Культ России и ее капища

Гражданская религия как лекарство

Священная ревность, с которой власть оберегает, а народ почитает свои святыни — Вечный огонь, воинские монументы, георгиевские ленточки, флаг и герб, портреты Путина, — заставляет признать: Россия вновь стала религиозной. Но не в христианском или исламском смысле. В стране господствует религия, которую Жан-Жак Руссо назвал «гражданской». Она периодически впрыскивает в народное тело тот самый «опиум» — если тело начинает испытывать боль. Во времена французских просветителей он воспринимался не как наркотик, а как лекарство. 

Теоретик «общественного договора» был уверен, что государство не выживет без религии, которая сплачивает общество в единую общину и дает легитимность власти. Но гражданская религия, по Руссо, не подразумевает веры в Бога или личного спасения души. Ее главная святыня — государство, а заповеди — повинности (долг) гражданина перед властью. Классическая церковь если и сохраняется в рамках такой религии, то лишь как вспомогательный инструмент убеждения и принуждения. Ну точно как ныне РПЦ.

Примерно сто лет назад учение Руссо развил основатель французской социологической школы Эмиль Дюркгейм. По его определению, религия — «единая система верований и практик, относящихся к священным, то есть к отделенным, запретным, вещам, объединяющих в одно нравственное сообщество».

Вера в «великую страну», в непогрешимость Лидера, коллективное поклонение национальным святыням и впитывание пропаганды соответствуют определению Дюркгейма.

Идеологи гражданской религии и их вспомогательный аппарат всюду расставляют «символических пограничников»: знаки и запреты, ограждающие священное. Например, георгиевская ленточка позволяет безошибочно отделять «своих» от «чужих», а заодно служит оберегом от западной и либеральной «нечистоты».

В центре вероучения гражданской религии — мифологическое прошлое государства, которое показывает и доказывает его несокрушимость и сакральность. «Правильная история» — священное писание новой религии, на нем строится «политика памяти», запечатленная в новых учебниках по истории, обширной киновидеопродукции, ритуалах общенародного празднования исторических дат.

Политическая религия как наказание

Обобщая трагический опыт ХХ века, социологи и религиоведы выделили из круга гражданских религий наиболее жесткие — политические. По словам итальянского ученого Эмилио Джентиле , обычная гражданская религия допускает плюрализм, свободные выборы и сменяемость власти. А политическая религия усматривает божественное начало как раз в несменяемости власти, ее неземном происхождении, которое не оставляет гражданину выбора, кроме как покориться и во всем исполнять волю правителя, ставшего богом. 

Французский философ Раймон Арон относил к политическим религиям и коммунизм, особенно в радикальных формах — сталинизма и маоизма. Их нетерпимость к традиционной религии обусловлена именно тем, что они сами были религиями, причем неофитскими, пассионарными, не допускающими намека на инакомыслие.

Очевидно, к ним относится и российское, впадавшее из одного вида идеократии (православно-монархического) в другой (коммунистический). Попытки либерализации и эмансипации в России были крайне непродолжительными, неустойчивыми — их не хватило, чтобы общество успело оценить вкус свободы. 

Политический орган РПЦ — Всемирный русский народный собор (ВРНС) — довольно откровенно постулирует политическую религию позднего путинизма, религию без Бога. Как говорится в «Наказе» собора, принятом в марте прошлого года, новыми «высшей ценностью и смыслом жизни» являются русская цивилизация и русская культура. До появления русских жизнь не имела смысла. 

Понять очертания политических религий помогают современные исламистские режимы, особенно иранский. Философ Фрэнсис Фукуяма считал, что исламский фундаментализм близкородственен политической религии, а религиозная терминология в нем — лишь внешняя оболочка. Чтобы отличать такие режимы от классической религии, в науке принято использовать суффикс «-изм»: например, исламизм. Следуя этой логике, учение ВРНС, отражающее идеологию Кремля, будет резонно назвать «православизмом»: используя лишь внешнюю атрибутику православия, оно полностью подменяет догматику. Современную политическую религию России (ПРР) нельзя считать возрождением традиции — например, православной. Это не теократия, а идеократия, продвигающая альтернативный западному проект глобализации — с хорошо узнаваемыми тоталитарными чертами.

Вызов смерти

Культ павших героев эпохи СССР подготовил матрицу для главного культа нынешней политической религии РФ. Эта матрица обращена к христианским моделям и архетипам и, конечно, тема смерти для нее приоритетна. Христианский «проект» апостол Павел видел в том, что «последний враг упразднится — смерть» (1 Кор. 15:26). Коммунистическая религия «отменила» христианский взгляд на личное бессмертие души, но ее не перестала волновать проблема смерти. Первое поколение русских коммунистов-«богостроителей» отчасти решало ее в духе русского космизма — философии Николая Федорова и Владимира Вернадского о победе над смертью средствами научно-технического прогресса. Большевик-утопист Александр Богданов разрабатывал учение о классовой победе над смертью за счет растворения индивидуума в коллективе, который при коммунизме станет бессмертным Абсолютом. Смерть представлялась ему «пережитком классового общества», индивидуализма, а торжество коллективизма, коммуны, упраздняя автономию личности, просто снимет эту проблему с обсуждения.

Оккультные искания современной российской элиты, обогащенные тайным знанием шаманов и проектами цифровых метавселенных, в общем-то, движутся в ту же сторону. «Новая» рассказывала, как целый ряд научных проектов, щедро финансируемых Кремлем, в частности — Курчатовский институт во главе с Михаилом Ковальчуком, ищут формулу бессмертия. Диапазон поисков простирается от банального продления биологического существования до вычурных идей переселения в ноосферу, преобразования биологической личности в цифровую. Поскольку «прозападная» позитивистская наука стояла на пути всей этой метафизики, президиум РАН фактически тихо упразднил комиссию по борьбе с лженаукой и фальсификацией научного знания, созданную в 1990-е. Новой религии нужна принципиально новая «наука», а старой выносит нещадный приговор главный философ Кремля Александр Дугин: «Настоящих ученых уже давно нет», представители академических школ «пронизаны жестко диктатурой либерализма». 

Культ жертв революции и Отечественной войны, подобно нынешнему культу СВО, играл роль социального лифта, возносящего люмпенов во святых, обладающих социальным бессмертием. Как при СССР, так и сейчас, сам язык, на котором описывается их подвиг, воспроизводит христианские прототипы. Сборник «Красная Голгофа» (1920 год) так воспевал революционеров, павших в борьбе: «Они в светлых пасхальных одеждах, с прекрасными одухотворенными лицами, разделяют с нами великую радость… Они умирали, уходя в таинственную бесконечную Нирвану… Души апостолов грядущего царства равенства, братства, свободы пусть дадут бодрость и силы, пусть отечески благословят нас на новую жизнь». Их могилы (типа действующего доныне некрополя у Кремлевской стены) стали местом паломничеств, шествия с их изображениями — крестными ходами, а дни их памяти — новыми религиозными праздниками. 

Центральное место в коммунистическом пантеоне занимал, конечно, Ленин, который удостоился особого святилища в сакральном центре страны и рукотворно-нетленных мощей. Лев Каменев воспевал его как мученика, принесшего «искупительную жертву», обратившего свои кровь и мозг в «семя» будущего освобождения человечества. Хранением и изучением мозга Ленина занимался целый институт, вдохновлявшийся, помимо прочего, «богостроительскими» идеями в духе Федорова о воскрешении великих людей силами будущих поколений коммунистов, которые решат проблему смерти.

Двуединый бог Великой Победы

«Победа в Великой Отечественной войне должна быть приравнена к сотворению Адама… пришествию на землю Христа», — писал еще один пророк ПРР, герой труда РФ и лидер движения «Русская мечта» Александр Проханов. Культ Великой Победы и вытекающий из него догмат о непобедимости русского народа — стержень этой религии. В этом контексте становится понятна сакрализация образа Сталина, который еще недавно был под запретом, а сегодня «заново открыт» не только как «главнокомандующий Победы», но и как русский мессия, который «принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой». Переосмысление образа ведет к оправданию репрессий, превращающихся из величайшего преступления в знак его божественного всемогущества. 

Маршалы победы в рамках этого культа становятся апостолами, предводитель которых — маршал Жуков, полководец, не считавшийся с потерями солдат. Канонизация в РПЦ адмирала Ушакова (уже состоявшаяся) и генералиссимуса Суворова (готовящаяся) — путь к канонизации советских военачальников и к более решительному «воцерковлению» образа Сталина. 

Если продолжить христианские аналогии, становится ясно, что русскому народу в этой религии отводится роль жертвы, которая положена на алтарь Победы ради очищения мира от проклятия фашизма. Поэтому народы, не признающие за русскими особую роль и их духовное лидерство, признаются богоборческими и достойными наказания. Более того, все чаще эти народы объявляются не принадлежащими к человеческой природе, «недочеловеками». Теоретики ПРР облекают это учение в «биологические» формы — так же как делали самые жуткие режимы прошлого: Владимир Мединский утверждает, что у русского народа есть дополнительная хромосома, а Александр Дугин — что русские произошли от кроманьонцев, тогда как западные «демонолюди» — от неандертальцев.

ВРНС объявил русский народ Удерживающим мировое зло, признал за ним божественное достоинство, что подразумевает и особые, абсолютные полномочия. Народ-Удерживающий персонифицирован в своем лидере-мессии: когда-то им был Сталин, а теперь Путин, который, если послушать телевизор, не менее решительно борется с фашизмом и нацизмом, чем его предшественник. 

Более того, СВО гораздо «мистичнее», чем Великая Отечественная (обилие мистики тут отчасти затмевает неудобные вопросы, которые могут возникнуть в головах граждан). «СВО — это война неба против ада», — провозглашает Дугин с трибуны ВРНС, и вслед за ним этот лозунг подхватывает патриарх Кирилл. Великая Победа, соединяющая прошлое и будущее, — истинное божество политической религии РФ. 

Хотя политическая религия жестко защищает свои догматы и святыни, карая кощунников и еретиков, ознакомиться с полным перечнем ее догматов и обрядов невозможно — тут важна интуиция. Участие в культе Великой Победы делает невозможным объективное изучение истории Второй мировой: любая профанация сакрального мифа, выявление в нем противоречий отдает кощунством. Законопослушный русский историк эпохи СВО исследует миф о войне, но ни в коем случае — не саму войну. 

Размытость культа гармонирует с общей неопределенностью правоприменительной практики в России эпохи СВО, когда жертвами репрессий периодически становятся совершенно «рандомные» люди. Существует довольно узкий перечень «заведомо наказуемых» форм осквернения святынь этой религии — от тушения Вечного огня до разрушения инсталляций с буквой Z. Но за пределами этого перечня можно пострадать за что угодно: от неаккуратного слова в частном разговоре до просмотра неправильного телеграм-канала в метро. Эта религия переживает этап формации, она еще не закостенела в своих догмах, но абсолютно нетерпима к еретикам и сомневающимся.

Коль скоро стержень политической религии — Великая Победа, а центральное событие — двуединая ВОВ/СВО, предметы ее культа в основном милитарны, то есть связаны с войной. Это разного рода знамена (в первую очередь красный флаг), военные памятники и мемориалы, города-герои и места сражений, песни военных лет, ну и официальные символы государства-победителя. Очень важен женский аспект культа, воплощенный, например, в обелиске «Родины-матери» на Мамаевом кургане и подобных ему. Символически национальный лидер-мессия состоит в браке с Россией, общей матерью всех ее граждан, которые как сыновья и дочери обязаны ее защищать от многочисленных врагов, постоянно стремящихся над ней надругаться. Через образ Родины-матери подчеркивается онтологичность связи гражданина со своим государством (а если оно авторитарно, то конкретно — с лидером), которую так же невозможно разорвать, как отменить участие матери в рождении ребенка. 

Милитарная политическая религия не выживет в мирных условиях. Раз борьба добра со злом, Суши с Морем, кроманьонцев с неандертальцами (по Дугину), Запада с Востоком, света с тьмой сопровождает всю человеческую историю, эта глобальная война не закончится, по крайней мере, пока не наступит рай на земле. Военное время прочерчивает границы между «своим» и «чужим», между «истиной» и «ложью» гораздо четче и грубее, чем мирное, склонное к многообразию и терпимости. И власть, подсевшая на иглу военной легитимации, едва ли сможет с нее слезть, поскольку нет в мире более мощного средства мобилизации и подавления, чем война трансцендентная, на которой народ-мессия борется прямо с сатаной и его воинством. Только в рамках этого мифа вопрос о власти становится по-настоящему сакральным, а призывы (тем более — действия), направленные на ее смену, — надругательством над святыней, актом богоборчества. Россия стала религией.