Чтобы невиновных не забыли в тюрьмах

Зоя Светова и Вера Челищева беседуют с Сергеем Давидисом и Олегом Козловским — соавторами «Концепции освобождения и реабилитации политических заключенных».

Посыл этой работы — люди, осужденные в эпоху Путина, не должны потом, в случае, если режим в России сменится, ждать годами, когда же о них вспомнят.

Авторы концепции — юристы, адвокаты, правозащитники — предлагают механизмы, как юридически правильно, оперативно, а главное, справедливо освободить граждан, осужденных незаконно и в большинстве лишь за свои убеждения.

Ведущие: Зоя Светова, Вера Челищева
Звук: Василий Александров
Обложка: Татьяна Плотникова

РАСШИФРОВКА

Вера Челищева. Всем привет! Это подкаст «Совещательная комната». И это мы, его ведущие: я, журналист Вера Челищева…

Зоя Светова. …и я, журналист Зоя Светова.

Вера Челищева. Несколько недель назад в Берлине российские правозащитники и юристы представили «Концепцию массовой реабилитации политических заключенных» на случай, если в России произойдут изменения, сменится режим или просто вектор развития возьмет курс на гуманизацию. В России в настоящее время, по данным признанного «иностранным агентом» ОВД-Инфо, политзаключенных около полутора тысяч человек.

Концепцию составляли не популисты, не кабинетные юристы, не политики и не чиновники-»правозащитники» из фадеевского совета (прости господи) по правам человека в России. Она написана теми, кто с нарушением прав человека сталкивается воочию в режиме нон-стоп, кто работает в качестве юристов в судах в России, кто ездит в колонии, кто скрупулезно обжалует незаконные приговоры, кто добивается — да, бывают, такие чудеса! — наказания причастных к пыткам сотрудников колоний и СИЗО. Кто сам прошел через незаконные аресты и приговоры.

Концепция реализована по инициативе и при поддержке проекта «Первым рейсом» — сообщества россиян, которые готовы принимать участие в строительстве новой, демократической России.

И сегодня мы говорим с одними из авторов этой концепции Сергеем Давидисом, руководителем проекта «Поддержка политзаключенных. Мемориал» (российскими властями признан «иностранным агентом»), и Олегом Козловским, правозащитником.

Сергей, Олег, здравствуйте!

Первый вопрос, который у меня возник, когда я узнала, что будет готовиться такая вещь. Вот в чем смысл концепции на тему того, как в прекрасной России будущего начинать процесс освобождения и реабилитации политзаключенных, если: а) в стране института права нет в принципе; и б) в целом пока ощущается бесперспективность и отсутствие надежд на какие-либо изменения. Продолжается лавина посадок просто за убеждения…

Олег Козловский. Ну, вы знаете, есть такая классическая русская поговорка: готовь сани летом, а телегу — зимой. То есть если мы сейчас, когда вроде бы нет возможности эту концепцию реализовать (да, она кажется даже фантастической кому-то), не начнем задаваться вопросами, а как мы хотим освобождать политзаключенных, как мы можем это на практике организовать, то с большой долей вероятности, когда возникнет такая возможность, думать об этом будет некогда и некому. И это пресловутое окошко возможностей довольно быстро захлопнется. Поэтому мы как раз исходили из того, что сейчас, может быть, самое подходящее время, чтобы спокойно обдумать достаточно сложные вопросы. Они, может быть, на первый взгляд кажутся очень простыми и очевидными. Но на самом деле там очень много сложных деталей и нюансов. 

Сергей Давидис. Я совершенно согласен с Олегом. Только не могу согласиться с посылом вопроса, что нет надежды. Конечно, если бы надежды не было, то, наверное, не было бы и смысла писать какие бы то ни было концепции на будущее. Но надежда есть. И мы предполагаем, что так или иначе эта концепция пригодится и в той или иной форме будет реализована. Иначе, конечно, не стоило бы ее писать. Вопрос, когда она может быть реализована. Но этого мы предсказать не можем. Это уже вопрос, который шире нашей концепции. В конце концов, это не единственный проект того, что следует делать при открытии окна возможностей, когда вектор движения нашей страны поменяется. Но очевидно, что требование освобождения политзаключенных является приоритетным, наиболее срочным и безусловным среди разного рода требований, которые предъявляются к существующему режиму. И мы должны обозначать, что, собственно говоря, имеется в виду. Мы должны требовать чего-то конкретного.

Есть разного рода списки. Но понятно, что недостаточно освободить людей, которые есть в каких-то конкретных списках. Это слишком большую ответственность возлагает на тех, кто эти списки составляет. И в конце концов, режим многое делает для того, чтобы про сотни и даже тысячи политзаключенных люди просто не узнали. Вы упомянули статистику «ОВД-Инфо». Но она так же неполна, как наша статистика, статистика «Мемориала» (признан в РФ «иностранным агентом»).

Если брать и украинских гражданских заложников, и привлеченных к уголовной ответственности и лишенных свободы по сомнительным или заведомо неправосудным обвинениям, и украинских военнопленных, людей, которые обвиняются в России и уже непосредственно в госизмене, и по террористическим статьям, где зачастую ничего не известно, и многим другим… Сейчас это не является темой нашего разговора. Скорее можно оценивать общее количество людей, которые лишены свободы по политическим мотивам с явными признаками незаконности. 

Мы должны предложить некий институциональный подход. И этот подход важен сейчас как то, что мы поднимаем на щит как требования к режиму. Не вообще освобождение, потому что, а что он, собственно, режим, должен сделать? Требование должно быть инструментальным. Как совершенно справедливо сказал Олег, мы предлагаем некий инструмент, который может быть использован в ситуации, когда появится возможность для освобождения. И в конце концов, так или иначе говоря сейчас о том, что в какой-то обозримой перспективе можно ожидать прекращения горячей фазы ***, попыток какого-то урегулирования, очевидно, что одним из требований хотя бы минимального урегулирования отношений с существующим российским режимом (снятие санкций и т.д.) должно быть требование освобождения политзаключенных. Тут опять все утыкается в вопрос: а что же это значит? В этом смысле концепция — это и инструмент давления на режим, и практический инструмент, который нужен на будущее.

Зоя Светова. Сергей немного меня опередил. Он сказал, что да, есть уже списки, куда входят люди, осужденные за антивоенные новые статьи. Есть ученые, которые осуждены за госизмену, они тоже политзаключенные. Кроме того, есть украинские граждане, есть сотрудники нежелательных организаций. То есть, например, во времена Горбачева, когда освобождали политических заключенных, все было достаточно просто. Было всего две статьи УК СССР: это 70-я статья «Антисоветская агитация и пропаганда» и 190-прим. «Распространение заведомо ложных сведений». Вот эти две статьи были такие политические и, соответственно, горбачевская амнистия, когда всех этих людей помиловали, шла по целому списку политических. Но к каждому приходили, и многие подписывали бумагу о том, что не будут заниматься антиобщественной деятельностью, кто-то отказывался подписывать такую бумагу. Вот так в горбачевские времена происходило освобождение политических заключенных.

У вас в концепции изложен совсем другой механизм освобождения, и вы о нем расскажете. Но главный вопрос, который, конечно, будет всех интересовать, — кого вы считаете необходимым освобождать в первую очередь? Тех, кто осужден за эти пацифистские статьи? Или будут тоже просто составлены списки? Будут ведь люди, которые по естественным причинам не попадут в списки, потому что мы не знаем обо всех политзаключенных, которые посажены в тюрьмы за то, что они не согласны с режимом и по разным другим статьям, может быть, даже и не политическим. И эти люди, может быть, будут сами обращаться в какой-то орган, который будет создан. Вы о нем дальше расскажете. Вот кого вы предлагаете освобождать в первую очередь, когда наступит час икс?

Сергей Давидис. Это довольно подробно описано в нашей концепции. То, что предлагается этой концепцией, это не про списки вообще. То есть не о том, что надо составить какой-то список политзэков. Речь именно о механизмах и инструментах, о подходах к разным категориям людей, про которых можно утверждать, что они лишены свободы по политическим мотивам и незаконно. При этом даже и при советской власти, мы помним, Арсений Борисович Рогинский, например, сидел не по политической статье, хотя, конечно, был политзаключенным (в 1981 году Рогинский был приговорен к 4 годам лишения свободы по обвинению в подделке документов, разрешавших работу в государственных архивах. — Ред.). Религиозные политзаключенные тоже по другой статье сидели. Даже тогда это ситуация была сложнее, чем две статьи УК СССР 70-я и 190-прим. А сейчас ситуация с большим количеством статей, конечно, куда сложнее, и простых решений тут быть не может. Первое, что нужно сделать, — принять на политическом уровне закон о формировании комиссии, органа, который будет уполномочен координировать работу и отвечать за реализацию процесса освобождения и реабилитации.

Зоя Светова. Сергей немного меня опередил. Он сказал, что да, есть уже списки, куда входят люди, осужденные за антивоенные новые статьи. Есть ученые, которые осуждены за госизмену, они тоже политзаключенные. Кроме того, есть украинские граждане, есть сотрудники нежелательных организаций. То есть, например, во времена Горбачева, когда освобождали политических заключенных, все было достаточно просто. Было всего две статьи УК СССР: это 70-я статья «Антисоветская агитация и пропаганда» и 190-прим. «Распространение заведомо ложных сведений». Вот эти две статьи были такие политические и, соответственно, горбачевская амнистия, когда всех этих людей помиловали, шла по целому списку политических. Но к каждому приходили, и многие подписывали бумагу о том, что не будут заниматься антиобщественной деятельностью, кто-то отказывался подписывать такую бумагу. Вот так в горбачевские времена происходило освобождение политических заключенных.

У вас в концепции изложен совсем другой механизм освобождения, и вы о нем расскажете. Но главный вопрос, который, конечно, будет всех интересовать, — кого вы считаете необходимым освобождать в первую очередь? Тех, кто осужден за эти пацифистские статьи? Или будут тоже просто составлены списки? Будут ведь люди, которые по естественным причинам не попадут в списки, потому что мы не знаем обо всех политзаключенных, которые посажены в тюрьмы за то, что они не согласны с режимом и по разным другим статьям, может быть, даже и не политическим. И эти люди, может быть, будут сами обращаться в какой-то орган, который будет создан. Вы о нем дальше расскажете. Вот кого вы предлагаете освобождать в первую очередь, когда наступит час икс?

Сергей Давидис. Это довольно подробно описано в нашей концепции. То, что предлагается этой концепцией, это не про списки вообще. То есть не о том, что надо составить какой-то список политзэков. Речь именно о механизмах и инструментах, о подходах к разным категориям людей, про которых можно утверждать, что они лишены свободы по политическим мотивам и незаконно. При этом даже и при советской власти, мы помним, Арсений Борисович Рогинский, например, сидел не по политической статье, хотя, конечно, был политзаключенным (в 1981 году Рогинский был приговорен к 4 годам лишения свободы по обвинению в подделке документов, разрешавших работу в государственных архивах. — Ред.). Религиозные политзаключенные тоже по другой статье сидели. Даже тогда это ситуация была сложнее, чем две статьи УК СССР 70-я и 190-прим. А сейчас ситуация с большим количеством статей, конечно, куда сложнее, и простых решений тут быть не может. Первое, что нужно сделать, — принять на политическом уровне закон о формировании комиссии, органа, который будет уполномочен координировать работу и отвечать за реализацию процесса освобождения и реабилитации.

Закон должен приниматься тем органом, который на момент этих изменений будет полномочен эти решения принимать. Мы по умолчанию исходим из того, что это должен быть парламент, как предусмотрено действующей Конституцией. Но прозреть, как будет устроена Россия в момент таких изменений, мы, конечно, не можем. Так или иначе, тот орган, который будет принимать законы в тот момент, должен принять и закон об амнистии, принять те законодательные предложения, которые содержатся у нас в концепции, в связи с отменой ряда статей Уголовного кодекса, в связи с изменением ряда статей, и не только Уголовного кодекса, но и смежных вещей, которые тесно связаны с карательными нормами, как, например, законодательство о нежелательных организациях либо об «иностранных агентах». А после этого уже, соответственно, предполагается последовательная реализация конкретных мер с помощью той самой комиссии, которая должна быть создана на первом этапе.

Олег Козловский. Добавлю по поводу того, кто в первую очередь должен быть освобожден, кто во вторую. У нас нет такого разделения. То есть мы не приоритезируем, кто более несправедливо, кто менее несправедливо сидит. 

Мы опять же исходим все-таки из правового подхода. То есть не то что приходит революционная толпа, раскрывает двери тюрем и говорит: «Гуляйте все!» Возможно, и такое будет. Тогда, наверное, многие пункты нашей концепции не пригодятся.

Понятно, что есть издержки у такого подхода. Мы исходим из того, что процедура освобождения и реабилитации будет происходить в соответствии с законом, в соответствии с какими-то институциональными нормами. Важно: такая процедура не может происходить мгновенно. К сожалению, это не значит, что в день икс в 12 часов все люди, несправедливо посаженные, выйдут на свободу. Наша задача была как раз продумать наиболее эффективную, быструю процедуру освобождения, которая при этом, конечно, будет наиболее справедливой для всех.

Зоя Светова. Например какая?

Сергей Давидис. Мы пытаемся пояснить. Конечно, некоторая разница в скорости освобождения будет. Потому что объективно ситуации у разных людей разные, и характер обвинений у них разный. И те действия, которые они совершили, имеют разный характер. Существенная часть людей должна быть освобождена в силу декриминализации конкретных составов, которые сейчас содержатся в Уголовном кодексе, это «распространение заведомо ложных сведений об использовании российской армии», «дискредитация российской армии», законодательство, связанное с организацией деятельности нежелательных организаций, с неисполнением обязанностей «иностранного агента» и целый ряд других статей. Понятно, что отмена статей автоматически влечет за собой освобождение тех, кто по этим статьям осужден, и они освобождаются в этой ситуации очень быстро. То есть как только статьи отменены, не требуется никаких посреднических действий.

Если мы говорим об амнистии, то она применяется общим образом к конкретным категориям. У нас по крайней мере две большие группы людей, подпадающих под амнистию, описаны в концепции. Одна группа — это те, кого преследуют исключительно за высказывания. Понятно, что среди них могут быть люди, высказывания которых некоторую общественную опасность имели. Но при этом понимая, что таких людей очень много, а реальная общественная опасность любого высказывания не чрезмерно велика, мы сочли необходимым предложить амнистию в отношении всех, кто не попадает в первую категорию (то есть категорию тех осужденных, чьи статьи были отменены). Люди, осужденные за высказывания, чьи статьи не были отменены, тоже должны подлежать амнистии.

Но опять же, некоторые статьи могут применяться как к высказываниям, так и к действиям. И тут уже необходим, стало быть, какой-то опосредованный анализ по некоторым из этих статей — анализ, к кому эта статья применима, а к кому нет. Потому что в постановлении об амнистии это записать нельзя.

Вторая же группа людей, к которым предполагается применение амнистии, — это люди, которые совершили разного рода деяния в связи со своей антивоенной позицией и при этом не посягали на жизнь и здоровье людей. Это более сложная конструкция, потому что необходимо в каждом случае как минимум исследовать приговор и оценить, имело место посягательство на жизнь и свободу людей или не имело, были ли мотивы действий связаны с выражением протеста против войны или не были. А для этого анализа, чтобы понять, применима ли к человеку амнистия или нет, потребуется некоторое время, конечно.

Олег Козловский. Да. Все эти процессы, очевидно, будут развиваться параллельно: изменение законодательства, применение амнистии, будут решения судов, которые установят некоторые юридически значимые факты, которые в дальнейшем будут использоваться для того, чтобы освободить людей, несправедливо лишенных свободы. Например, это дела о неправомерном признании тех или иных организаций экстремистскими или террористическими, об установлении факта существования неких экстремистских сообществ. Ну например, сообщество сторонников Алексея Навального, дела которых активно развиваются сейчас. Будут, очевидно, в довольно большом количестве случаи индивидуального пересмотра дел. Это, наверное, самая длительная процедура, потому что это предполагает, что суд должен изучить приговор, изучить материалы дела и разобраться в том, имел ли место вообще сам факт преступления, были ли политические мотивы и так далее. Либо — как другой вариант — комиссия, о которой мы упомянули. Комиссия изучит эти материалы дела, и в дальнейшем конкретный человек может быть помилован либо в приоритетном порядке его дело будет пересмотрено.

То есть на самом деле путей много. 

Вера Челищева. Сложная тема. То, что касается граждан Украины, совершенно разных — и военнопленных, и тех, кто уже на момент СВО сидел в тюрьмах на территориях, потом оказавшихся присоединенными к России. Эти люди все разные, у них разные статьи, есть статьи тяжелые, есть не тяжелые. Вот что у вас в концепции прописано про этих людей? Ведь их права как-то тоже надо защищать, восстанавливать.

Олег Козловский. Признаюсь, что это, наверное, вообще самая сложная часть нашей концепции. Во-первых, потому что там больше всего неизвестного, и мы не знаем, какова будет ситуация в момент, когда, как мы надеемся, наши идеи будут востребованы. Может быть, все уже закончится, и большинство этих вопросов как-то разрешится к тому моменту. Может быть, наоборот, все только усложнится. Кроме того, это, конечно, затрагивает очень много разных сфер. Тут и интересы Украины, и международное гуманитарное право, которое тоже имеет непосредственное значение, и разумеется, политические и этические вопросы о том, каковы вообще права российского государства, каким бы оно ни было, в отношении этих граждан. Но так или иначе, в общих чертах: есть самая очевидная категория украинских граждан в неволе. Это военнопленные. Они в соответствии с международным гуманитарным правом по окончании конфликта должны быть репатриированы, возвращены на родину.

Вторая категория — украинские гражданские лица, которые удерживаются без каких-либо оснований. Поскольку никаких оснований удерживать их нет, они должны быть просто освобождены и возвращены домой. Здесь как раз правовых проблем нет. Сложнее, конечно, с теми, кто, например, был осужден российскими судами. Мы считаем, что в этом случае самым эффективным, самым быстрым способом была бы амнистия в отношении всех, кто осужден за ненасильственные преступления или за такие преступления, которые не имеют потерпевшей стороны. А тех, кто был осужден за насильственные преступления, следует передать Украине, которая дальше сама будет решать, как с ними поступать.

В отношении тех, кого преследуют только за сам факт участия в вооруженном конфликте, — это преследование неправомерное, оно должно быть прекращено. И эти люди, соответственно, тоже должны быть освобождены и иметь возможность реабилитации. 

Нужно разбираться в каждом отдельном случае. А разбирательство может занять долгое время. Поэтому здесь мы исходим из того, что у новых российских властей будет политическая воля на ведение переговоров с Украиной, и, вероятно, какой-то порядок обмена будет согласован, с тем чтобы эти люди уже либо были освобождены, либо отбывали наказание в своей стране.

Зоя Светова. Спасибо, Олег. А у меня еще такой вопрос. Внутри России еще существуют такие дела, когда, например, очень сложно понять: человек осужден по политическому делу или это связано с какой-то борьбой элит? Что в принципе можно рассматривать как политическое дело. Вот, например, известное дело топ-менеджера «Интер РАО» Карины Цуркан, которую «Мемориал» (признан «иностранным агентом» и ликвидирован в России) признал политзаключенной. Эта женщина осуждена за шпионаж. Но есть большие основания полагать, что никакого шпионажа там не было и что дело сфабриковано. Или очень часто бывают дела, связанные с экономическими статьями. Людей осуждают по экономическим статьям на большие сроки. Между тем ясно, что тут тоже какой-то передел собственности или какая-то борьба. Вот как быть с такими делами? Будут ли они пересматриваться в рамках вашей концепции?

Сергей Давидис. Вообще говоря, все-таки наш проект пытается касаться только политически мотивированного преследования. То есть понятно, что российская судебная система, российские правоохранительные органы за долгие годы вынесли исключительно много неправосудных решений и без всякого политического мотива. Очевидно, в случае изменения ситуации и появления воли к большему верховенству права, конечно, претендовать на пересмотр будет гораздо больше людей, чем охватывает наша концепция. И про все дела мы не пытались говорить. Это совершенно необъятная задача. И про реформу судебной системы вообще, и про реформу пенитенциарной системы, и про реформу системы следствия — мы все эти вопросы не поднимали. Потому что это гораздо более широкая задача, которая была бы нам просто не по силам. Но если есть мнение, что в каком-то деле экономические обвинения сфальсифицированы и политически мотивированы, вне сомнения, такой человек (или кто-то, представляющий его интересы) сможет обратиться в комиссию. И комиссия как раз ставит перед собой задачу изучения такого рода дел и высказывания своих рекомендаций по этому делу. Либо в случае, в общем, достаточно очевидного незаконного характера или политического мотива преследования комиссия может инициировать процедуру помилования, либо может со своими рекомендациями направить дело в прокуратуру, чтобы та обратилась в суд, либо сама комиссия может обратиться в суд.

То есть тут как бы разные треки возможны, с тем чтобы был осуществлен пересмотр этого дела. Но комиссия сама, естественно, пересмотреть дело не может. Общество «Мемориал» (признано «иностранным агентом». — Ред.) никогда никого политзаключенным не признавало. Это был правозащитный центр «Мемориал» (также признан «иностранным агентом». — Ред.). И дело Цуркан ничем не отличается, кроме того, что в нем политический мотив достаточно очевиден. Когда человека обвиняют в шпионаже в пользу Молдавии и молдавской разведки на основании не виденных никем доказательств, это выглядит, в общем, как, с одной стороны, дело сфальсифицированное, с другой стороны, как политически мотивированное. Но такое дело тоже, вне сомнения, должно быть изучено комиссией и с ее рекомендациями направлено туда или сюда. Я бы полагал, что такое дело как раз должно пойти по треку помилования, но это решать той комиссии, которая будет действовать в тех обстоятельствах, которые сложатся на тот момент.

Зоя Светова. Простите, Сергей, вот вы говорите о помиловании. То есть вы допускаете, что мы будем жить в стране, где будет президент, который будет наделен правом помилования? То есть это будет не парламентская республика?

Сергей Давидис. По действующей Конституции правом помилования обладает президент. В любой стране, так или иначе, есть субъект, который имеет право осуществлять помилование. Кто им будет? Какие бы мы ни строили предположения и ни высказывали пожелания к тому, как должна быть устроена политическая система будущей России, реализация нашей концепции предполагается не тогда, когда установится парламентская республика, пройдут демократические выборы (это все займет очень много времени). Реализация нашей концепции должна быть запущена в момент, когда только появится политическая воля. Велика вероятность, что в этот момент будут какие-то временные органы власти — исполняющей обязанности президента или коллективно, не знаю, какой-то президент.

Это, по сути, не важно. Важно, что кто-то будет вправе действовать от лица государства и принимать те или иные решения. 

Вера Челищева. А у меня такой, наверное, последний вопрос. Наше российское законодательство, конечно, очень сильно изменилось, особенно с февраля 2022 года. Много чего там добавилось, что портит жизнь гражданам, в том числе с антивоенными взглядами. А какие изменения авторы концепции — вы и ваши коллеги — предлагаете? Что декриминализировать, что из законодательства убрать вообще, чем его дополнить?

Олег Козловский. У нас довольно много изменений, которые мы предлагаем внести в Уголовный кодекс. Прежде всего это отмена многих статей, которых в принципе не должно быть в законодательстве, потому что они противоречат международному праву и российской Конституции, даже действующей, а также тех статей, которые дублируют уже имеющиеся и при этом активно используются в политических делах. Например, упомянутые уже до этого не раз статьи о военной цензуре, об «иностранных агентах», о нежелательных организациях. Так называемая дадинская статья о неоднократном нарушении законодательства о публичных мероприятиях. Всевозможные другие статьи, касающиеся фейков, которые создают угрозу и наносят общественный ущерб. Ряд статей, которые, с нашей точки зрения, не представляют достаточной опасности: например, демонстрация запрещенной символики, оскорбление религиозных чувств и тому подобные вещи. У нас достаточно длинный список, я не буду его весь перечислять. Думаю, что слушателям это будет скучно. А тех, кому интересно, я призываю изучить нашу концепцию, ознакомиться.

Мы не утверждаем, что этот список полный, и наверняка будут разные мнения относительно того, что еще можно изменить в Уголовном кодексе. Мы не претендуем на то, что мы знаем все ответы на все вопросы и что консенсус по этому вопросу существует в российском обществе. Нет, но мы перечислили те статьи, которые, с нашей точки зрения, совершенно очевидно не должны присутствовать в кодексе, и их отмена уже позволит освободить значительную часть людей, осужденных по политическим мотивам. Плюс к тому мы предлагаем и такие изменения, которые напрямую не касаются Уголовного кодекса, но касаются его косвенно. Например, отмена так называемого списка экстремистских материалов. Или изменения, касающиеся внесения людей в перечень экстремистов и террористов, что на данный момент используется как некое внесудебное наказание. Эти и некоторые другие изменения, мы считаем, необходимо внести в первую очередь. Это можно достаточно быстро сделать, буквально одним законом, и это сразу позволит освободить многих людей и тем самым облегчить им жизнь. Естественно, это только один из кирпичиков.

Сергей Давидис. Я бы добавил, если позволите, что помимо отмены целых статей или частей статей, явным образом противоречащих базовым принципам права, как совершенно справедливо сказал Олег, предлагаются и некоторые изменения. 

Как, например, «отягощающий признак» в виде использования интернета по многим статьям, связанным с высказываниями. Или, к примеру, сужение состава преступления по обвинению в госизмене до того, который был в начале нулевых годов. То есть без всех этих непонятных конструкций в виде «содействия во враждебной деятельности» и так далее, а только если была «передача секретных сведений в целях нанесения вреда внешней безопасности РФ». И удаление из 282-й статьи «социальной группы» как категории, по отношению к которой может осуществляться «унижение достоинства», поскольку это исключительно расплывчатая категория, а люди за это получают реальные сроки.

Довольно большой набор изменений предлагается, но, как справедливо сказал Олег, речь идет именно о минимальном наборе, потому что, вне сомнения, претензий к Уголовному кодексу гораздо больше, и к корпусу российского законодательства претензий тоже гораздо больше. Но вот это, как мы считаем, необходимо удалить в первую очередь, для того чтобы освободить тех людей, которые находятся за решеткой сейчас по политическим мотивам и незаконно.

Зоя Светова. Сергей, вы часто упоминали временную комиссию — тот самый орган, который будет заниматься, собственно, освобождением политзаключенных. А кто туда войдет? У вас есть идеи, по какому принципу вы будете формировать эту временную комиссию?

Сергей Давидис. С одной стороны, все-таки освобождение будет осуществляться либо решениями законодательного органа, каким бы он ни был, либо решениями того субъекта или органа, который будет полномочен принимать решение о помиловании, либо судами (в ситуации, когда речь идет об индивидуальном пересмотре). Комиссия выступает своего рода координатором, мотором этого процесса, она вырабатывает законодательные предложения, она обладает правом законодательной инициативы, правом обращения к президенту или к тому, кто будет его заменять и сможет осуществлять решения о помиловании. И формировать такую комиссию, очевидно, должны органы власти, какие бы они ни были на тот момент: парламент или парламент совместно с тем, кто будет президентом или чем-то похожим.

Мы не можем, естественно, сейчас предугадать, какой будет состав комиссии. Мы скорее говорим о требованиях к этому составу. Они довольно подробно изложены в нашей концепции. То есть, с одной стороны, это должны быть люди, которые в значительной степени обладают профессионализмом. С другой стороны, должно быть достаточно широкое представительство разных — и политических и профессиональных — страт в этой комиссии. 

Зоя Светова. Спасибо вам большое за такую интересную концепцию, которую вы придумали, за то, что вы про нее рассказали.

Сегодня в нашем подкасте «Совещательная комната» мы говорили с Сергеем Давидисом и Олегом Козловским — одними из авторов «Концепции освобождения и реабилитации политических заключенных» после смены режима в России. Вот такое длинное название. И мне показалось, что мы присутствуем, в общем, при таком достаточно фантастическом событии. Я вспомнила, знаете, такой был знаменитый лозунг майских студенческих волнений в 1968 году в Париже: «Будьте реалистами, требуйте невозможного». И вот Сергей Давидис вместе с Олегом Козловским действительно нам представили вот такую практически невозможную, но, я надеюсь, реалистичную концепцию в надежде на то, что когда-то режим в России сменится и будут освобождены все политические заключенные, то есть те люди, которые осуждены по политически мотивированным обвинениям.

Спасибо большое. Будем очень на это надеяться. А вы слушайте наш подкаст на YouTube, на Apple Podcasts. Пока!

Текст Концепции можно прочесть здесь.