Знают ли сегодняшние чекисты о графе Толстом?

Лев Толстой, думаю, сейчас плачет. Где, в каких высях? Да где бы ни был. Его строку — «Не могу молчать» — взял себе псевдонимом мальчик из маленького сибирского города Канска и под этим именем заливает в сеть свои песни. Выкладывает песню о брате «Осталось немного»: «Я расскажу вам историю / Об одном парне. / Мой брат Никита…»

Это о Никите Уварове, арестованном в Канске в его 14 лет, в июне 2020 года, и отбывающем сейчас срок. А мальчик, который поет, — его младший двоюродный брат Максим.

Никита в свои 14, ничего не подписав, никого не оболгав, рассказывал чекистам о графе Толстом — это было начало. Вот лишь пара цитат из протокола суда, из допроса старшего оперуполномоченного по особо важным делам отдела УФСБ по борьбе с терроризмом и экстремизмом. Откомандированного из Красноярска капитана спрашивает Уваров — о тех днях, в начале:

— Во время опроса вы угрожали моей матери, что ее выведут из кабинета, если она будет указывать вам на то, что вы задаете одни и те же вопросы?

— Я, как тот человек, который отбирал у вас объяснение, могу пояснить, что вашей матери я не угрожал. Я делал ей замечания за то, что она постоянно меня перебивала. На мои вопросы про анархизм вы говорили про Толстого, на что я вам делал замечание и говорил, что мне не нужны экскурсы в историю, я спрашивал про ваши убеждения.

А вот допрос в суде самого Никиты. Спрашивает адвокат Владимир Васин:

— Скажите, анархизм равно терроризм?

— Нет. Анархизм как идея не заключает в себе какого-то насилия и прочего, он за солидарность и взаимопомощь. Например, Лев Толстой, который поддерживал анархические идеи, выступал за пацифизм. За непротивление злу насилием и за анархизм одновременно.

Никита сел, а Макс запел. Он пел, панковал, взрослел, встречал питерских анархистов, едущих по России автостопом, они в таких же ушанках, что Никита был в свои 14 лет на самой известной своей фотке, и так же дерзко задирали голову; 

«Не могу молчать», безусловно, одарен, пишет всё сам: и музыку, и тексты, и играет на всех инструментах, и поет, и делает работу звукорежиссера. Тексты, конечно, еще детские, но «Не могу молчать» растет. Недавно ему исполнилось 18, переехал в Красноярск, и уже не один: например, «Вторая Россия» — это коллективная и песня, и манифест. Вот как ее представляют в релизе: «Ветеран хип-хоп сцены Dessar, рок-новичок «Не могу молчать», блогер RUDOY*, экс-гитарист группы Louna Рубен Казарьян и битмейкер WLVSKY. Гитарные риффы, эмоциональный рок-вокал, рассуждения о внутренней и внешней эмиграции…»

Музыканты разделены расстояниями, границами, но это не мешает. Блогер RUDOY (нижегородец Андрей Рудой в 2022-м переехал во Францию, в 2023-м признан «иноагентом») пишет, что «Не могу молчать» тут и поет, и «добивал барабаны», и «сварганил мощнейший хаус-ремикс, который слушается чуть ли не хитовее оригинала». Добавлю, что еще и в клипе — съемка Макса на телефон (унылого, но такого живописного красноярского правобережья).

Представляете будущее музыканта? Казалось бы: 18 лет, талант, жить бы да радоваться жизни, а как же за него страшно.

Конная банда всё скачет

Всё забывается. Минувшей осенью случился всплеск публикаций: за сутки дважды обновился рекорд в номинации «самый молодой» в перечне террористов и экстремистов Росфинмониторинга. Речь про 14-летних: Тимур Абдулин и Тимур Корчемкин. Конечно, никаких рекордов, если они и есть, то только в укорачивании нашей памяти. Уже забыли попавших в тот же список в июле 2020-го в свои 14 лет канских подростков. Ладно их — четыре года прошло, но за несколько месяцев до этого «рекорда», летом 2024-го, в реестр, например, добавили 14-летнего ивановского школьника Глеба Синицына.

Да, дети растут и вырастают, Никите Уварову уже 19, и сидит он уже во взрослой колонии, а новые дети достигают своего 14-летия, возраста ответственности, и идут в перечень уже они. Указываемые годы рождения ползут вверх. Был уваровский 2005 год, сейчас 2010-й. Школоте все чаще инкриминируют экстремизм и терроризм, отправляя в СИЗО, колонии и психиатрические лечебницы, о многих — ничего не известно, кроме строк в реестре.

14-летних брали, понятно, и до Уварова. «Четырнадцати лет пацан попал в тюрьму, / В одну из камер номер тридцать восемь — вот бедняга!» — помните «Сказание о Петре Якире, который родился в 1923 году, а сел в 1937-м» Юлия Кима? Тому реальному подростку за «пропаганду анархических идей среди учащихся школы» и «организацию анархической конной банды» с тренировками в калмыцких степях дали пять лет как «социально-опасному элементу». Вот и Уварову за его анархизм и его «тренировки» на канских пустырях впаяли столько же.

В общем, и до того было, и после, привычная для России ситуация. Мы сами ее нормализуем, не можем иначе, поэтому, когда страна спустя две недели после приговора в Канске начинает СВО, ты сидишь и думаешь: 

Нам, стоящим на обочине кандального тракта, невозможно не думать в таком вот ключе — ведь как-то надо жить дальше. Жить и обеспечивать собой бесперебойное функционирование этой дороги.

И вот уже и приговору больше тысячи дней, и спецоперации. Приговор детям тогда, в феврале 2022-го, стал к ней предисловием. С его оглашением открылись иные, чем прежде, уровни и горизонты самой жизни здесь, человечности, сострадания. Приговор прозвучал как этапный, как веха не только для Уваровых — для страны.

Меж тем в тот день, 10 февраля 2022 года, и 11-го, и потом еще полторы недели Россия обсуждала не Канск, а оказавшуюся положительной допинг-пробу фигуристки Камилы Валиевой, из-за чего на Олимпиаде в Пекине разразился «грандиозный скандал» — называли это именно так: откладывалась церемония награждения победителей в командном турнире, говорили о перераспределении медалей. Они ровесники, Камила и Никита.

Страна называла унижением России не пять лет для подростка Уварова (этого приговора она просто не заметила), а возникшую неопределенность вокруг спортивной карьеры подростка Валиевой.

Про Уварова 10 февраля говорили: ну день в СИЗО засчитают за два, сидеть всего ничего, выйдет по УДО до конца года… Тогда звучали, конечно, и нужные, и единственно подходящие слова. «Господи. Помоги мальчику выстоять», — как сейчас помню это, плюсую.

…Вышел? Конец срока Никиты Уварова — 19 марта 2026 года. СИЗО ему засчитали день за день. УДО не будет. Нет, теоретически оно возможно, но это фантастика. Ненаучная. 

Обыскивая квартиру Уваровых, изъяли кусок черной материи. Скомканный отрез лежал в рюкзаке Никиты, он думал скроить анархистский флаг — цвета свободы. Противоположного тому, с каким сдаются. В 1953-м черные флаги подняли восставшие з/ка на севере его, Никиты, края, в Норильске.

Тогда они после смерти Сталина создали свою демократическую республику и писали в Кремль письма с критическим анализом положения дел в стране, они заявляли: «Наша цель — свобода!» и «Мы хотим, чтобы с нами вели диалог не языком пулеметов, а языком отца и сына».

Кто-то может сейчас представить зэков, пишущих в нынешний Кремль и предлагающих ему разговор языком отца и сына?

Никита отказался даже от возможности вступить в диалог с верховной властью и просить ее о чем-то.

Хотя президенту написала мать Никиты Анна, президенту написал Александр Сокуров, тогда еще член Совета при президенте по развитию гражданского общества и правам человека. Что толку.

Ржавая карусель кружит

В мае 2023-го адвокат Васин отправил последнюю свою жалобу в ЕСПЧ: «Уваров против России. Преследование и инициация уголовного дела за листовки и осуждение ребенка военным судом». (Дело укладывается в срок до 16 сентября 2022 года, где отсечка для нарушающих конвенцию событий, далее обращаться уже невозможно.)

Жалобу зарегистрировали, решение ожидается.

Так совпало, что почти одновременно с отправкой жалобы пленум Верховного суда одобрил внесение в Думу законопроекта об увеличении числа судов, которым доверят террористические дела: приговоров, выносимых ежегодно только по ст. 205.2 (пропаганда терроризма), за последние 12 лет стало больше в 63 раза — с 5 до 318 в год. Четыре суда не справляются, им помогут все остальные окружные и флотские военные суды.

До этого, в апреле 2023-го, директор ФСБ Бортников провел закрытое совещание Национального антитеррористического комитета (НАК) о «профилактике терроризма в сфере образования и молодежной среде». Здесь же — генпрокурор Краснов, руководители федорганов, региональных антитеррористических комиссий. По данным НАК на то время, с февраля 2022 года в России (то есть, по сути, за год) предотвращено 118 преступлений террористической направленности, исполнителями которых являлись именно молодые люди и подростки. Согласно Генпрокуратуре, за 2022-й выявлено 992 террориста.

Причинно-следственные связи наглядны донельзя, эта карусель идет по кругу: начинается СВО — происходят диверсии на железных дорогах, поджоги релейных шкафов и локомотивов, поджоги вертолетов и самолетов на аэродромах и площадках авиазаводов, «молотовы» летят в военкоматы — это в основном молодость, до 21 года, много школьников и гимназистов. И одиночки, и в группах. Несогласные взрослые уезжают из страны, дети идут в тюрьму.

И Никита, кстати, мог бы уехать — после 11 месяцев предварительного заключения в СИЗО его выпустили ждать суда и приговора на волю без каких-либо условий и ограничительных мер. Но он не уехал. Съездил только на наше сибирское море, на Байкал. Ну куда еще — перед приговором? Что у нас тут осталось своего, «нашего»? Пейзажи только.

Счет задержанных за протесты против СВО подростков идет на многие сотни. И это те, о ком известно.

Нерв, как может показаться, не столько в Украине, в СВО, сколько в настроениях российской юности. Летом и осенью 2022-го — тюменское дело, аресты шестерых анархистов и антифашистов в Тюмени, Екатеринбурге, Сургуте по статье об организации террористического сообщества и участии в нем (205.4): хотели взорвать самодельной бомбой тюменскую ТЭЦ-2. То есть плетение сети продолжается, пензенское дело «Сети»** задало долгосрочный тренд.

А еще — дело читинских анархистов. А еще Челябинск, Владивосток, Томск, Уфа, Петербург, Новосибирск, Набережные Челны. Снова Красноярск, правда, уже не анархисты, другие организации, а из анархистов берут одиночку, сугубо за сетевую деятельность. Поселок Солнечный Хабаровского края, Брянск, Черемхово (Иркутская область) и сам Иркутск, Самарская и Орловская области, Краснодарский край, Москва, Ростов-на-Дону и область, Карелия.

В трибунале, судившем канских подростков, когда уже состоялись последние допросы (трех чекистов, и те довольно откровенно раскрыли весь механизм дела), адвокат Васин заметил, что это будет конвейер, потому что можно хватать любого чем-то не нравящегося подростка, открывать его телефон, и там обязательно найдется то, что можно будет использовать для обвинения по тягчайшим статьям. «Потому что возраст с 14 до 18 — самая зона риска. Самое бунтарство».

И канский опыт действительно востребован. Откройте СМИ, каналы, что аффилированы с силовиками или имеют там источники, сайты правоохранительных ведомств: это пусть не сплошняком, но регулярно происходит. Вот 15-летнего школьника из Свердловской области заподозрили в обучении в целях осуществления терроризма. У подростка изъяли телефон, в нем нашли инструкции по тактике проведения терактов и изготовлению взрывчатых веществ. По версии следствия, он начал изучать подобную литературу за семь-восемь месяцев до задержания. Ну как в Канске.

Людей все чаще задерживают в аэропортах: берут посмотреть телефоны, и на основе найденного в них возбуждают дела. Переписки Алсу Курмашевой, облачная папка с макетами листовок у неназванной жительницы Калужской области, эсэмэска о переводе в Украину в смартфоне американки Ксении Карелиной, прилетевшей в Екатеринбург навестить родителей, фото с радужным флагом в старом посте участника акции памяти Навального и т.д.

В Думе прозвучали рекомендации сажать за диверсии не с 16, а с 14 лет. Глава думского комитета по вопросам семьи, женщин и детей Нина Останина предложила и вовсе начинать привлекать к уголовной ответственности с 12 лет. Это оставлено без движения — пока. Она же, кстати, потом потребовала новую спецоперацию — демографическую: 51% населения должны стать многодетными. Если учитывать, куда идет детство и откуда черпают ресурс для поля боя, то — бинго!

Тот ребенок не умер

Итак, Никита скоро год как во взрослом лагере, в красноярской ИК-31. От работы никогда не отказывался, но пока ее для него не находится, в деревообрабатывающий цех — по специальности, полученной в детской колонии, — не берут. Анна: «Говорят — сиди в отряде. Другие мамы рассказывают, что сыновья работают на арболитовых плитах или кирпичах, в месяц 300–400 рублей получают».

Не тысяч, именно 300–400 рублей. Мне рассказывали за пару лет до этого и о меньших здесь зарплатах, у бизнеса в колониях впечатляющие прибыли — за счет зэков.

От учебы Никита тоже никогда не отказывался, но и учиться не получается. С учебой на графическом дизайне в Ижевском колледже, куда Никита поступил еще на малолетке, пришлось закончить, учеба не задалась. Понятно, что весь процесс обучения — онлайн, нужен мощный комп со множеством профильных программ, постоянный доступ к интернету. Ничего такого для узников не предусмотрено, и никто для Никиты делать исключение не собирался. Со временем в ИК-31 его отправили учиться на сборщика изделий из пластмасс (производство окон и дверей), потом на «сотрудника ЖКХ». Минувшей осенью Никита подал заявление на пересдачу ЕГЭ, выбрал три дополнительных — литературу, историю, обществознание.

Все такой же прямой, не меняется. Первые шаги в зоне, только заехал. Встречает прессовщик: «Совершил преступление?» — «Да». — «Раз так, раз ты пошел против государства, теперь государство пойдет против тебя». То есть «на базаре ловят», ну а Никита — сама искренность. Действительно, приговор вынесен, что вдаваться в подробности, объяснять?

Тем не менее от адвоката и родных Никиты известно: жалоб ни на людей в погонах, ни на сидельцев у него нет, всё, говорит, нормально. Живет в бараке, где 80 человек, в секции — 10–15. Никаких бесед по перевоспитанию, совместных просмотров телепередач нет. Анна рассказывает, что 

Приезжали наборщики на СВО: «Хочешь на СВО?» Никита: «Нельзя с такими статьями». Тот: «Я не спрашиваю, можно или нельзя, — хочешь или нет?» — «Нет».

По экстремистским и террористическим статьям народу немало. Когда поехал в КТБ (краевую туберкулезную больницу; вообще часто стал тут болеть, то одно, то другое, но вроде ничего серьезного — простуды, горло), рядом оказался парень — тоже по 205-й, его статье. Он рядом с Иваном Сафроновым сидел (бывшим журналистом «Коммерсанта» и «Ведомостей»), там же, через забор от Никиты, в ИК-17, основатель Group-IB (инфобезопасность) Илья Сачков (у него в приговоре тоже госизмена, как у Сафронова), севастопольский бизнесмен Владимир Гореликов (ему восьмой десяток лет; шпионаж) и др.

Тот ребенок, которым Никита родился, которым рос, не умер: он рассказывает о других с несправедливыми сроками, все так же сопереживает, находит, за кого вписываться, впрягаться — даже там. Там, где это крайне чревато. Говорит Анне не о себе, а о ком-то еще. Одном, другом, третьем — чтобы Анна звонила их матерям, а те чтобы звонили еще куда-то, жаловались, требовали…

Анна говорит, они сейчас стали ближе с Никитой. «Сейчас вижу, что он сильный и нет в нем злости и обиды ни на кого, и даже в несвободе он свободный». И если что-то решил — принципиальное для себя — это до конца.

Ну вот вроде и тюрьма, и Сибирь, зима девять месяцев, недостаток солнца и растущий организм — но нет, он упрямо остается вегетарианцем. На свидания обычно приезжают втроем — Анна, Татьяна (сестра Анны и мать Максима), Макс («Не могу молчать»). Раньше всё пытались откормить полноценной едой, но он ни в какую, и теперь Анна крутит с утра на мясорубке и берет с собой веганский фарш (если свидание трехсуточное) — лепят вместе пельмени, котлеты.

Таня потом уезжает, а Макс остается, Макс — «госпрограмма на свиданиях», как говорит Анна, «благодаря ему у Никиты настроение поднимается — не могут наговориться, мы не можем даже слова вставить, хохочут до слез, и мы вместе с ними. Максим и песни споет, и отстучит на барабане. Предложил вот по освобождении построить в Сухо-Ерше (почти обезлюдевшая деревенька в Канском районе) анархо-коммунизм, а Никита вспомнил, как на суде прокурор прочитала вместо «марш Немцова» — «марш немцев», и они с Денисом и Богданом (друзьями, проходившими с Никитой по делу) еле сдержали смех. Мы-то с Таней все о грустном, мне и сказать ему нечего — раньше, когда СВО только началась, говорила, что он не отсидит свое, а сейчас уже и не скажешь такое… А они смеются. 

Краткосрочные свидания проходят в кабинке, общаемся через стекло. Пытаемся трубку положить и на громкой поговорить. Так как гвоздь программы Макс, то в основном общается он, а мы с Таней смотрим и хохочем все вместе, потому что Макс рассказывает разные истории, друзей вспоминают. Иногда Никита смотрит на нас и становится грустным».

Анна продолжает созваниваться с матерями севших или привлекавшихся детей: обмениваются новостями, поддерживают друг друга и подсказывают; есть у них свой чат. «Все они, малолетки наши, саратовские, волгоградские, сахалинские, уже не дети. Слава богу, один убежал и сейчас в Армении, другому условный дали. Сахалинские мальчишки, правда, сидят».

Всё через Канск

Что еще? В песочницу, в детскую игру «Майнкрафт» (с которой связывали дело канских подростков, его так и называли — делом «Майнкрафта») зашло российское государство с пропагандистским аппаратом. Специальные агентства, гейм-сообщества, организации, видящие себя виртуальными ЧВК (по сути, интернет-крыло «Юнармии»), завели в игру собственную повестку в обертке для отрочества — те же, например, Шаман и Екатерина Мизулина, только пиксельные. Тот же Кремль, триколор, те же виды, краски. Только пиксельные. То же СВО, взрывы и кровь, трупы и дымы, только пиксельные; на серверах разыгрываются штурмы городов и деревень. Понарошку, но не совсем. Тот же мир, только онлайн. И другая сторона выдает соответствующий креатив, видео из игры с узнаваемыми образами Путина и Зеленского, с известными событиями на линии соприкосновения, набирают по миллиону просмотров и более.

А Канск стоит. Стоит на всех путях, его не объехать. Его не миновать никому, кто захотел бы понять, что происходит в России, и даже в буквальном смысле: любой, кто начнет объезжать Россию, непременно, хоть с запада на восток, хоть с востока на запад, однажды упрется в Канск. Глубокий его обход с юга — 18-километровую двухполосную дорогу с мостом через реку Кан, много лет провозглашали в приоритетных задачах дорожного строительства. И вот должны были сдать в 2021-м, но сроки постоянно переносятся, ничего не получается, сам руководитель Федерального дорожного агентства (Р. Новиков) докладывал премьер-министру (М. Мишустину), что «будем сдавать в ноябре обход Канска в Красноярском крае». Очередную попытку сдачи южного обхода Канска обещают в конце 2024 года. Точнее, обещали, сейчас уже говорят, что дорогу сдадут «к 2025 году». Вроде по смыслу то же самое обещание, но все же не то.

Мысль-то верная — Канск действительно лучше объезжать, оставлять в стороне, но пока — увы.

Все пока идет и делается через Канск.

* Включен минюстом РФ в реестр «иноагентов».

** Признана террористической, деятельность запрещена на территории РФ.