Сюжеты · Общество

«На той войне незнаменитой…»

85 лет назад, 30 ноября 1939 года, Красная армия перешла границу Финляндии и началась одна из самых бесславных военных кампаний

Советско-финская война, Финляндия. Советские военные продвигаются за танком во время наступательной операции, 1939 год. Фото: The Granger Collection

«В штабе военной части у дверей стоит шофер Коля Башмаков.

Капитан артиллерии Максимов кладет телефонную трубку. Встает, одергивает ремни. Шофер четко поворачивается. Но тут раздается телефонный звонок, и дежурный останавливает капитана:

— Товарищ капитан, вас просят.

Капитан слушает, а потом говорит в трубку:

— Итак, вы опять отступили? Печально… Товарищ командир дивизии, вы генерал, я же только капитан. Но я осмелюсь напомнить, что неоднократно предупреждал: дисциплина в ваших войсках хромает на обе ноги…

Дежурный в недоумении смотрит на капитана. Тот продолжает:

— Ваши подразделения лезут по сугробам без лыж, надеясь сокрушить противника только гиком, криком и диким завыванием. Кроме того, вы штурмуете крепость без плана, без подготовки, кулаками, штыками и саблями, и, конечно, противник бьет вас самой новейшей техникой. Генерал, я высоко ценю ваше личное мужество и вашу храбрость, но одного этого в современной войне для победы — увы! — никак недостаточно… Прошу извинить за прямоту… Через час я буду.

Капитан кладет трубку».

Так начинается киноповесть Аркадия Гайдара «Комендант снежной крепости» (впервые опубликована в журнале «Пионер», № 1 за 1941 год).

Куда, спрашивается, смотрела цензура?

Или правда поверили, что капитан Максимов разговаривает с сыном, «подразделения» которого штурмуют снежную крепость таких же, как он, пяти-шестиклассников — «с гиком, криком и диким завыванием»?

Машина замнаркома обороны Мехлиса под Суомуссалми в Центральной Финляндии недалеко от советской границы была обстреляна и вышла из строя, несколько человек были ранены. Мехлис добрался до советской погранзаставы лишь спустя 13 часов, судя по всему, проведя ночь в лесу…

Той же ночью 11–12 декабря, после того как предсовнаркома Молотов и нарком Ворошилов покинули «Уголок» (рабочий кабинет Сталина), его хозяин вызвал Берию. Нарастающие потери советских войск наконец нашли отражение и в донесениях НКВД. Через три дня Сталин приказал развернуть в тылу советских войск 7 новых полков НКВД, чтобы пресекать всякие попытки отступления. Однако переломить ситуацию на поле боя было непросто. 18 декабря Молотов и Ворошилов провели в «Уголке» 9 часов (с перерывами), а затем вернулись туда вечером 20-го и пробыли у Сталина до 3.45 ночи. Когда они уходили, было уже 21 декабря — официальный день рождения Сталина, которому исполнилось 60.

В этот день планировалось отпраздновать победу над Финляндией.

«Адрист нада писат лучи…»

Друг Набокова, старый эсер Владимир Зензинов, в 1943 году издал в Нью-Йорке — на личные средства и, конечно же, по-русски — книгу под названием «Встреча с Россией. Как и чем живут в Советском Союзе: Письма в Красную Армию, 1939–1941». Это было собрание «писем из дома» солдатам во время русско-финской войны.

Набоков был очень благодарен Зензинову за книгу:

«Мрачна, и скудна, и нестерпимо несчастна Россия, отражаемая в этих патетических каракулях, и, как Вы сами правильно отмечаете, ничего не изменилось — и те же солдатки шалели от того же голода и горя пятьсот лет тому назад, и тот же гнет, и те же голопузые дети в грязи, во тьме — за них одних всех этих мерзостных «вождей народа» следовало бы истребить — навсегда. Я считаю, что эта книга самое ценное из всего, что появилось в России за эти двадцать пять презренных лет».

В России книгу эмигранта Зензинова напечатали в 2022 году. Более всего меня привлекает в ней — полное отсутствие злорадства, только горечь. Горечь и жалость.

…Финские военные в пропагандистских целях устроили для иностранных корреспондентов «по свежим следам» поездку на фронт — в окрестности Суомуссалми, на место одного из самых страшных поражений Красной армии в ходе той войны. Поехали 10 человек, Зензинов попал в эту команду.

«Трупы встречались всюду — по одному, по два, целыми группами; были места, где они лежали кучами один на другом в самых страшных и непонятных позах.

Мы шли теперь по самому полю битвы. Вернее было бы сказать, по полю истребления. Как я позднее узнал из объяснений, 34-й танковый дивизион (Зензинов «дивизионом» называет 34-ю бригаду легких танков. — П. Г.) находился здесь уже около месяца, окопавшись от окруживших его со всех сторон финнов. За это время он успел устроить себе землянки. Мы видели окопы, направленные в разные стороны, видели и эти землянки. И те и другие, по словам сопровождавших нас финнов-военных, сделаны были очень плохо. Не могу судить об окопах, что же касается землянок, то они в самом деле поражали своей какой-то первобытностью. Это были просто ямы, прикрытые сверху молодыми елями и еловыми ветвями. В диаметре эти ямы имели 5–6 метров. В некоторых из них было какое-то подобие нар из земли. Мы видели землянки, в которых было раскинуто по несколько трупов: некоторые лежали головою вниз и ногами вверх по стенам этой ямы, как бы звездами. Нетрудно было восстановить то, что здесь произошло. Ликвидация 34-го дивизиона была произведена в ночь с 28 на 29 февраля и 29 февраля утром. Возможно, что ночью они были захвачены врасплох, и нападавшие бросали внутрь землянок, в спящих, ручные гранаты. На это указывали и босые ноги некоторых трупов».

Что больше всего поражало, это обилие всякого рода бумаги — печатной и писаной. Эту особенность современного поля битвы отмечают, между прочим, все корреспонденты и на других фронтах. Вряд ли какая другая армия оставляла на полях сражений столько печатного и писаного материала, как Красная армия. Ученические тетради из очень плохой бумаги, с напечатанной на задней обложке таблицей умножения всюду были рассыпаны по снегу. Снег усеян листками бумаги, обрывками газет и книгами.

В разбитом фургоне Зензинов нашел целую кучу книг — то была, очевидно, походная библиотека дивизиона. Рядом подобрал тетрадь в клеточку, «опись», составленную «16 октября 1939 года в дер. Заячья Сельга». В каталоге значилось 109 книг художественной литературы и 135 книг исторического и социально-экономического содержания, в том числе 4 экземпляра «Истории СССР» Шестакова, 17 экземпляров «Истории ВКП(б)», полное собрание сочинений Ленина, книга Клаузевица. В «Истории ВКП(б)» портрет советского маршала Василия Блюхера был несколько раз перечеркнут красным карандашом, его имя было зачеркнуто и в тексте. А изображение расстрелянного маршала Егорова было даже крепко заклеено белой бумагой.

Убито здесь было 2050 человек, в плен сдались только 58. Затем в течение двух дней из леса выходили обмороженные. Всего из дивизиона уцелело не больше ста человек.

Советско-финская война, Финляндия. Советские пехотинцы на санях, буксируемые бронированным танком. Фото: The Granger Collection

«Многие, — рассказывал финский офицер, — поднимали руки, но находившиеся рядом с ними отстреливались до последнего момента, поэтому приходилось уничтожать всех. В дивизионе оказалось около тридцати женщин. Все они были в мужской одежде и дрались как львицы — еще храбрее мужчин — и отстреливались, кто из револьвера, кто из винтовок. Все они тоже были убиты. Это были либо сестры милосердия, либо фельдшерицы. Их пол был установлен уже на трупах».

Зензинову в Суомуссалми удалось подобрать 11 писем и одну записную книжку. Всего же в книге использовано 511 писем, в том числе полученных от пленных.

«Если уж нужно как-нибудь называть ту орфографию, которой написаны эти письма, то ее следует назвать «фантастической» — или, если угодно, фонетической, потому что люди пишут так, как говорят, как слышат», — замечает автор. Фотографически воспроизведены карандашные каракули на листке бумаги. И в конце письма наставление: «Адрист нада писат лучи и хорошо ато ничив не паймош».

Старый эсер-боевик скрупулезно воспроизводит все письма; представляю, каких трудов ему стоило их — прочитать. Я позволю себе поправить орфографию и расставить знаки препинания — только в тех случаях, когда это мне показалось возможным.

«…Шура, напиши, что у вас там с Финляндией. Я, как только услышал, что Финляндия лезет со своим свиным рылом в наш Советский огород, я тут же стал к ним питать ненависть. И ответил на это тем, что поступил в комсомол. И тебе, Шура, тоже, если ты не комсомолец, записаться в комсомол и быть примерным бойцом в Р.К.К.А.».

Брат, девятиклассник.

Не «запишется» брат Шура в комсомол…

Ошибочно было бы думать, что бумаги нет только в деревне, делится Зензинов житейским наблюдением, — ее нет и в самом Ленинграде, нет в других больших городах, нет и на фронте. Вот почему некоторые из более заботливых корреспондентов прилагали и вкладывали в свои письма листки чистой бумаги из школьных тетрадей и даже конверты.

Во всех этих письмах, адресованных в действующую армию и на фронт, сравнительно мало говорится о войне, пишет Зензинов. Это странное, на первый взгляд, обстоятельство объясняется прежде всего тем, что подавляющее большинство писавших относились к войне, как к стихийной катастрофе — землетрясению или лесному пожару. Это катастрофа, которой нельзя избежать, и все те, кто затронут ею, лишь жертвы, участвуют в ней пассивно, как безгласные пешки.

Советско-финская война, Финляндия. Колонна советских военных на лыжах. Фото: The Granger Collection, New York

Все советское население было искренне убеждено: нападающей стороной была Финляндия, натравленная на Советский Союз империалистическими правительствами Англии и Франции, и что СССР только оборонялся. Так думала вся Красная армия и так думали все советские люди. Это и нашло отражение в письмах — и в письмах на фронт, и в письмах с фронта. Пишущие точно отражали в них все то, что они слышали по радио и на митингах и что читали в газетах, часто буквально повторяя официальные формулировки.

«Дорогой брат когда мы услышали о положении на границе что фины открыли огонь на нашу территорию то в нашей местности прошли митинги и вся колхозная масса, а в особенности молодеж просит правительство стерет земли лица так называя фашистскую финдляндию с тем расчетом несуйся в советский огород свиным рылом». (Письмо из Орловской области, от брата, «секретаря округа по выборам», орфография подлинника).
«Сволочь финляндия — такая козявка и тоже рыпается куда-то», — от жены из Воронежской области.
«Я очень рада, что вы так быстро и победоносно двигаетесь по Финляндии, освобождая ее от белогвардейцев. Я живу хорошо, нам осталось учиться одну пятидневку, а там Новый год и каникулы»… — из Москвы от племянницы, 22 декабря.

Это легкомысленное письмо, полное веры в победу над «белогвардейцами», подобрано возле Ламети. Повторюсь: в снегу там насчитали 2050 замерзших трупов красноармейцев.

Во всех письмах — «белофинны», «финские белобандиты», «белофинские вредители», «финляндская военщина», «иностранная плутократия», «подстрекательство капиталистов Англии и Франции», но и «защита священных рубежей родины». И всё венчает сакраментальное: «по приказу партии и правительства». Если «по приказу партии и правительства», то излишним становится всякое другое обоснование. Но оно есть: это — лозунг освобождения. Освобождали Польшу, освобождали Западную Украину и Белоруссию. Теперь — Финляндию.

Отсюда взрыв искреннего патриотизма, делает вывод Зензинов.

«С 12 сентября 1939 года пошол освобождать польский народ и да 8-го декабря этого года в настоящий момент нахожусь в Филяндии ослобождать филенский народ от финских бело бандитов».

Письмо с фронта из-под Суомуссалми от 1 января (орфография подлинника).

То и дело в письмах проскакивают детали «счастливой жизни» в государстве рабочих и крестьян.

«…пособие небудет незнаи как будем кормитце и домой ехат тамтоже лучше не будет продовольствия ничего нет всего как тебя взяли дак дали один килограм песку и тем и живем привозили канфет 2 ящика разбазарили кому попало хто поближе тому 3 килограм акому и ничего нам не досталос». От жены, из Мурманской области, каракули карандашом (орфография подлинника).
«…А хлеба давали на 9 трудаден 300 грам незнай еще дают или нет и не слышно». Место не указано (орфография подлинника).

Эмигрант Зензинов делает удивительно точный вывод: из сообщаемых в письмах мелочей постепенно вырисовывается жизнь в колхозе. Пишут о том, чего ждут от колхоза, что в колхозе выдают, и еще чаще, чего не выдают, и сколько чего приходится на трудодень, — сложная бухгалтерия советской колхозной деревни.

Бросается в глаза, что все пишут о выдачах или расчетах на трудодни, как писали бы рабочие о порядках на фабрике: какая-то чужая и чуждая самим крестьянам (колхозникам) власть установила распорядок, которому все должны подчиняться.

«Яшенька, я так плачу, потому что все говорят, что там у вас В–А, ну а я боюсь насчет тебя». 28 декабря из города Калинина от жены, «которая не смеет даже написать полностью слова ВОЙНА!», — комментирует Зензинов.

И это одно из немногих (приведенных в книге) писем, где «В–НА» воспринимается так, как и должна: как горе.

А начиналось все так…

3 ноября 1939 года «Правда» написала: «Мы отбросим к черту всякую игру политических картежников и пойдем своей дорогой, несмотря ни на что, мы обеспечим безопасность СССР, не глядя ни на что, ломая всё и всяческие препятствия на пути к цели».
Уже 2 декабря (на второй день войны) в только что освобожденном селе Териоки было создано «правительство» будущей Финляндии, возглавляемое секретарем Коминтерна Отто Куусиненом. В тот же день «в результате переговоров» с народным правительством было утверждено советское предложение «отодвинуть» границу на 90 километров от Ленинграда. За это с невиданной щедростью «Демократической Финляндии» отдали огромные территории Карельской АССР.

«Идя навстречу национальным чаяниям финского народа о воссоединении карельского народа с финским народом, в едином и независимом финляндском государстве, Советский Союз выражает согласие передать Финляндской Демократической Республике районы Советской Карелии с преобладающим карельским населением — всего в размере 70 000 квадратных километров, с включением этой территории в состав государственной территории Финляндской Демократической Республики и установлением границы между СССР и Финляндской Демократической Республикой, согласно приложенной карте».

Советско-финская война, март 1940. Фото: ASSOCIATED PRESS

Об этом никогда вслух не говорили, но ведь и Финляндию планировалось — «присоединить». По точно тому же сценарию, как через год присоединили Прибалтику.

А пока «Правда» пишет:

«Принятый В. М. Молотовым 4 декабря шведский посланник г. Винтер сообщил о желании так называемого «финляндского правительства» приступить к новым переговорам о соглашении с Советским Союзом.

В. М. Молотов объяснил г. Винтеру, что Советское правительство не признает так наз. «финляндского правительства», уже покинувшего г. Хельсинки и направившегося в неизвестном направлении, и потому ни о каких переговорах с этим «правительством» не может теперь стоять вопрос. Советское правительство признает только Народное Правительство Финляндской Демократической Республики, заключило с ним Договор о взаимопомощи и дружбе и это является надежной основой развития мирных и благоприятных отношений между СССР и Финляндией».

Но уже в марте следующего года — после все-таки состоявшихся переговоров Советского правительства с «отыскавшимися» финскими руководителями («пропало» народное правительство) — Куусинен тихо вернулся в Москву. Впоследствии стал секретарем ЦК КПСС, умер в 1965-м, его именем названа улица в столице России. Финляндия к себе его с тех пор не пустила — ни разу — даже в качестве туриста.

В начале войны тон советской прессы был бравурным — Красная армия выглядела идеальной и победоносной, финны же изображались крайне несерьезным противником.

2 декабря (через два дня после начала войны) «Ленинградская правда» пишет:

«Невольно любуешься доблестными бойцами Красной Армии, вооруженными новейшими снайперскими винтовками, блестящими автоматическими ручными пулеметами. Столкнулись армии двух миров. Красная Армия — самая миролюбивая, самая героическая, могучая, оснащенная передовой техникой, и армия продажного финляндского правительства, которую капиталисты заставляют бряцать оружием. А оружие-то, скажем откровенно, старенькое, поношенное. На большее пороху не хватает».

Вскоре выяснилось, что пороху у финской армии хватило на многое. Хотя соотношение сил к началу войны было таким:

Финская армия: всего 14 дивизий; 265 000 человек личного состава; орудий и минометов — 534, самолетов — 270, танков (английских и французских времен Первой мировой войны) — 64.

Красная армия (в воюющем Ленинградском округе): 24 дивизии, примерно 400 000 человек; 1 915 орудий; 1 476 танков, около тысячи самолетов. К концу войны численность личного состава советских войск на театре военных действий была доведена до 760,5 тысячи.

Войну, повторюсь, предполагалось завершить уже к 21 декабря — к 60-летию Сталина. По специальному поручению секретаря ЦК ВКП(б) Андрея Жданова композитор Дмитрий Шостакович уже написал музыку, чтобы в этот счастливый день исполнять ее на улицах Хельсинки. Но «Сюита на финские темы» так и не прозвучала.

Поселок Суомуссалми (около которого, напомню, Зензинов подобрал письма убитым красноармейцам) был занят 7 декабря силами советской 163-й стрелковой дивизии. Однако вслед за тем дивизия была окружена меньшими по численности силами финнов и отрезана от снабжения. На выручку ей была выдвинута 44-я стрелковая дивизия, которую финны силами двух рот (350 человек) блокировали по дороге между двумя озерами близ деревни Раате.

Советско-финская война, Финляндия. Финская зенитная артиллерия. Фото: ASSOCIATED PRESS

Прорываясь из окружения, 163-я дивизия потеряла треть личного состава и большую часть техники и тяжелого вооружения, после чего финны перебросили высвободившиеся силы для окружения и ликвидации 44-й дивизии. Ее к 8 января полностью уничтожили в сражении на Раатской дороге. Лишь небольшая часть военнослужащих сумела выйти из окружения, бросив всю технику и обоз (финнам досталось 37 танков, 20 бронемашин, 350 пулеметов, 97 орудий, включая 17 гаубиц, несколько тысяч винтовок, 160 автомашин, все радиостанции).

Выжившие командиры обеих дивизий позже были расстреляны — своими же.

Судьба разведчика

Уже после войны, в апреле 1940-го, на совещании в ЦК ВКП(б) были подведены итоги бесславной акции. Всем сестрам было роздано по серьгам. Выясняли, кто же виноват в том, что произошло. Наконец, заменили наркома.

Не так давно стенограмму совещания рассекретили.

Понимаю, никак нельзя ее было показывать неподготовленным людям; и в докладах, и в репликах собравшихся высших командиров было много такого, что и сейчас читаешь с изумлением.

Одними из главных виноватых назначили разведчиков: не предупредили!

В 1937 году про 30-летнего Ивана Проскурова, воевавшего в Испании, нарком Ворошилов в представлении к званию Героя написал: «Пользуется заслуженной репутацией исключительно смелого, хладнокровного и храброго бойца и командира», а Сталин, ознакомившись, вычеркнул «ст. лейтенант» и вписал: «майор».

Иван Проскуров. Фото: Википедия

В мае 1938 года (уже!) комбриг Проскуров становится командиром 2-й авиационной армии особого назначения, через 6 месяцев (!) ему присвоено воинское звание «комдив», то есть за неполных 2 года он прошел путь от старлея до генерала. Дальше — больше. 14 апреля 1939 года комдив Проскуров назначается начальником 5-го (разведывательного) управления РККА и заместителем наркома обороны СССР. Адмирал флота, Герой Советского Союза Н. Кузнецов вспоминал, как новый «главный разведчик страны» жаловался ему: «Я убедительно просил начальство не поручать мне дело, которое я не знаю и не люблю, но не помогло».

За два года Проскуров стал уже пятым (!) начальником Разведупра Красной армии: один за другим были расстреляны начальники военной разведки комкор Урицкий, армейский комиссар 2-го ранга Берзин, комдив Орлов, старший майор госбезопасности Гендин… Были репрессированы начальники многих отделов и подразделений Разведуправления. Из-за границы было отозвано и расстреляно большое количество разведчиков, военных атташе и их помощников.

В конце концов, и Проскурова из разведуправления уволили.

22 июня 1941-го началась следующая война. Уже через неделю генерал Проскуров был арестован в Петрозаводске и доставлен в Москву. Оказалось, что он «являлся участником военной заговорщической организации, по заданиям которой проводил вражескую работу, направленную на поражение Республиканской Испании, снижение боевой подготовки ВВС Красной Армии и увеличение аварийности в Военно-воздушных силах».

За «вражескую работу в Республиканской Испании» Проскуров, напомню, уже был обласкан, без меры повышен, награжден, стал Героем Советского Союза.

28 октября — через 4 месяца после начала войны, в поселке Барбыш под Куйбышевом — по предписанию народного комиссара внутренних дел СССР Л. Берии от 18 октября 1941 г. за № 2756/Б Проскуров был (безо всякого суда) расстрелян. Реабилитирован.

Было ему в 41-м тридцать четыре года.

«А ложек нет. Приходится есть кружками…»

Шифрограммы из Суомуссалми.

19.02. «Штаб армии. Почему морите голодом? Дайте продуктов. Помогайте, выручайте, иначе погибнем все. Кондрашов».
20.02. «Положение тяжелое. Несем потери, здоровых 360, больных 750. Ослабели окончательно. Срочно помогите. Держаться нет сил».
23.02. «Погибаем. Катастрофа началась. Требуем разрешения на выход. Дожидаемся до 16 часов. Кондрашов. Кондратьев».
27.02. «Вы нас все время уговариваете, как маленьких детей. Обидно погибать, когда рядом стоит такая большая армия. Требуем немедленного разрешения на выход. Если это разрешение не будет дано, мы примем его сами или примут его красноармейцы. Кондрашов. Кондратьев».

Кондрашов командовал несчастной 163-й дивизией, Кондратьев — той самой 34-й легкотанковой бригадой.

Но вот, наконец, долгожданный приказ пришел. 28 февраля в 18.00 было получено разрешение на выход из окружения. В 21.00 начался прорыв. Финны к нему были готовы. Устроили на дорогах завалы, установили мины, после завалов по обе стороны дороги оборудовали дзоты. Подпустив колонну, загнав ее на мины, принялись уничтожать прорывавшихся и истребили их практически полностью. Прорвались немногие. Спасся и комдив, предварительно переодевшийся в форму рядового красноармейца: снял с убитого бойца шинель и буденновку.

Лев Мехлис. Фото: Википедия

Лев Захарович Мехлис долгие годы был помощником Сталина, потом главным редактором «Правды», на волне Большого террора стал начальником Главного политуправления Красной армии, сменив Гамарника (застрелился) и Смирнова (расстрелян). На этом посту предоставилась редкая возможность развернуться. Он и развернулся. При этом Мехлис был человеком отчаянной храбрости.

Вспоминает генерал А. Хренов, тогда начальник инженерных войск Ленинградского округа: «В одной из рот его (Мехлиса) застал приказ об атаке. И он стал во главе роты, повел ее за собой. Никто не сумел отговорить Мехлиса от этого шага. Спорить же с Львом Захаровичем было очень трудно…»

Когда командир такого ранга встает в атакующую цепь как простой боец, пользы немного, но и вреда особого, как правило, нет. Гораздо хуже, когда с той же непринужденностью этот же командир берется вершить, мало в них смысля, дела масштабные, затрагивающие интересы многих тысяч, страны в целом.

На «финской» войне Мехлис стал членом военного совета 9-й армии, у командарма Василия Чуйкова, тоже человека до ужаса решительного. Сейчас обнародованы десятки документов за их двумя подписями, но авторство сомнений не вызывает: энергичный стиль комиссара первого ранга Мехлиса узнается безошибочно.

«…Ваш приказ № 01033 получен 11 января. Приступили к немедленному исполнению. Абрамов осужден и приговор приведен в исполнение 10 января.

Следствие по делу командира и комиссара 662-го полка закончено. В Юнтусранту посланы прокурор и трибунал, суд состоится 11.01 в присутствии личного состава 662-го полка и представителей других частей 163 сд.

Приговор в отношении командира и комиссара 662-го полка будет приведен в исполнение немедленно в присутствии полка. Виноградов (командир 44-й дивизии. — П. Г.), Волков (нач. штаба. — П.Г.) и бывший начальник политотдела 44 сд Пахоменко арестованы.

Приговор будет приведен в исполнение на месте немедленно».

«В Кандалакше, Кеми, Кочкоме и других тыловых районах попадаются значительные группы дезертиров. Нами приняты меры — они арестовываются. Во всех гарнизонах организовано круглосуточное патрулирование. На участке дорожно-эксплуатационного полка организованы заградительные отряды (одно-два отделения) во главе со средним командиром и политруком.

Не допуская массовых репрессий, мы проведем суды не только в строевых частях, но и тщательно проверим несколько процессов над красноармейцами и младшими командирами, предательски бросившими фронт. Порядок проведения такой же, как в отношении верхушки 44 сд, т.е. открытым судом и расстрел в присутствии представителей частей. Вокруг процессов ведется разъяснительная работа».

За всеми этими важнейшими, требующими немедленного решения делами, неизбежно теряются мелочи, которыми нижестоящие бомбардируют командование, отвлекая, раздражая, путая. Вот, скажем, пишет командир дивизии короткий панический рапорт:

«Никаких не можем получить перчаток. Люди отмораживают руки, особенно лыжники в разведке. Шьем перчатки из одеял, но это не удовлетворяет. Также остро стоит вопрос с ложками. Бойцы едят кружками. Наши запросы не удовлетворяются».

Советско-финская война, Финляндия. Солдаты финского лыжного батальона у могилы советского солдата на территории общины Салла. Фото: ASSOCIATED PRESS

Добились, чего хотели

Война закончилась. «Линия Маннергейма», которую в Москве договорились считать «самой мощной оборонительной системой в мире», была наконец прорвана. Правда, по оценке современного российского военного историка А. Исаева, «в действительности «линия Маннергейма» была далека от лучших образцов европейской фортификации».

Но не будем придираться, преодолел новый командующий Северо-Западным фронтом маршал Тимошенко «линию Маннергейма», разбил второсортный (по бедности строителей!) ее бетон артиллерией, завалил трупами амбразуры, вырвался на простор, готов был «брать Хельсинки»… Стал Героем Советского Союза, наркомом обороны.

Но поздно было брать Хельсинки. Негласные переговоры о мире поручили вести послу СССР в Швеции Александре Коллонтай. От Финляндии главным переговорщиком выступал новый министр иностранных дел социал-демократ Вяйне Таннер.

«Новая встреча с Таннером — снова наедине — оставила горький осадок. Коллонтай понимала его боль, но здравый смысл и трезвый расчет, а вовсе не только служебный долг повелевали ей не смягчать жесткость сталинских условий умиротворяющими оговорками. И она уговаривала Таннера принять сегодняшние условия, которые, конечно, хуже вчерашних, но зато заведомо лучше завтрашних». Так пишет Аркадий Ваксберг в книге «Валькирия революции» (1998 г.). В общем, молодец Коллонтай, выручила финнов, сломила их упрямство — причем «не смягчая жесткость сталинских условий» и не поступившись «служебным долгом».

В ночь с 12 на 13 марта договор был подписан в Кремле.

«В четвертом часу утра она заснула в кресле, так и не раздевшись. Час спустя ее разбудил шифровальщик: пришла телеграмма из Москвы с пометкой — «вручить немедленно». Вот ее текст. «Коллонтай. С Финляндией подписан и опубликован мирный договор. Ввиду ваших больших заслуг во всем этом деле горячо поздравляю вас с этим новым международным успехом Советского Союза. Молотов».

«Новый международный успех»! СССР уже был исключен из Лиги Наций. Резолюция была принята единогласно, причем на заседании Совета Лиги присутствовали представители 43-х входящих в ее состав государств, из них 10 воздержались — и ни один не голосовал против.

Гитлер презрительно назвал Красную армию «колоссом на глиняных ногах» и окончательно утвердился в своих относительно СССР планах. А финны окончательно выбрали себе союзников — того же Гитлера. Академик Александр Чубарьян (ныне научный руководитель Института всеобщей истории РАН) в соавторстве с профессором Олли Вехвиляйнен констатирует, что в результате войны Советский Союз «приобрел озлобленного соседа, озабоченного своей безопасностью и стремящегося к реваншу».

Общепризнанно: к Гитлеру Финляндию подтолкнула «миролюбивая, добрососедская политика» СССР. И через полтора года финские войска за полтора месяца «отбили» все потерянное, вдобавок заняли Карелию и остановились под самым Ленинградом (ради спокойствия которого вроде бы все и затевалось).

Но в 1940-м официально объявленные территориальные претензии СССР были удовлетворены. По оценке Сталина, «война кончилась через 3 месяца и 12 дней только потому, что наша армия хорошо поработала, потому что наш политический бум, поставленный перед Финляндией, оказался правильным». То есть «3 месяца и 12 дней» войны с заведомо более слабым противником — это победа. Так и говорили населению, так и писали в учебниках истории. Но, увы, некоторые воевали сами и поэтому знали, как было дело… на собственном опыте. Я бы даже сказал: на шкуре.

Вспоминает генерал армии, бывший командующий Ленинградским военным округом А. Грибков. Он участвовал в «Зимней войне» двадцатилетним лейтенантом, командиром танкового взвода.

«Наш боец шел в бой в холодной шинели, буденновке, ботинках с обмотками, винтовкой образца 1891–1930 годов, с лыжами в руках. Хотя в погранвойсках и войсках НКВД уже были на вооружении автоматы. Маршал Кулик, заместитель наркома обороны, говорил: «автомат — это для американских гангстеров, а нашему красноармейцу нужна винтовка с длинным четырехгранным штыком.

Я был свидетелем сцен — это показательные суды, расстрелы бойцов и командиров перед строем, расстрелы без суда и следствия.

В семидесятые годы я несколько раз официально посещал Финляндию, встречался с ветеранами той войны. Они говорили мне, что красные командиры, попавшие в плен, больше всего боялись своих старших начальников и энкавэдистов, нежели противника».

И о потерях

Потери Финляндии: погибших и умерших в госпиталях 26 662 военнослужащих.

Потери СССР: согласно поименным спискам, составленным в 1949–1951 годах Главным управлением кадров МО СССР и Главным штабом Сухопутных войск, безвозвратные потери Красной армии составили 126 875 военнослужащих.

Разница — сто тысяч.

Сегодня исследователи называют до 131,5 тыс. советских потерь — только убитыми.

Более достоверны цифры по пленным; их можно сравнить по двум источникам — советскому и финскому.

В ходе войны в плен попало 5395 военнослужащих РККА, включая 293 командиров и политработников. Почти все они (за исключением 20 человек) были выданы СССР после войны, включая и тех, кто возвращаться категорически не хотел и заявлял об этом. На Родине отнеслись к ним сурово: по итогам спецпроверки 158 человек бывших военнопленных были приговорены к высшей мере наказания «за измену Родине», 4354 человека решением Особого совещания при НКВД СССР попали в исправительно-трудовые лагеря сроком от пяти до восьми лет, 450 бывших военнопленных были освобождены.

***

В 1943-м, в разгар следующей войны, Александр Твардовский написал стихотворение, опубликованное много лет спустя:

Из записной потертой книжки
Две строчки о бойце-парнишке,
Что был в сороковом году
Убит в Финляндии на льду.
Лежало как-то неумело
По-детски маленькое тело.
Шинель ко льду мороз прижал,
Далеко шапка отлетела.
Казалось, мальчик не лежал,
А все еще бегом бежал
Да лед за полу придержал…
Среди большой войны жестокой,
С чего — ума не приложу,
Мне жалко той судьбы далекой,
Как будто мертвый, одинокий,
Как будто это я лежу,
Примерзший, маленький, убитый
На той войне незнаменитой,
Забытый, маленький, лежу.