«Нужны ли мы еще»?

Будем честны: первоначальный шок позади. Невозможно три года находиться в состоянии непрерывного шока — ты просто не выживешь. Есть обыденная жизнь — никто не виноват, что мы ее живем.

Вот кот захворал. Он ни сном ни духом не ведает ни про какую СВО, ни про тех братьев, которых эвакуируют под обстрелами. А ему просто хреново — с него какой спрос?

Сидим в коридоре ветлечебницы, врачи внимательные, но ждать долго. У меня в планшете загружена новая книга, я ее открыл и прочел:

* * *

«Грандиозный маскарад зла смешал все этические понятия. То, что зло является под видом благодеяния, исторической необходимости, социальной справедливости, вконец запутывает… пребывающих в уверенности, что толикой разума они способны вправить вывихнутый сустав…

Еще трагичней крах этического фанатизма. Чистоту принципа фанатик мнит достаточной, чтобы противопоставить ее силе зла. Но, подобно быку, он поражает красную тряпицу вместо человека, размахивающего ею…

Человек, единственная опора которого — совесть, не в состоянии понять, что злая совесть может быть полезнее и сильнее, чем совесть обманутая…

Человек, ограниченный рамками долга, никогда не отважится совершить поступок на свой страх и риск, а ведь только такой способен поразить зло в самое сердце… Человек долга в конечном итоге будет вынужден выполнить свой долг и по отношению к черту.

Тот, кто, пользуясь своей свободой в мире, попытается не ударить в грязь лицом… тот должен остерегаться, как бы его свобода не сыграла с ним злую шутку. Он дает согласие на дурное, чтобы предупредить худшее, и не в состоянии понять, что худшее может быть и лучшим…

Избегая публичных столкновений, человек обретает убежище в приватной порядочности… Репутация его остается незапятнанной, но дается это ценой самообмана. Что бы он ни делал, ему не будет покоя от мысли о том, чего он не сделал. Он либо погибнет от этого беспокойства, либо сделается лицемернее всякого фарисея.

Кто устоит? Не тот, чья последняя инстанция — рассудок, принципы, совесть, свобода и порядочность, а тот, кто готов всем этим пожертвовать, кому присуща ответственность, и чья жизнь — ответ на вопрос и зов Бога.

* * *

Не стоит шарахаться от «Бога», если вы агностик: это писано протестантским пастором и теологом Дитрихом Бонхеффером в нацистской тюрьме, из которой у него не было особой надежды выйти.

Оказавшись от предложения остаться настоятелем прихода в Людное, он в 1935 году вернулся в Германию, с 1938 года был связан с сотрудниками абвера (разведка и контрразведка) — участниками антинацистского заговора. Выполнял задания заговорщиков во время выездов под прикрытием в Швецию, помог ряду евреев бежать в Швейцарию.

В апреле 1943 года Бонхеффер был арестован, первые полтора года провел в тюрьме, откуда имел возможность писать письма семье и другу, который в 1951 году объединил их в книгу «Сопротивление и покорность». После провала покушения на Гитлера в июле 1944 года и обысков у его участников переведен в концлагерь, откуда писать уже не было возможности.

Предоставим слово пастору (отрывки следуют в том порядке, в каком их расположил друг Бонхеффера и издатель книги — Эберхард Бедге).

* * *

«Не следует рассматривать успех как нечто нейтральное с этической стороны… Успех в конце концов делает историю, а Управитель ее… всегда претворит зло в добро… Проблема возникает в том случае, если успех достигнут дурными средствами. В этой ситуации мы узнаем, что для нашей задачи равно бесполезны как теоретическое критиканство и несговорчивость (то есть отказ встать на почву фактов), так и оппортунизм (то есть капитуляция перед лицом успеха). Разговоры о героической гибели перед лицом неизбежного поражения по сути своей весьма далеки от героизма, поскольку им недостает взгляда в будущее. Последним ответственным вопросом должен быть не вопрос, как мне выбраться из беды, не запятнав репутации героя, но вопрос, как жить дальше следующему поколению…

* * *

Глупость — еще более опасный враг добра, чем злоба. Против зла можно протестовать, его можно разоблачить, в крайнем случае его можно пресечь с помощью силы; зло всегда несет в себе зародыш саморазложения… Против глупости мы беззащитны. Здесь ничего не добиться ни протестами, ни силой; доводы не помогают; фактам, противоречащим собственному суждению, просто не верят… При этом глупец, в отличие от злодея, абсолютно доволен собой… И ни в коем случае нельзя пытаться переубедить глупца разумными доводами, это безнадежно и опасно…

Глупость не столько интеллектуальный, сколько человеческий недостаток. Есть люди чрезвычайно сообразительные и тем не менее глупые, но есть и тяжелодумы, которых можно назвать как угодно, но только не глупцами… В определенных обстоятельствах люди оглупляются или дают себя оглуплять… Глупость представляется скорее социологической, чем психологической проблемой… Оказывается, что любое мощное усиление внешней власти (будь то политической или религиозной) поражает значительную часть людей глупостью… Власть одних нуждается в глупости других…. Глупость часто сопровождается упрямством, но это не должно вводить в заблуждение относительно ее несамостоятельности. Общаясь с таким человеком, чувствуешь, что говоришь не с ним самим, а с овладевшими им лозунгами и призывами. Он ослеплен, он поруган и осквернен в своей собственной сущности. Став теперь безвольным орудием, глупец способен на любое зло и вместе с тем не в силах распознать его как зло…

Преодолеть глупость можно не актом поучения, а только актом освобождения. Однако… подлинное внутреннее освобождение в подавляющем большинстве случаев становится возможным только тогда, когда этому предшествует освобождение внешнее; пока этого не произошло, мы должны оставить все попытки воздействовать на глупца убеждением. В этой ситуации вполне очевидна тщетность всех нашей усилий постичь, о чем же думает «народ»…

Кстати, в этих мыслях о глупости все-таки содержится некоторое утешение: они совершенно не позволяют считать большинство людей глупцами при любых обстоятельствах. 

* * *

Велика опасность впасть в презрение к людям… Кто презирает человека, никогда не сможет что-нибудь из него сделать. Ничто из того, что мы презираем в других, нам не чуждо… Единственно плодотворным отношением к людям (и прежде всего к слабым) будет любовь, то есть желание сохранять общность с ними. Бог не презирал людей. Он стал человеком ради них…

* * *

К самым поразительным и неопровержимым открытиям я отношу опыт, что зло оказывается на поверку (и очень часто за удивительно короткий срок) глупым и бессмысленным… Одно не вызывает сомнения: в совместной жизни людей существуют законы, которые сильнее всего того, что пытается встать над ними, а потому игнорировать эти законы неразумно… Естественно, что нет ни одного сколько-нибудь важного в историческом плане деяния, которое не преступило бы в свое время границ этих законов. Коренное различие состоит в том, что это нарушение рассматривается либо как принципиальная их отмена и тем самым подается как своего рода право, либо остается в сознании как неизбежная вина, загладить которую можно лишь скорейшим восстановлением и соблюдением закона и его границ…

* * *

Если у нас не достанет мужества восстановить подлинное чувство дистанции между людьми и лично бороться за него, мы погибнем в хаосе человеческих ценностей. Нахальство, суть которого в игнорировании всех дистанций, так же характеризует чернь, как и внутренняя неуверенность; заигрывание с хамом, подлаживание под быдло ведет к собственному оподлению… Где ради материального благополучия мы миримся с наступающим хамством, там мы уже сдались, там прорвана дамба, и в том месте, где мы поставлены, потоками разливается хаос, причем вина за это ложится на нас.

В иные времена христианство свидетельствовало о равенстве людей, сегодня оно со всей страстью должно выступать за уважение к дистанции между людьми и за внимание к качеству. Подозрения в своекорыстии, основанные на кривотолках, дешевые обвинения в антиобщественных взглядах — ко всему этому надо быть готовым. Это неизбежные придирки черни… Мы переживаем сейчас процесс общей деградации всех социальных слоев и одновременно присутствуем при рождении новой, аристократической позиции, объединяющей представителей всех до сих пор существующих слоев общества. Аристократия возникает и существует благодаря жертвенности, мужеству и ясному сознанию того, кто кому и чем обязан, благодаря очевидному требованию подобающего уважения к тому, кто этого заслуживает…

В социальном отношении это означает отказ от погони за положением в обществе, разрыв со всякого рода культом звезд, непредвзятый взгляд как вверх, так и вниз, радость от частной, сокровенной жизни, но и мужественное приятие жизни общественной. С позиции культуры опыт качества означает возврат… от снобизма — к скромности, от недостатка чувства меры — к умеренности. Количественные свойства спорят друг с другом, качественные — друг друга дополняют…

* * *

Нам до сих пор казалось, что возможность планировать свою жизнь… относится к неотъемлемым человеческим правам. С этим покончено. Силою обстоятельств мы ввержены в ситуацию, в которой вынуждены отказаться от заботы о «завтрашнем дне» (Мф. 6:34), причем существенно, делается ли это со свободной позиции веры или же как вынужденное рабское служение текущему моменту. Для большинства людей вынужденный отказ от планирования будущего означает безответственную, легкомысленную или разочарованно-безучастную капитуляцию перед текущим моментом; немногие все еще страстно мечтают о лучших временах в будущем, пытаясь отвлечь себя этим от мыслей о настоящем. Обе позиции для нас равно неприемлемы. 

Мыслить и действовать, не теряя из виду грядущее поколение, сохраняя при этом готовность без страха и забот оставить сей мир в любой день…

* * *

Мысль о смерти за последние годы становится все более привычной. Мы сами удивляемся тому спокойствию, с каким мы воспринимаем известия о смерти наших сверстников. Мы уже не можем ненавидеть смерть, мы увидели в ее чертах что-то вроде благости и почти примирились с ней. Мы чувствуем, что уже принадлежим ей и что каждый новый день — это чудо. Но было бы, пожалуй, неправильным сказать, что мы умираем охотно (хотя всякий знаком с известной усталостью, которой, однако, ни при каких обстоятельствах нельзя поддаваться), — для этого мы, видимо, слишком любопытны или, если выразиться с большей серьезностью: нам хотелось бы все-таки узнать что-нибудь еще о смысле нашей хаотичной жизни… Мы все еще любим жизнь, но я думаю, что смерть уже не сможет застать нас совсем врасплох. Опыт, полученный за годы войны, едва ли позволит нам сознаться себе в заветном желании, чтобы смерть настигла нас не случайно, не внезапно, в стороне от главного, но посреди жизненной полноты, в момент полной отдачи наших сил. Не внешние обстоятельства, а мы сами сделаем из смерти то, чем она может быть, — смерть по добровольному согласию…

* * *

Мы были немыми свидетелями злых дел, мы прошли огонь и воду, изучили эзопов язык и освоили искусство притворяться, наш собственный опыт сделал нас недоверчивыми к людям, и мы много раз лишали их правды и свободного слова, мы сломлены невыносимыми конфликтами, а может быть, просто стали циниками — нужны ли мы еще? Не гении, не циники, не человеконенавистники, не рафинированные комбинаторы понадобятся нам, а простые, безыскусные, прямые люди. Достанет ли нам внутренних сил для противодействия тому, что нам навязывают, останемся ли мы беспощадно откровенными в отношении самих себя — вот от чего зависит, найдем ли мы снова путь к простоте и прямодушию.

* * *

Дитрих Бонхеффер был повешен вместе с шестью другими участниками антигитлеровского заговора, включая главу абвера Вильгельма Канариса, на рассвете 9 апреля 1945 года в концлагере Флоссенбюрг. Почитается мучеником рядом протестантских церквей, которые отнюдь не щедры на такое признание для принявших смерть в ХХ веке.

Книга Бонхеффера «Сопротивление и покорность» доступна для скачивания на сайте «Литрес».