здании Сорбонны. Подожгли активисты ультраправой группировки Occident («Запад»), которые пообещали назавтра «навести порядок» в Нантере.

В ответ на угрозу маоисты из парижской Высшей нормальной школы приехали в Нантер, чтобы организовать «оборону от фашистов»…

Ремон высказывает возражение — профессору в ноги прилетает стол, профессора выталкивают из помещения. Через несколько часов декан принимает решение о временном закрытии факультета.

На следующий день нантеровцы приезжают в Париж, в Сорбонну — на митинг против закрытия Нантера.

Митинг собирает всего человек двести. Но вскоре в Латинском квартале появляются двести активистов движения «Запад», вооруженных битами, арматурой и кричалками: «Коммунисты — убийцы!» и «Убьем всех коммунистов!» — и это заставляет полицию заблокировать входы в Сорбонну и перекрыть прилегающие улицы. Главарь националистов, один из будущих создателей «Нацфронта» Ален Робер предписывает своим бойцам разойтись. Их противники, студенты-гуманитарии, не осведомленные об исчезновении «фашистской угрозы», наводят во дворе и в здании Сорбонны некоторый творческий беспорядок, чтобы организовать оборону.

Ректор Жан Рош связывается с префектурой полиции и просит «изгнать нарушителей». Люди в кожаных плащах спецназа CRS вторгаются на территорию Сорбонны, куда вход полиции вообще-то запрещен. Но студенты соглашаются покинуть территорию без сопротивления — с условием, что полиция их не тронет.

Полиция нарушает соглашение: студентов заталкивают в «автозаки». Для разгона толпы, собравшейся к этому времени перед входом, спецназовцы используют слезоточивые гранаты. Толпа кричит: «Сорбонну — студентам!» и «CRS — SS!». Кто-то протыкает колесо полицейской машины. В кожаные плащи летят камни. Один разбивает стекло машины и ранит в голову капрала Кристиана Брюне.

Ночью представители студенческих организаций собираются неподалеку — в здании Высшей нормальной школы и решают провести 6 мая две манифестации: первую утром — в поддержку восьми товарищей (во главе с Кон-Бендитом), которым грозит отчисление, вторую, генеральную — вечером на Данфер-Рошро, рядом с Латинским кварталом. Перед митингом появляется легковоспламеняющаяся новость: шестеро задержанных около Сорбонны приговорены к реальным срокам. Вечерняя манифестация заканчивается новыми стычками с полицией…

Вечером 10 мая на нескольких улицах у Сорбонны и Люксембургского сада протестующие сооружают десятки баррикад. Латинский квартал горит. (К слову, этим же вечером в 5 км от места боев происходит первая встреча участников Парижской мирной конференции по Вьетнаму).

Пока над кварталом летают булыжники и гранаты, его буржуазные жители сбрасывают студентам с балконов воду и тряпки — для спасения от газа.

В третьем часу ночи спецназовцы начинают штурм и на рассвете отбивают у студентов последнюю баррикаду.

Брешь

На этот раз снятые независимыми журналистами картинки «избиения детей» возмущают «широкие народные массы», и эту ситуацию используют профсоюзы и левая оппозиция: в понедельник, 13 мая, по их призыву на забастовку выходят несколько сотен тысяч человек в Париже и еще миллион — в провинции. Студенческий протест становится общефранцузским.

14 мая рабочие авиастроительного завода Sud-Aviation Bouguenais (неподалеку от Нанта) захватывают территорию, берут «под опеку» дирекцию и объявляют бессрочную забастовку.

Например, 2 миллиона рабочих получают минимальную зарплату при 48-часовой неделе.

На следующий день захвачен завод Renault в Клионе (Нормандия). К 18 мая уже около сотни предприятий под контролем рабочих.

В Париже 14 мая студенты захватывают Сорбонну и Национальную высшую школу изящных искусств (Beaux-Arts), 15-го — театр «Одеон», под девизом: «Когда Национальное собрание стало буржуазным театром, все буржуазные театры должны стать национальными ассамблеями». Beaux-Arts превращается в «народную фабрику» по изготовлению агитплакатов.

19 мая Годар, Трюффо, Маль, Лелуш и Полански срывают гламурный праздник в Каннах: неприлично продолжать фестиваль, когда вся страна бастует.

Годар — сам участник акций протеста. И их предвестник. В 1967-м выпустил на экраны «Китаянку». В руках у героини, банкирской дочки — студентки Нантера! — всё превращается в автомат: транзистор, фотокамера… Героиня предлагает устроить террор. Ведь жить в этой стране морально трудно: «Франция 67 года — это что-то вроде грязных тарелок».

Страна — это не казарма

Послевоенный беби-бум не обошел Францию: подросло много людей, которым стал противен этот старый, «грязный» мир. За десять лет правления де Голля число студентов в стране увеличилось втрое. Университеты переполнены.

«Кто нас учит?» Лицемерный мир потребителей-соглашателей. «Поколение коллаборационистов». Поколение героев Сопротивления. Надоели и те, и другие. После войны прошло 23 года, пора уже обсуждать сегодняшние проблемы.

Де Голль не является для них сакральной фигурой: «отец нации» — это вчерашний день. Манипуляция общественным мнением посредством ТВ-пропаганды — с помощью Управления радиовещания и телевидения Франции (ORTF) — вызывает раздражение и смех.

Но даже это «убогое», заточенное на госпропаганду телевидение, 16 мая приглашает трех лидеров протеста (Кон-Бендита, Гейзмара и Соважо) в прямой эфир первого канала и дает им 48 минут, чтобы изложить требования. Лидеры излагают: университетская система неэффективна и несправедлива: дети рабочих — это только 7–8% от общего числа студентов. У властей было 10 лет, но они ничего не делали. «Мы требуем не только демократизации университетов, но и всей французской (общественно-политической) системы»; «мы за отставку президента и правительства».

20 мая журнал Nouvel Obs публикует интервью Сартра со студентом Кон-Бендитом. «Многие люди <…> упрекают вас в том, что вы хотите «все разрушить», не зная <…>, что построить взамен разрушенного», — говорит Сартр. «Сила нашего движения как раз в том, что оно опирается на «неконтролируемую» спонтанность», — отвечает Кон-Бендит и подчеркивает: главное завоевание протеста — люди гласно и широко обсуждают проблемы, обмениваются мнениями.

Сартр — на одной волне с протестующими и хвалит их за «широту воображения». «Что-то пришло благодаря вам — это потрясает, это переворачивает все вверх дном <…>. Не сдавайтесь».

Но уже не от студентов зависело продолжение этой борьбы в тот момент, когда она обрела такие масштабы.

Пик «революции». Первые жертвы

Бастуют почтовые служащие и железнодорожные работники, сотрудники нефтеналивных терминалов и транспортных компаний. Бастуют работницы кабаре «Фоли Бержер». Мусорщики смотрят сквозь пальцы на свалки в Париже.

Подданные Чаушеску встречают генерала с восторгом. Во Франции имя де Голля полощут на улицах.

18 мая Бернар Дюкамен, советник де Голля, пишет записку: «две недели потеряны зря», «все условия для драмы — в наличии».

24-го — еще одна «ночь баррикад». Поджог парижской Биржи. Атака на несколько комиссариатов полиции. Около Сорбонны погибает от разрыва полицейской гранаты 26-летний Пьер Материон, участник протеста. В Лионе той же ночью во время столкновений с манифестантами умирает комиссар полиции, 51-летний Рене Лакруа.

Власть использует обе смерти в своих целях. ORTF рассказывает о погромщиках, умышленно направивших грузовик на комиссара полиции в Лионе (позже выяснится, что он умер от сердечного приступа), и о том, что в Париже манифестант погиб от ножа — то есть стал жертвой своих же «головорезов». Премьер-министр Помпиду обвиняет протестующих в том, что они поставили страну на грань гражданской войны.

Позже обозреватели станут подчеркивать, что именно после этой ночи «общественное мнение отвернулось от студентов». Если и так, то пока это никому не известно. Помпиду собирает в минтруда на улице Гренель представителей профсоюзов, чтобы договориться об уступках и тем самым прекратить забастовку, парализовавшую страну. Переговоры идут больше двух суток и утром 27-го завершаются выработкой Гренельских соглашений, которые предусматривают рост минимальной зарплаты на 35%, улучшение условий труда, обязательное присутствие профсоюзов на предприятиях… Лидер крупнейшего профсоюза (CGT) Жорж Сегий мчится на завод Renault в парижский пригород Булонь-Бийянкур, чтобы отчитаться перед рабочими. Но рабочие отвергают соглашения. Общенациональная забастовка продолжается.

Вечером 28 мая настырный социалист Миттеран выступает с заявлением о том, что стране срочно необходимо переходное правительство и внеочередные президентские выборы: «Я буду кандидатом».

Премьер Помпиду виделся в тот день с президентом.

Де Голль: «Вам удается поспать?».

Помпиду: «Да, когда, есть время».

Де Голль: «Везет же вам».

Бегство де Голля и контрнаступление

На следующее утро, 29 мая, де Голль внезапно отменяет заседание совета министров и приказывает подать вертолет. Чтобы лететь куда? Генерал сначала распоряжается переправить его домой — в глушь, в Коломбе-ле-Дёз-Эглиз (Шампань-Арденны), чтобы «взяться за мемуары» и бросить неблагодарный народ, но по дороге меняет мнение и приказывает доставить его в Баден-Баден: в штаб командующего французской группировкой войск в Германии, к генералу Массю.

Участники переговоров не раскрывали их содержание. Вероятно, де Голль заручился поддержкой армии на крайний случай.

После короткой беседы в Бадене президент улетает домой — в Коломбе-ле-Дёз-Эглиз. В это время в Париже очередная манифестация: 300 тысяч человек требуют отставки де Голля. AFP со ссылкой на «источник» парижского корреспондента Evening Standard сообщает: де Голль уходит завтра.

Но на следующий день президент выступает с 4-минутным обращением к нации.

Генерал объявляет о роспуске парламента и проведении внеочередных выборов (23 и 30 июня). (Спасительное решение о роспуске парламента принимается в последние минуты — под давлением Помпиду: сохранилась рукописаная правка де Голля поверх печатного текста, в котором изначально было написано «я не распущу парламент»). Де Голль подтверждает озвученное им несколько дней назад намерение провести референдум о доверии народа президенту, который хочет провести реформы. Через год генерал проиграет референдум и уйдет в отставку, но пока он спасает почти проигранную партию.

Сразу же после выступления де Голля на улицу наконец выплывает река его сторонников — впервые за все время протестов. На Елисейских Полях — от 500 до 800 тысяч. Не только голлисты, но и другие защитники традиционных ценностей (нация, католицизм, колониализм). За президента де Голля в тот вечер «подписались» даже те, кто считал его смертным врагом за «сдачу Алжира».

Респектабельные граждане не могут сдержать эмоций: кажется, спаслись!

(Классовая борьба в те дни шла с перехлестом. Де Голля студенты изображали в маске Гитлера.)

Конец «мая»

Сам генерал 30 мая обвинил в разжигании студенческих протестов группировки, «управляемые извне тоталитарной (коммунистической) организацией». Хотя как раз с тоталитарным коммунизмом студенты-бунтовщики не желали иметь ничего общего.

Но «народ возьмет себя в руки», заверил де Голль: «Прогресс, независимость, мир и свобода одержат победу». Как будто студенты Нантера и Сорбонны боролись не за это. «Беги, товарищ, старый мир — за тобой!»; «Баррикады закрывают улицу, но открывают путь!»; «Мечта — это реальность»; «Запрещено запрещать»; «Свободы не дают, их берут»; «Будьте реалистами, требуйте невозможного!» Канонические лозунги мая.

И все-таки среди сотен тысяч студентов и миллионов бастующих рабочих большинство — реалисты, которые не планируют подниматься до уровня «невозможного». И вообще — жизнь не борьба. Люди устали от баррикад. Да и лето: пора ехать в отпуск.

Так что 30 мая наступление «контрреволюции» нашло широкий положительный отклик. На следующий день полиция разогнала бастующих работников нефтехранилищ, и на колонках появился бензин. Жизнь стала возвращаться в русло.

…Потом еще были всполохи протеста: 10 июня, спасаясь от спецназовцев, «зачищавших» завод Renault, в парижском пригороде утонул 17-летний студент Жиль Тотен. 11 июня в Париже — «ночь баррикад» в ответ на убийство Тотена.

12 июня правительство пользуется этими смертями и принимает декрет о запрете 12 левых «экстремистских» студенческих организаций, включая «Движение 22 марта». (Ультраправая группировка «Запад» под запрет тогда не попала.)

14 июня полиция почти без боя берет контроль над «Одеоном», 16 июня — над Сорбонной. Сразу после «зачистки» Сорбонны — столкновения студентов с полицией на бульваре Сен-Мишель. 236 задержанных. Но это уже конец большого бунта. 15 июня десятки тысяч людей прощаются со студентом Тотеном. Это политические похороны.

23 и 30 июня переименованная голлистская партия под девизом «Порядок — справа, беспорядок — слева» одерживает подавляющую победу на выборах.

Идут последние чистки: отмывают стены от лозунгов, увольняют бастовавших сотрудников государственной телерадиокомпании ORTF… Члены деголлевской «параллельной полиции» из «Службы гражданского действия» отлавливают левых активистов.

Кабаре «Фоли-Бержер» после 36-дневной забастовки возобновляет работу спектаклем «Vive la folie» («Да здравствует безумие!»).

Но к прежнему безумию Франция уже не вернулась. Как и к прежнему социальному маразму.