Операция «Эмиграция»

В 2021 году бывший начальник Центра общественных связей ФСБ генерал-лейтенант А. Зданович в беседе с корреспондентом РИА, озаглавленной «Историк рассказал, как операция «Трест» спасла Россию сто лет назад», с восхищением говорил о том, что «костяк агентуры КРО, задействованной в «Тресте», составляли вовсе не отбросы общества, согласившиеся помогать контрразведке ради продовольственного пайка. И тем более ни в коем случае не было какого-либо запугивания агентов. Нет, речь шла о том, что служивые люди, представители дворянства, очень образованные личности, не последние в обществе и армии, решили помочь чекистам, чтобы сохранилось российское государство».

Разрешите прежде всего представить некоторых из «задействованных», не запуганных, самостоятельно решивших «помочь чекистам». Действительно, очень разные люди.

Об Опперпуте мы еще поговорим.

И наконец «профессиональные» чекисты — подлинные «герои» этой операции, разработавшие и осуществившие ее. Начальник Контрразведывательного отдела (КРО) Секретно-оперативного управления (СОУ) ОГПУ Артур Артузов, его заместитель Владимир Стырне, зам. начальника 6-го отделения КРО, которое как раз и проводило операцию «Трест», Николай Демиденко, начальник 6-го отделения КРО Сосновский («это был псевдоним в свое время разоблаченного бывшего резидента польской разведки Игнатия Добржинского, согласившегося работать на советскую Россию, и, как это ни покажется поразительным, зачисленного на службу в ее контрразведку», — с восхищением пишет Зданович) и еще многие их коллеги были расстреляны.

Это, кстати, фирменная «фишка» их организации, сменившей за десятилетия десяток названий, но не изменившей себе: жестокость и поразительное неуважение к человеческой жизни — врагов, подозреваемых, друзей, сотрудников… Впрочем, вся страна с октября 1917 года придерживалась именно такого принципа.

Не жалко было — ни-ко-го!

В этом смысле мне и представляется сомнительным тезис Здановича об особенном «гуманизме», проявленном чекистами при проведении операции «Трест».

Пожалуй, самый яркий эпизод в истории «Треста» — сюжет с книгой Шульгина «Три столицы».

Василий Викентьевич Шульгин — беспощадный борец с Советской властью, бывший знаменитый депутат Государственной Думы, человек лично принявший отречение Николая Второго. Убежденный эмиссарами «Треста» Шульгин отважился на конспиративное путешествие в СССР. Соратники Шульгина, то есть те немногие, кто изначально подозревал «Трест», всячески отговаривали его от этой авантюры.

Из беседы Николая Чебышева, начальника гражданской канцелярии Врангеля, с Шульгиным

Шульгин пересек польско-советскую границу 23 декабря 1925 года и находился в советской России до 6 февраля 1926 года. Вопреки всем зловещим предсказаниям и предчувствиям, он не только вернулся цел и невредим, но и испытывал восторг от встречи с родиной и увиденного в стране. Его поразил контраст между условиями жизни в 1920–1921 годах и тем, что он смог увидеть в трех городах — Киеве, Москве и Ленинграде — сейчас. Еще существеннее было то, что в «контрабандистах» (как Шульгин их называл), организовавших его поездку и сопровождавших его в пути,

Машинопись первых законченных десяти глав его новой книги была отправлена в Москву, на цензуру «Треста». Необходимо это было «из-за опасений, как бы изложенные в книге детали перехода Шульгиным границы и его прибытия в Киев не подвели «контрабандистов» и не навели бы на их след чекистов».

На самом деле цензуру рукопись Шульгина проходила непосредственно в кабинете Дзержинского.

В 1995 году бывший первый заместитель председателя КГБ СССР генерал Филипп Бобков подтвердил, что вся идея нелегальной поездки Шульгина в СССР, подготовка и практическая реализация ее принадлежали чекистам: снабдили документами на имя — Эдуард Шмитт, национальность и гражданство придумали на Лубянке. О деталях плана ГПУ по организации «нелегальной» поездки в СССР генерал Бобков рассказал самому Шульгину в ходе их личной встречи, состоявшейся в 1966-м на московской квартире сценариста документального фильма «Перед судом истории», в котором снимался Шульгин.

Но вернемся к «Трем столицам». Оказалось, «впечатления» занимают в книге сравнительно скромное место уже из-за того только, что автору не так много удалось увидеть, и даже в родном Киеве пришлось урезать пребывание «из-за слежки». Большую часть путешествия Шульгин провел в четырех стенах. И все же то, что он или увидел, или узнал в поездке, его действительно поразило и окрылило. Руководителям правого лагеря эмигрантской политики — и вел. кн. Николаю Николаевичу, и генералу Кутепову, и Врангелю, и представителям Торгово-Промышленного союза, и редактору газеты «Возрождение» П. Струве, не раз выслушивавших доводы МОЦР («Монархической организации Центральной России», т.е. «Треста») — теперь приходилось учитывать и «шульгинский фактор» в оценке московских партнеров.

Из книги Шульгина:

И итоговый, самый важный разговор, отнесенный автором к поездке в мягком вагоне вместе с «главой контрабандистов».

«Главой контрабандистов» в спальном вагоне был Александр Якушев, руководитель «Треста», ему Шульгин верил. «Антон Антонович», тоже постоянно цитируемый в книге собеседник, — естественно, был чекист. Но Шульгин этого не знал. 

После заявления бежавшего из России Опперпута и рассказанного им о «Тресте» Шульгин ощутил необходимость выступить с разъяснениями о своей книге и о поездке в советскую Россию. В конце мая Кутепов предоставил в его распоряжение рукопись раскаявшегося агента. После ознакомления с нею у Шульгина больше не оставалось ни малейших сомнений в том, что московские чекисты его перехитрили и контролировали каждый его шаг в течение всего путешествия. Под перекрестным воздействием этого чтения и появившегося на страницах советской прессы первого сообщения о поимке Сиднея Рейли он написал две статьи, послав их для публикации в газету «Возрождение».

Первая была посвящена Опперпуту:

Бурные дебаты о провокации и Опперпуте, о «Тресте» и книге Шульгина, разразившиеся в эмигрантской прессе, начаты были статьей знаменитого В. Бурцева «В сетях Г.П.У.». Статья была опубликована в парижском еженедельнике «Иллюстрированная Россия» и немедленно перепечатана или отреферирована буквально во всех эмигрантских газетах. Проводя параллели с недавним, дореволюционным прошлым, Бурцев писал о большевиках:

В статье впервые оглашались сведения, доказывавшие, что сенсационная поездка Шульгина была устроена ГПУ, что воспетая им в книге организация «контрабандистов», оказалась чекистской мистификацией, что бацилла провокации поразила верхи эмигрантского общества глубже и обширнее, чем в свое время азефовщина — партию эсеров. Совершенно оглушительной была и другая новость, сообщенная Бурцевым: книга Шульгина была просмотрена чекистами в рукописи перед тем, как автор сдал ее в типографию. «Сенсационная книжка В. В. Шульгина о его тайной поездке в Россию — «Три Столицы» — ныне стала сенсационнейшей: вся она от первой буквы до последней точки проредактирована агентами ГПУ», — отмечала по этому поводу эмигрантская газета «Дни».

Удрученный происходящим Шульгин отошел от политической деятельности.

Остается добавить, что в 1944 году он был арестован в Югославии, доставлен в Москву, получил 25 лет, сидел во Владимирском централе, в качестве гостя присутствовал на ХХII съезде КПСС, и его очень хотели «использовать» еще раз.

В 1961 году стотысячным тиражом вышла написанная Шульгиным книга «Письма к русским эмигрантам». В книге утверждалось: то, что делают советские коммунисты во второй половине XX века, не только полезно, но и совершенно необходимо для русского народа и спасительно для всего человечества. В книге упоминался стандартный идеологический набор того времени: о ведущей роли КПСС, о Н. Хрущеве, личность которого «постепенно захватила» Шульгина.

Впоследствии Шульгин с досадой отзывался об этой книге: «Меня обманули» (для написания книги Шульгина специально возили по СССР, показывая «достижения» коммунистической власти, которые на деле были «потёмкинскими деревнями»).

В СССР «Три столицы» впервые издали в 1991-м. Издательство «Современник» предпослало ей аннотацию, в которой сделало вид, будто никаких разоблачений не было.

Конец суперагента

Еще одна жертва «Треста», Сидней Рейли, родился в Одессе (настоящая фамилия Розенблюм). Считается, что Рейли был разведчиком, работавшим как минимум на четыре великие державы: ему приписываются внедрение в круги русской политической эмиграции в 1890-е годы в Лондоне, разведывательная деятельность в Маньчжурии во время русско-японской войны и попытка свержения большевиков, предпринятая в 1918-м.

Зимой 1925 года Рейли получил письмо от своего соратника по английской разведке Дж. Хилла, в котором тот сообщал о подпольной антисоветской организации в Москве и желании ее представителей встретиться с Рейли прямо там для обсуждения важных вопросов. Завязалась переписка с Якушевым, перед которым чекистами была поставлена задача во что бы то ни стало заманить Рейли в Москву.

В конце марта Рейли дал понять, что готов ехать. Якушев встретился с ним в Хельсинки и настолько убедил его в безопасности посещения СССР, что Рейли написал жене: «Я уезжаю сегодня вечером и возвращусь во вторник. Никакого риска… Если случайно буду арестован, это будет не более как по незначительному обвинению. Мои новые друзья настолько могущественны, что добьются моего освобождения».

О согласии Рейли приехать было доложено Дзержинскому, и тот дал добро на проведение операции по его захвату. 25 сентября Рейли перешел границу в условленном месте. Предупрежденный пограничник доставил Рейли в Парголово и посадил на поезд в Ленинград. В вагоне Рейли встретили Якушев и чекист Щукин (Г. Сыроежкин). Добравшись до Москвы, Рейли принял участие в заседании политического совета МОЦР, а затем отправился на вокзал. Но был доставлен во внутреннюю тюрьму Лубянки. В ночь на 29 сентября на границе с Финляндией была разыграна сцена с перестрелкой, в которой якобы погиб Рейли.

До этой истории деятельность «Треста» выглядела сравнительно безобидной и невинной — разведывательная информация, «окна» на границе, дискредитация Шульгина, интриги в политических верхах эмиграции… С исчезновением Рейли дело запахло кровью и порохом.

В уже упоминавшемся интервью генерал Зданович так объяснил арест и казнь Рейли:

Вся пятилетняя работа Опперпута оборачивалась, с одной стороны, блефом, а с другой — кровавыми драмами. После истории с Рейли бегство за границу представало единственным выходом.

Ушли через «окно»

Мария Лыкова (Захарченко) родилась 12 декабря 1893 года. В 1912 году окончила Смольный институт и вскоре вышла замуж за поручика лейб-гвардии Семеновского полка Михно. Раненый на германском фронте супруг скончался в 1914 году, оставив ее вдовой с ребенком на руках. Мария поручила дочь друзьям, а сама поступила вольноопределяющимся в Елизаветградский гусарский полк.

После развала армии в 1917 году она вернулась в родную Пензенскую губернию и организовала партизанский отряд для борьбы с большевиками. Позднее встретила сослуживца по Елизаветградскому полку ротмистра Захарченко, за которого вышла замуж во второй раз и вместе с ним сражалась в армии Врангеля. Захарченко, уже командир кавалерийского полка, погиб в бою под Каховкой, а Мария вместе с белогвардейскими частями эвакуировалась из Крыма в Галлиполи. В 1923 году она вступила в Русский общевоинский союз (РОВС) и тогда же познакомилась со штабс-капитаном Георгием Радковичем, ставшим ее третьим мужем.

Осенью 1923 года с ведома и благословения одного из руководителей РОВС, своего родственника генерала Кутепова Захарченко и Радкович с документами на имя четы Шульц отправились в СССР, чтобы на месте оказать помощь МОЦР. Они нелегально перешли советско-эстонскую границу, 9 октября прибыли в Петроград, где получили явку к Опперпуту, и поехали к нему в Москву. Опперпут (от имени «Треста») встретил гостей любезно, снабдил новыми документами, по которым Захарченко стала Березовской, а Радкович — Карповым.

В апреле 1927 года Опперпут неожиданно признался Захарченко, что он — секретный сотрудник КРО ОГПУ, а МОЦР на самом деле не нелегальная монархическая организация, поставившая своей целью свержение советской власти, а приманка Лубянки, осуществляющей операцию под названием «Трест». Опперпут тут же предложил Захарченко срочно, пока еще есть возможность, уходить в Финляндию через «окно» на границе. Потрясенная Мария без возражений согласилась, и в ночь на 13 апреля они бежали. Одновременно с ними ушел в Польшу и предупрежденный Опперпутом Радкович.

Побег был хорошо продуман и спланирован. Радкович пересек польскую границу. И сделал это не один, а с двумя другими кутеповскими агентами, Каринским и Шориным, перешедшими вместе с Захарченко в СССР «для подготовки вооруженного выступления». Телеграмма Захарченко из Ленинграда об исчезновении Радковича, направленная Опперпуту, была таким же обманным маневром с целью усыпить бдительность чекистов и получить разрешение на выезд Опперпута в Ленинград для помощи ей в розысках следов якобы исчезнувшего мужа. В ночь на 13 апреля Захарченко и Опперпут перешли финскую границу, перехитрив ответственного за это «окно» Дорожинского (того самого «Антона Антоновича» из книги Шульгина).

Спустя несколько дней, в самом начале мая, Кутепов выехал в Гельсингфорс для встречи с Опперпутом и Захарченко.

Польский разведчик Р. Врага в своей неопубликованной книге о «Тресте» передает обмен репликами между его предшественником на посту начальника русского сектора польской разведки майором Таликовским и генералом Кутеповым во время совещания в Гельсингфорсе с представителями финской разведки.

Кутепов доложил о намерении его организации начать серию террористических атак против советских вождей; по поступившей к нему информации, текущий момент обещал быть благоприятным, поскольку такая кампания «усилила бы хаос, царящий в ослабленном борьбой с троцкистской оппозицией партийном руководстве». На это Таликовский отреагировал язвительным замечанием: он надеется эти сообщения исходят не от Опперпута. «Ему нельзя доверять. Он был, остается и всегда будет провокатором. Мы никогда не простим себе, что позволили ему в свое время ускользнуть в Россию, вместо того чтобы арестовать, как опасного советского агента крупного калибра. Остерегайтесь его».

Вспыльчивый нрав генерала Кутепова был всем известен, продолжает Врага. Эти наставления, сделанные сразу после его встречи с Опперпутом, сильно его задели: «Нам надо проявлять осторожность и с другими. По нашей информации, налицо существенная советская инфильтрация в польском Генштабе и разведке».

На сей раз взорвался Таликовский:

— Вы повторяете за Опперпутом советские выдумки. Раз вы сотрудничаете с такими темными личностями, как Опперпут, мы в Польше должны будем пересмотреть наше отношение к вашей боевой организации и приостановить нашу помощь тем, кого вы направляете в Россию. Придется запретить им переход через нашу границу, так же как мы запретили это членам МОЦР.

— Мы тоже пересмотрели наше отношение к Польше, — ответил Кутепов. — Мы намерены отказаться от использования польской границы для проникновения на советскую территорию, потому что в польских правительственных кругах слишком сильна советская агентура. Центром нашей деятельности станет Финляндия».

В ОГПУ потирали руки.

Террор заказывали?

Общественное мнение на Западе, включая русскую эмигрантскую прессу, было возмущено бессудной казнью двадцати заложников — «в ответ на убийство в Варшаве Воровского».

«Замечательны даты этого постановления. Приговор был вынесен на заседании коллегии ОГПУ 9 июня. Постановление об его опубликовании тоже было вынесено 9 июня. Приговор был приведен в исполнение того же 9 июня. Опубликован он был в газетах на следующий день, 10 июня», — отмечали парижские «Последние Новости». Особое внимание обращали на себя в этом списке имена Долгорукова и Эльвенгрена. Сколько раз — начиная с зимы — ни предвещали эмигрантские газеты расстрел Долгорукова и сколько раз ни опровергали они слухи о якобы уже состоявшейся расправе над ним, появление его в списке казненных ГПУ явилось полной неожиданностью.

Заместитель Е. Пешковой по Московскому Политическому Красному Кресту М. Винавер в конфиденциальных письмах к Е. Кусковой, написанных во время визитов за границу, не раз возвращался к судьбе Долгорукова. 27 апреля 1927 г. он писал:

Но об Эльвенгрене, в отличие от Долгорукова, до 9 июня никаких предварительных официальных сообщений не было, и лишь упоминание в письме Опперпута в «Сегодня» от 20 мая о том, что Эльвенгрен арестован, подвергся пыткам в советской тюрьме и сошел с ума, было первым указанием на его задержание в Советском Союзе. В советской печати, с другой стороны, была помещена статья, целиком основанная на добытых следствием «признаниях» Эльвенгрена и предназначенная доказать законность совершенной расправы. Одновременно были оглашены выдержки из показаний на следствии и С. Рейли. По поводу этих материалов главный редактор рижского «Сегодня» отметил странный характер советского правосудия: «ЧК сначала убивает, а потом выступает с публичными обвинениями. Под давлением мирового возмущения сейчас публикуют сведения, призванные задним числом оправдать казни».

Кутепова и Захарченко разоблачение «Треста» толкнуло на более рискованные и активные действия. При непосредственном участии Опперпута и с благословения Кутепова Захарченко начала создавать «Союз национальных террористов». Основной задачей СНТ должен был стать террор на территории СССР.

Было подготовлено несколько групп, в одной из которых в СССР отправились и Захарченко с Опперпутом. Это была единственная возможность и для Марии Захарченко, потрясенной открывшейся ей истиной, что в течение четырех лет она была слепой марионеткой тех самых сил, борьбе с которыми она была готова пожертвовать своей жизнью. Жажда мести сделала Захарченко невменяемой, и никто не силах был удержать ее от возвращения в Россию.

Одна из групп совершила (со многими жертвами) теракт на партактиве в Ленинграде. После этого террористы попытались уйти в Польшу. По официальной версии, Опперпут, бежавший отдельно, был убит в перестрелке с чекистами 18 июня. Позже, при задержании под Смоленском, покончила с собой Захарченко.

А через два года (в январе 1930-го) при таинственных обстоятельствах в Париже исчез Кутепов. Теперь известно, что его похитили чекисты, но «переусердствовали» с хлороформом, и генерал умер.

***

Бессудная казнь двадцати заложников в июне 1927 года вызвала на Западе толки о возвращении террора времен Гражданской войны.

Из отчета о беседе заместителя наркома юстиции РСФСР Николая Крыленко с иностранными корреспондентами 26 июля:

Крыленко тоже расстреляют — на полигоне «Коммунарка» под Москвой, в июле 1938-го…