Человек, который открывал форточку

Списали его фактически в 1977-м после чемпионата мира в Вене, бронзовый итог которого сочли оглушительным провалом. Но проявили «заботу», отправив заслуженного наставника, приведшего сборную СССР к олимпийскому золоту Инсбрука-1976, в Данию. Со стороны это могло показаться издевательством — человек, под началом которого играли и побеждали Харламов и Михайлов, Третьяк и Якушев, Анисин и Капустин, отправлялся в глубокую хоккейную провинцию, что даже почетной ссылкой не назовешь.

Кулагин не роптал, привел ХК «Редовре» к чемпионству, а на второй год пребывания в Дании его призвали спасать московский «Спартак». Красно-белые еще помнили о своем недавнем чемпионстве-76 (кстати, последнем в истории), в составе еще оставались звезды, и руководство грезило о золотых медалях, потому-то и обратилось к Кулагину. Может, надеялись, что маститый наставник повторит со «Спартаком» то, что пять лет назад ему удалось с «Крыльями Советов».

Шансов прервать новую гегемонию ЦСКА, который в 1977-м вместе со сборной возглавил Виктор Тихонов, были равны нулю. Но задача была поставлена именно такая, да и сам Борис Павлович как максималист на иное и не согласился бы. Хотя трудно было представить кандидатуру более неспартаковскую, чем Кулагин — динамовца по воспитанию и армейца по сути. В эти же годы в футбольном «Спартаке» подобную революцию совершал Константин Бесков, оба пытались придать красно-белой вольнице организованный характер, но хоккейный случай был даже сложнее.

Из записей Бориса Кулагина, впервые увидевших свет в книге Николая Вуколова и Игоря Тузика «Хоккейные звезды Бориса Павловича», явствует, что «Спартак» он не щадил: 

Мало того, прошелся Борис Павлович и по возведенному в ранг чуть ли не религии знаменитому понятию «спартаковский дух»: 

Да понимал Борис Павлович, что такое «спартаковский дух» в высоких его проявлениях, от Игоря Нетто в футболе до старшиновской тройки, от которой его ЦСКА в бытность Кулагина ассистентом Анатолия Тарасова изрядно настрадался. Но теперь, в других условиях и с другим составом, он хотел «привить то, что в противовес «спартаковскому духу» называл «цээсковской организацией хоккея». Вместе с призванным под спартаковские знамена своим бывшим подопечным Игорем Дмитриевым, через сопротивление и непонимание, они совершили почти невозможное, сделав «Спартак» лучшей командой страны. Лучшей после ЦСКА, который в начале 80-х с созданием лучшей пятерки мирового хоккея обрел ореол непобедимости.

Он привил «Спартаку» черты, ранее бывшие не в чести, он переломил легковесное отношение игроков к тренировочному процессу, нашел общий язык с ветеранами, привлек новых талантливых игроков, пригодившихся и сборной страны, он придал команде, раз за разом бросая перчатку армейцам, новое дыхание. «Спартак» четыре года подряд останавливался в шаге от вершины, и весной 1982-го красно-белые отстали от ЦСКА всего на пять очков, и то на самом финише. Может, порыва в какой-то момент действительно не хватило, а тот тихоновский ЦСКА без вдохновения было не одолеть.

Слишком неподъемной оказалась ноша, и Кулагин, как он сам писал, «загнал себя». Четыре серебра стали настоящим командным подвигом, но тогда это не оценили, как не оценили скрупулезность работы Бориса Павловича с командой, которую пять лет подряд вообще никому не удавалось тренировать. 

…По происхождению сибиряк — родился в Барнауле, где семья жила три года, потом были еще три года в Новосибирске, и только потом уже Москва, куда отца перевели по службе, и школа «Юного динамовца», подружившая Борю Кулагина с Юрой Тарасовым — младшим братом «отца советского хоккея». В футболе и русском хоккее Кулагин выделялся, был даже капитаном юношеской футбольной команды, но выделялся не настолько, чтобы на выпуске чувствовать себя готовым к большим делам. С учебой дела шли отлично, выпускные экзамены Боря сдал блестяще, но это было в июне 1941-го. В 16 лет он поступил в МАИ, тут же оказался в эвакуации, стал курсантом Серпуховского авиационно-технического училища, после уже учился на пилота, когда с подачи Тарасова-старшего (тот друга своего младшего брата не забывал) поступил в Военно-воздушную академию имени Жуковского.

Карьера футболиста и хоккеиста не задалась — возможно, сказался слишком большой перерыв на войну, хотя в списке команд оказались и ВВС, и челябинский «Дзержинец», и в конце концов тарасовский ЦДКА. А может, при переходе на хоккей с шайбой просто не хватило таланта пробиться на самый верх — так или иначе, после полученной в начале 50-х травмы Борис Кулагин пошел учиться в ленинградский военно-физкультурный институт, и о нем как об игроке быстро забыли.

Чтобы напомнить о себе как о тренере, ему потребовалось вывести в класс «А» армейцев Куйбышева, куда он был направлен после Оренбурга, тогдашнего Чкалова. На Урал он распределился из Ленинграда, начинал на невеликой должности инструктора по спортивным играм при Доме офицеров. Почти десять лет он пробивал себе дорогу сам, с самых спортивных низов. Когда однажды судил баскетбольный матч, выгнал с площадки за разговоры капитана команды авиационного училища — и если бы Борис Кулагин знал, что выгоняет будущего космонавта номер один, он все равно бы его отправил отдыхать — с дисциплиной у Кулагина всегда было строго. Гагарин зла не держал, позже не раз с юмором вспоминая об этом случае.

Анатолий Тарасов снова резко вмешался в судьбу Кулагина уже в начале 60-х. Многих удивило, что в качестве помощника он выбрал себе не кого-то из бывших подопечных, а неизвестного «физрука», но на тот момент у Анатолия Владимировича были трения со своими звездными ветеранами, и ему нужен был в качестве помощника свой человек, надежный и незашоренный. И, конечно, помнил мэтр о том, что Боря Кулагин был лучшим другом его младшего брата, погибшего с командой ВВС в начале января 1950-го под Свердловском.

…Кулагин отвечал в первую очередь за селекцию и доводку молодых хоккеистов, которых проходило через ЦСКА много. Он никого не торопился отсеивать, порой приходилось отстаивать молодого игрока перед патроном, как это случилось с Валерием Харламовым. Если бы не Борис Павлович — может, так бы и не дошел до основы самый искусный и харизматичный форвард советского хоккея. Инициатива вернуть Валерия из чебаркульской «Звезды», куда он был «сослан» Тарасовым, принадлежала именно Кулагину, не случайно харламовский снимок с автографом, висевший на почетном месте дома у Кулагиных, дополняла надпись «Моему первооткрывателю». На время отлучек Тарасова в сборную вся учебно-тренировочная работа тоже была, естественно, на помощнике, и мэтр всегда мог быть уверен, что ни одна мелочь от зоркого глаза Кулагина не ускользнет.

Степенность и осанистость проявились в нем уже в годы работы с ЦСКА. Как вспоминал Владислав Третьяк, «он умел даже внешним видом воздействовать на игроков. Ни разу не слышал от Кулагина грубого, бранного слова, ни разу! Это, пожалуй, единственный случай в моей хоккейной практике… 

Распался тандем в 70-м, когда великий Тарасов временно передал руль помощнику. Ни на секунду не выпускавшему команду из поля зрения мэтру этот эксперимент быстро разонравился. Хуже, что он не пришелся по нраву ветеранам, которые любили Кулагина-помощника, но не сильно обрадовались Кулагину-главному. Долго готовившийся к самостоятельной работе, он дал команде такие тренировочные нагрузки, которые и самому Тарасову не снились. ЦСКА в чемпионате не то чтобы повалился, но победная уверенность куда-то улетучилась. Начальство терпело до 17-го тура — и вернуло Тарасова. Хоккейная общественность вынесла Кулагину приговор: тренер неплохой, но не главный.

А он поднял «Крылья Советов», вытащив команду из болота. Таких ошибок, как с ЦСКА, он больше не совершал, стал действовать аккуратнее и тоньше. И не скрывал, что его вело: «На первом же собрании я объявил программу-максимум: только золотые медали, никаких промежуточных этапов, с сегодняшнего дня начинаем борьбу за звание чемпиона. Я помню тишину, установившуюся в зале, изумленные лица игроков, и физическое ощущение того, что мои слова ни до кого не доходят, а просто повисают в воздухе. Но мне было все равно. Я начинал работать самостоятельно, был жестоко обижен, зол, полон сил, энергии, честолюбия и собирался показать всем, и Тарасову в первую очередь, какой я тренер… Через три года мы стали чемпионами СССР». В чемпионском сезоне-1974 с птицей-тройкой кулагинских армейских выкормышей Лебедев-Анисин-Бодунов «Крылышки» опередили тарасовский ЦСКА на 11 очков, мэтра вышвырнули из ЦСКА и из хоккея, но не этого, совсем не этого хотел ученик, совершенно искренне сетовавший, что Тарасов ушел незаслуженно обиженным.

А Кулагину предстояло доказать, что он тренер, еще и в сборной СССР. Здесь он оказался на месте другого великого, тарасовского антагониста Всеволода Боброва. Всеволода Михайловича, гениального интуитивиста, не сильно заботили тактические премудрости, и он их еще с самой первой и самой главной суперсерии-1972 передал Кулагину. «Миф о непобедимости канадских профессионалов» они развенчивали вместе, вместе выиграли два чемпионата мира, а после Хельсинки-1974 строптивого и слишком независимого Боброва сняли.

Кулагин взял в помощники молодого тренера Владимира Юрзинова и возглавившего ЦСКА Константина Локтева. Вот таким большим для того времени тренерским штабом они свели вничью первую часть суперсерии номер два со сборной Канады, составленной из игроков альтернативной НХЛ Всемирной хоккейной ассоциации, а в Москве добили совсем непростую команду Горди Хоу и Бобби Халла. Чисто формально Борис Кулагин, чья популярность была несравнима с популярностью Боброва, превзошел его результат.

На этой волне был выигран чемпионат мира-1975 в ФРГ, на этой же волне подопечные Бориса Кулагина взяли олимпийское золото в Инсбруке-1976. И сразу после волна схлынула. Момент славы длился меньше чем три года, многие даже не успели по-настоящему поверить в то, что тренер Кулагин и есть продолжатель славных традиций, и что он пришел надолго.

Может, и сам Борис Павлович до конца не поверил, что после олимпийской победы он может спокойно работать со сборной. Интуиция его не подвела, потому что уже были намеки на смену курса, и Кулагина причисляли к тому поколению тренеров, которое уже сходило со сцены — вернее, которое заставили уйти в тень. Тарасов, Чернышев, Бобров — все они к середине 70-х были уже вне хоккея, Кулагина в качестве преемника перестали воспринимать уже после серебра на чемпионате мира-1976 в Катовице, который начался для сборной СССР с оглушительного поражения от хозяев. Да, Кулагина освободили от клубных обязательств ради сборной, но допускаю, что, если бы в Вене-1977 случилась победа, Бориса Павловича все равно бы сняли — как сняли в том же 1977-м с поста старшего тренера ЦСКА Константина Локтева, объявив ему об этом на чемпионском банкете. У власти уже был новый фаворит в лице Виктора Тихонова, в советском хоккее начиналась новая эра тотальной гегемонии одной команды, ради которой требовалось ничего и никого не жалеть.

Кулагинский «Спартак» попытался оказать сопротивление — и за пять лет безнадежной погони надорвался, как и старший тренер. После «Спартака» Мао, как его иногда звали за глаза, больше никого не тренировал. И прожил после хоккея совсем немного, оставшись в народной памяти разве что в меру удачливым «промежуточным звеном» между великими.

Специалисты и все, кто работал под началом Кулагина, так не считали. Особенно ценя то, что Борис Павлович как человек душевный «всегда оставлял шанс для реабилитации», и не только для непосредственных подопечных. По замечанию Игоря Тузика как одного из учеников и преемников, Кулагин называл это «открыть форточку».

Ему самому форточку вовремя не открыли.