Русское поле нарциссов

Когда государственная власть нечто предписывает своему народу и народ не посылает эту власть к черту, а так или иначе исполняет предписанное, это значит, что данная власть соответствует той картине мира, в которой существует народ. По крайней мере, это верно для той картины мира, которую разделяет та часть народа, которая не посылает эту власть к черту.

А когда мы говорим о картине мира, то мы, конечно же, говорим о культуре. Ибо культура и есть то, что создает из фрагментарных элементов мира его относительно целостный образ, его картину. И поддерживает эту картину от распада.

Власть, государство — это один из элементов культуры. Прав был Освальд Шпенглер, когда говорил, что

Власть и государство включены в культуру, это часть от ее части. Притом что чаще всего внутри культуры они есть элемент динамичный, определяющий. Какие бы невероятные и безумные вещи ни исходили от власти, они, по сути, идут не просто от группы девиантных управителей, взобравшихся на верх пищевой цепочки, — они идут от культуры. В той мере, в которой эта культура такую власть внутри себя приемлет.

Если власть без устали производит запреты и табу, если она изгоняет со своей территории все, что хоть как-то ей не нравится, — стало быть, это вопрос не только непосредственно к самой власти, но и вопрос к культуре, на почве которой такая власть произросла.

Что есть в культуре такого, что любит запрещение? Что это за картина мира, которая строится на изгнании всего сомнительного?

***

Запрет в культуре — это подавление свободы выражения определенных мыслей и желаний, сопровождаемое наказанием. Явление универсальное и человеческому роду изначально свойственное.

Подавляя свободу, запрет, тем не менее, завязан на самом принципе свободы. На свободе принуждать и доминировать. На произволе. Доминация сильных над слабыми. Сильный не объясняет слабому, почему для того нечто запрещено. По крайней мере, с этого начинается. По известному священному преданию, человеческая история начинается с необъяснимого запрета, его нарушения и наказания за нарушение.

Но пусть в основе запрета и лежит произвол, по мере оформления и упрочнения общественных связей он обретает некоторую логику. С архаических времен племя и род сдерживают спонтанное, свободное, иррациональное начало в индивиде, выставляя против него набор запретительных обычаев и законов, набор табу.

Вместе со становлением общественных организмов запреты обретают идейное, этическое обоснование и массовый характер. Но все это поначалу не универсальная логика и этика, а сугубо родоплеменная, локальная: то, что запрещено на «своей» территории и со «своими», вполне допустимо в отношении «чужих», т.е. в отношении всего остального человечества. В связи с таким акцентом на «своем» и презрением к «чужому» подобный тип общежития, культуры можно именовать нарциссическим.

Людской мир делится на тысячи разрозненных общежитий, каждое со своими тотемами и табу, и наказанию может подвергаться всякий, кто чтит другие тотемы или нарушает табу. Наказание может обрушиться на целое соседнее племя, живущее по иным обычаям. По отношению к такому племени допускается любое насилие. Это времена трайбализма, когда могуществу рода и племени отдельный индивид приносился в жертву без колебаний. Жестко очерченная сакральная идентичность, для которой окружающий мир выступает источником вражды, страха и ярости. Племя отчуждается от мира и устанавливает вокруг себя плотный занавес, а запреты и наказания — действенный способ этот занавес держать.

***

Несмотря на неукоснительно строгий и скорее даже жестокий характер племенных запретов, их происхождение иррационально и спонтанно. С одной стороны, за ними стоит страх перед большим миром снаружи и непонятным, темным миром внутри человека. И желание от неприятных воздействий этих миров себя оградить. Но не только это. Ибо

Вполне вероятно, что многие запретительные идеи рождаются из того, что можно назвать наступательным нарциссическим самоутверждением, обусловленным активным самолюбованием группы и ее вождей. Запрещение призвано подчеркнуть особенный, автономный и «богоизбранный» путь. Ибо все, что приходит извне или не следует мейнстриму, воспринимается не как повод для апгрейда, для эволюции, а как причина слабости и измены себе. Нарциссизм в принципе не понимает и не принимает эволюции. Замкнутый на себе, он вычеркивает все иное. Более того, он с известным азартом ищет вокруг себя все новые и новые предметы или идеи для их вычеркивания, для запрещения. Таким образом он утверждается.

Возникает феномен замкнутого сознания, когда концентрированное внимание на «своем» бытии отчуждает и обесценивает бытие окружающего, внешнего мира. Если «своя земля» и «своя кровь» исключительно сакральны, то весь остальной мир, все иные земли и племена — это зона профанического и, в общем-то, неодушевленного существования. Значимость такого мира невелика, как и интерес к нему.

***

Одни запрещают для самоутверждения, а другие соглашаются с запретами из-за тревоги и страха. Рядовой человек племени, адаптированный и лояльный, воспринимает запреты, изолирующие его от мира, как нечто безусловно положительное, как своего рода залог, что он и его род не растворятся, не исчезнут в бескрайнем. Возможно, так люди подражают той естественной видовой обособленности, что по умолчанию свойственна всем животным существам как их генетический навык. Ведь сами по себе люди определяющих видовых навыков не имеют, а если верить гуманистам и философам, они есть существа априори универсальные и свободные в самоопределении.

Ответом на такой вопрос и является запрет. Следуя запретному кодексу, индивиды имеют хорошие шансы оградить себя от многих рисков. А также от собственной непредсказуемой природы, от страхов и от тех пропастей, на которые так богато воображение всякого, кто не отягчен развитой рефлексией. В целом звучит это примерно так: если мы не вычеркнем из контактов мир внешний и не наложим строгие табу на мир внутренний, не выживем. Никаких лишних исканий и вопросов: одна земля, один народ, один бог, один вождь. То, что нас изолирует, делает нас сильнее.

***

Нарциссизм, склонный к запрещению или вытеснению из пределов сознания всего, кроме самого себя, выражается в определенном типе культуры. Такая культура имеет, как правило, ярко выраженные коллективистские, корпоративные черты, черты секты или компании сетевого маркетинга. Ибо нарциссическое сознание является абсолютно несамодостаточным, оно нуждается в постоянном подтверждении, признании, а это обеспечивается в условиях, когда вокруг гарантированно признаются и одобряются определенные вещи, идеи. Отождествить себя с этими идеями и больше не знать нужды — таков путь нарциссизма.

Поэтому вполне можно говорить о нарциссическом типе культуры, где всегда воспроизводится одно и то же, один и тот же смысл в знакомых формах, и выбраковывается все, что ему не соответствует. Критерий же этого смысла выводится не из каких-то отвлеченных, абстрактных и универсальных позиций, доступных для рефлексирующего разума. Нет, он выводится просто из потребности не слишком просвещенных людей получить понятную и стабильную идентичность — такую, чтоб их естественный нарциссический инстинкт оказался удовлетворен. Когда люди подобной культуры говорят, как они гордятся своей нацией, родиной, историей, литературой, религией, это означает именно то, что их нарциссизм удовлетворен и они больше не знают тех тревог, что несет с собой свобода познания.

***

Как правило, нарциссическая культура удовлетворена существованием в своих пределах и не слишком интересуется чем-либо внешним. Все, что внутри нее почитается за высокие и правильные ценности, не положено и рядом ставить с ценностями «инородного» происхождения. Сравнение, конечно, же допустимо, но лишь затем, чтобы еще раз подчеркнуть однозначное превосходство собственной картины мира. Нарциссическое сознание убеждено: признавать или даже с уважением относиться к альтернативным, или так называемым универсальным идеям равносильно лишению себя твердой и проверенной почвы под ногами. Равносильно собственному поражению в правах. Потому в отношении к «инородному» всегда наготове скепсис: «Из Назарета может ли быть что доброе?» (Ин. 1: 46).

В итоге, даже когда «инородное» напрямую и не запрещено, в сознании устанавливается внутренний запрет не только на его признание, но и на сам интерес к нему. 

***

Выше упоминалось, что запреты способны возникать не только из «охранительных» мотивов, но из «наступательных» тоже. Нарциссическое сознание, как это принято считать у психологов, не обладает внутренней содержательностью. Оно пусто изнутри. По крайней мере, все, что относится к содержательному, внутрисмысловому аспекту человеческого «я», в нем не развито и не имеет существенного влияния. И вероятно, чтобы не остаться в ужасе полной беспредметности, такое сознание должно постоянно заполнять себя объектами. Причем объектами, которые будут подтверждать нарциссическую идентичность. Давать удовлетворение. По сути, лишь таким образом — присоединяя объекты — удовлетворение здесь и происходит.

Объектом же может служить все, что угодно: жизнь и смерть, люди и отношения между ними, чувства и убеждения. Нарциссизм действует так, чтобы всякая встреченная индивидуальность попадала в статус его подданства, работала на его идентичность. Это происходит как на персональном уровне, так и на коллективном. На уровне нарциссической культуры.

В культуре, которая предписывает нарциссическую объектность, индивидуумам надлежит скрывать, вытеснять, а то и вовсе уничтожать собственную идентичность, свою субъектность, и заменять ее на идентичность, выдаваемую нарциссическим распорядителем, в качестве которого выступает или напрямую власть, или расхожее общественное мнение со своей не принимающей дискуссий установкой «у нас так принято» или «у нас все делают это». По сути, в этом и состоит самый радикальный запрет из всех возможных — запрет на субъектность, на месте которой устанавливается «правильная» нарциссическая объектность. Культурный патриотизм. Говоря на языке популярных современных понятий,

Наверное, главная цель, которой хотят достичь распорядители культуры, — полная лояльность индивидуума ко всему, что бы в культуре ни вытворялось и ни провозглашалось. Внутренний самозапрет нелояльности. И остается лишь удивляться тому, как легко индивидуум дает на все это согласие. Без раздумий и сожалений делается нарциссическим объектом, готовым к исполнению предписанных требований. Словно персонаж рассказа Франца Кафки «Превращение» Грегор, который, однажды утром обнаружив себя превратившимся в большое насекомое (в жука), не особенно этим шокирован и даже не удивлен. Да, нарциссизм хочет от своих объектов согласия, а не удивления. Удивленный объект нарциссизму не нужен.

***

Подобное положение вещей и подчиненная, «абьюзная» роль индивида настолько очевидны и повседневны во все времена (как давние, так и нынешние), что возникает представление об их неизбежности и даже естественности. Но возможны ли в принципе другое, не «нарциссическое» устройство культурного поля и другое, не «объектное» положение в нем индивида? Да, возможны.

Перемены начинаются с возникновением античных глобальных цивилизаций. Или, как называл эту эпоху философ-антрополог Карл Ясперс, с «осевого времени». У греков и римлян тех времен впервые возникают представления об универсальных, ойкуменических идеях: благо, красота, добродетель. Эти идеи имеют отношение к совершенно любому индивиду и уже не измеряются племенной территорией или традицией крови. Различие же своих и чужих богов порождает не вражду, а исследовательскую интригу. Многовековой дискурс трайбализма впервые подвергается иронии:

Нарциссическая природа людей, конечно же, никуда не исчезает, но из-под нее убирают идейные основания. Инакомыслие признается античной цивилизацией и активно поддерживается. На всей огромной территории Римской империи никакому народу и племени не препятствовали видеть мир по-своему. И по-своему верить. Более того, римляне с удовольствием перенимали у населения подвластных земель самые странные, экзотические представления. И триумфальное историческое шествие христианства, если смотреть на него как на феномен культуры, а не как на метафизическое откровение, сделалось возможным благодаря античной универсальности. «Нет ни иудея, ни эллина» — безусловно, это эллинская, ойкуменическая мысль.

***

Собственно, вся дальнейшая история человечества являет собой переплетение и антагонизм этих двух определяющих культурных позиций — нарциссической и ойкуменической. Они могут сосуществовать в пространстве одного времени, страны и языка, но при этом не смешиваются, не становятся одним целым. То, что являла философская космогония Джордано Бруно или арт-импровизации Караваджо, не одно целое с тем, что в том же месте и в те же времена являли собой постановления святой инквизиции или проповеди Савонаролы. То, что думали и писали Чаадаев и Пушкин, не одно целое с военными парадами Николая I или теорией «официальной народности» графа Уварова.

Сосуществуя и противореча друг другу, эти две культуры задают истории подвижность. Нарциссическое начало самоутверждается в запретах и, как правило, доминирует. Ойкуменическое — различными творческими способами запреты преодолевает, но чаще всего занимает аутсайдерское, а то и маргинальное положение. Тем не менее если социум развивается, если нравы и представления эволюционирует, это всегда плоды влияния ойкуменистов. В какой-то момент их выходы из запретных зон уже нельзя игнорировать, и в истории общественного бытия наступает качественный скачок.

Однако возможно и такое, что нарциссическая сторона решает совершенно под корень извести своих оппонентов. В этом случае запреты становятся абсолютными и в ход активно идут силовые ресурсы, которыми в полной мере обладает главный нарциссический субъект всякого общественного бытия — власть. Сосуществование делается невозможным, и ойкуменическая сторона вынуждена или покинуть общую территорию, или перейти в режим минимальной проявленности, или же, бросая открытый вызов, получить полную меру репрессий. Единственные перемены, которые в этом случае намечаются на горизонте, — это перемены, связанные с еще большим, абсолютным усилением главного нарциссического субъекта. И соответственно, с абсолютным превращением в объекты всех действующих лиц данного процесса. По крайней мере до тех пор, пока главный нарциссический субъект тоже не претерпит катастрофу — уже абсолютную.

***

Кажется, что эволюционные преимущества ойкуменического варианта очевидны. Но это не так. Огромное количество людей и сейчас воспринимает свободу не иначе как свободу «темных» ее сторон. А познание себя — как расточительство времени, так необходимого для выживания и обустройства в мире материальных вещей и отношений. Эти люди с ожиданием смотрят в сторону тех, кто обещает им вместо свободы понятные, отчетливые и снимающие тревогу смыслы. Кто обещает дать по-настоящему правильных, «своих» богов.