Кромешный блэкаут

Том хрестоматийного «Онегина» в переработке художника Синего Карандаша выглядит солидно, как и подобает русской классике — 512 страниц. Но «проглатываются» они на раз, и большую часть времени у вас займет чтение вступительных заметок Льва Оборина, Андрея Черкасова и самого автора перфоманса, из которых вы узнаете, в частности, что такое «блэкаут-поэзия».

Это прием на стыке литературы и живописи. Блэкаут в жизни — массовое отключение электричества. В искусстве это название хорошо отражает суть художественного приема: мастер «отключает» часть текста путем его закрашивания.

Неполадками в сетях занимаются электрики. Писатель в случае блэкаута действует и разрушительно, и созидательно одновременно. Он ломает стереотипное восприятие текста, но сразу же предлагает читателю иное прочтение, которое складывается из тех строк, которые он оставляет. Но при этом вычеркнутое тоже остается, как отмечает Синий Карандаш, «на равных правах».

Объемы такого закрашивания разные, различаются и методики: например, из-под краски может проступать текст. В «Онегине» Синий Карандаш пошел по более жесткому пути, употребив густую черную краску, различить слова под которой невозможно. Сам он объясняет это так: «Проглядывающий текст работает на расширение количества версий, количества смыслов, которые блэкаут может вытянуть из текста. И если есть что-то полупрозрачное, то тебе хочется туда заглянуть: ты оказываешься по ту сторону и уже читаешь не блэкаут, а все вместе, и пушкинский текст тоже, — и это очень сильно размывает восприятие. Здесь, помимо акцента на традиции цензуры, мне хотелось еще и сфокусировать внимание на получившейся интерпретации текста» (цитата по статье Егора Михайлова в «Афише Daily»).

Читать это можно, по словам самого автора, тремя способами: «цитатный» (с любого места), «сквозной», в котором главное «не останавливаться», и «по главам» — собственно говоря, как оригинальный «Евгений Онегин» и печатался.

Блэкаут в литературе имеет давние традиции. Это не просто забавный конструктор слов. Он бывает глубоко символичен и даже трагичен. Так, схожий прием использует американский писатель Джонатан Сафран Фоер в своей книге «Древо кодов»: он создал ее путем удаления частей другого произведения — рассказа «Улица крокодилов» польского писателя еврейского происхождения Бруно Шульца, убитого нацистами. Щульц незадолго до оккупации своего родного Дрогобыча пытался спасти свое творческое наследие, передав большую часть работ друзьям-неевреям. Однако почти все это было утеряно. Блэкаут позволяет Фоеру показать эту трагедию с особой силой.

Блэкаут неожиданно расцвел в культурном пространстве США в 2017 году во время первого срока президентства Дональда Трампа: пользователи соцсетей постили издевательские блэкауты из речей Трампа, а писатели создавали произведения подобного рода с опорой на его документы.

Одним из первых широко обсуждаемых цензурных актов в современном российском книгоиздании стал выпуск весной 2024 года в издательстве «АСТ» книги Роберто Карнеро «Пазолини. Умереть за идеи». Пазолини был гомосексуалистом, а в России уже действовал закон о запрете пропаганды ЛГБТ*. В итоге книга вышла в урезанном виде, закрашенными оказались где-то 20% текста.

Это был не первый случай цензурной «закраски», случалось и раньше, но именно он вызвал бурную дискуссию (возможно, из-за того, что днями ранее «АСТ» снял с продаж «Наследие» Владимира Сорокина, «Дом на краю света» Майкла Каннингема и «Комнату Джованни» Джеймса Болдуина). Тогда это воспринималось как жесткий, вопиющий акт цензуры. К такому еще не привыкли. Никто даже подумать не мог, что за книги будут наказывать и даже сажать (хотя именно в те месяцы дошло до суда абсурдное и жесткое «Театральное дело» Жени Беркович и Светы Петрийчук).

Само издательство «АСТ» придало инциденту художественность, пояснив, что работа Карнеро в результате цензуры «стала интерактивной». «Благодаря наличию скрытых фрагментов зарождается перекличка исходного текста с современным контекстом, в котором мы живем здесь и сейчас. Кроме того, книга становится артефактом эпохи, атрибутом перфоманса, художественного высказывания. Неслучайно и название серии, в которой вышло издание, — «Картина времени». Возможно, сигнальный экземпляр книги в скором времени станет экспонатом одного из музеев современного искусства», — говорилось в сообщении «АСТ».

Издатель Борис Куприянов тогда отреагировал на события выразительной рецензией на портале «Горький», которую всю закрасил черными полосками, став своеобразным предтечей творения Синего Карандаша.

С тех пор прошло меньше двух лет, но из зацензурированных книг уже можно составить экспозицию отдельной большой выставки. «Закрашивать» текст в российском книгоиздании стало обычной практикой. Из последних случаев можно привести роман Жасмин Мас «Кровь Геркулеса», где часть книги, в том числе упоминания ЛГБТ, закрашены черным. Или книгу об Анне Ахматовой итальянского писателя Паоло Нори, который согласился на сокращения в русском издании, чтобы она хоть как-то дошла до российского читателя (здесь удалены упоминания боевых действий в Украине, телеканала «Дождь»** и так далее).

На цензуру вынуждены соглашаться все, кто хочет все-таки работать и делать книги в России. Это стало печальной необходимостью, но выпускать книги в урезанном виде, наверное, все-таки лучше, чем не выпускать вообще или уничтожать тиражи. Хотя теперь издательства, если и оправдываются за блэкауты, то делают это уже безо всякого юмора.

Выбор «Евгения Онегина» для демонстративного закрашивания явно не случаен: уж кто-кто, а Пушкин от цензуры и сам страдал, и «Онегина» самоцензурировал (Лев Оборин в предисловии описывает отточия, которыми Пушкин заменял отдельные строфы, как прототип блэкаута). Синий Карандаш тоже не понаслышке знает, что такое цензура. Поэтому то, что сделал с книгой художник, не вызывает эстетического протеста, так как очевидно наследует оригиналу.

Но блэкаут — в данном случае не просто игра ума, это переворот смысла цензуры. Художник, доводя цензурное действие до абсурда, лишает ее смысла, обезоруживает. А новая, современная интерпретация текста буквально распахивает закрытую цензурой дверь.

На сегодняшний день это, пожалуй, самое острое и сильное литературно-художественное высказывание на тему цензуры.

Кроме того, в художественном смысле просматривается параллель этого литературного перфоманса с геометрическим абстракционизмом — это такая же художественная деформация натуры, целью которой является поиск новой реальности. Важнейшим направлением этого течения был супрематизм — комбинации простейших геометрических фигур. Высшим воплощением супрематизма стал «Черный квадрат» Казимира Малевича (хотя сейчас до такой степени «обнуления» смыслов доходить все-таки не хотелось бы).

Вообще-то Синий Карандаш — уличный художник, и здесь он делает, по сути, то же самое, что на улице: он вписал русскую классику в разряд художественного акционизма, и вписал мастерски, отточенной кистью. Слова, из которых сложен текст произведения Пушкина, в руках художника складываются в предложения, на редкость актуальные сегодня.

Художник словно предлагает читателю (или зрителю, тут подходят оба термина) две части творения: вышитую им острословную вязь и завесу, под которой скрыт основной текст. Вроде бы мы знаем роман со школы, но Синий Карандаш заставляет эти знания перепроверять. Это может быть отдельной восхитительной забавой — сверять текст оригинала с блэкаутом художника.

Текст Синего Карандаша вполне связен, он не распадается на отдельные слова, но цитировать его можно с любой из пяти сотен страниц. Это и злободневное, обильно растиражированное «А что ж мой Онегин? Он не спешит на СВО», и философское «где было нигде», и смешное «тут непременно до гробовой доски какой-нибудь злодей рад важно врать». При этом он не утрачивает поэтики.

Более того, он прекрасно соотносится с оригиналом: «Жизнь между тем и ничем Онегин испытал» — это ли не характеристика главного героя поэмы? Или: «Он мог и должен был обезоружить то, на чем держится мир» — не в этом ли суть самого произведения?

При этом «Евгений Онегин» Синего Карандаша — это не просто пародия на цензуру, но и отражение нашей действительности, литературы, общества, в котором наступил блэкаут.

В некотором роде этот текст можно интерпретировать как ответ стоящим перед нами вызовам: что делать человеку в условиях блэкаута? А вот что: светя фонариком, создавать новые смыслы.

* Признано в РФ экстремистским движением, деятельность которого запрещена.

** Признан в РФ «иноагентом» (дважды) и нежелательной организацией.