Красногвардейский (до этого — Медвеженский, Евдокимовский, Молотовский) район — родина Михаила Сергеевича Горбачева. В райцентре директор краеведческого музея Татьяна Кузьмина отыскала и показала мне папку с пожелтевшей секретной директивой Окрисполкома от 14.II-30 г.

«…По сообщению Окрпрокурора и личным наблюдениям руководителей Окрисполкома, обследовавших ряд районов, на местах наблюдается самая беспорядочная хаотичность при ликвидации кулацких хозяйств в погашение штрафов, налогов, сборов и других повинностей. В ряде районов допускаются грубые извращения классовой линии, нарушения революционной законности и перегибы, не оправдываемые никакими соображениями… Все имущество без всякого учета и описи в беспорядке свозится в сельсоветы и сваливается по кладовым, а иногда и среди двора.

Во многих селах изъятое у кулаков имущество, как то: колеса, кадушки, ярма и другие деревянные предметы передаются на отопление школ.

При изъятии имущества представители с/советов в отдельных случаях проявляют недопустимые бесчинства и своими поступками дискредитируют достоинство власти.

Так, например, в с. Дмитриевском Медвеженского района при конфискации имущества у кулака с его жены снимали ботинки, а за малолетним сыном гонялись по улице, чтобы снять, видимо, понравившуюся шапку.

Изъятое у кулака имущество в большинстве случаев, продается с торгов и по самым низким расценкам. Это имущество зачастую попадает в руки социально чуждого элемента, а в некоторых случаях покупается советскими служащими и даже руководителями сельсоветов.

Нам известны факты, когда в Петровском районе в дом, из которого был выселен кулак и в котором была оставлена мебель и птица, вселился председатель сельсовета, а в другом случае в такой же отчужденный дом вселился секретарь сельской ячейки.

Почти во всех обследованных селах обнаружена недостача изъятого у кулака имущества, главным образом мебель, одежда и съестные припасы, которые кем-то похищены…»

Эта директива в состав открытой экспозиции музея не входит.

Горбачевское село Привольное, судя по всему, от других не отставало. Вот что пишет американец Уильям Таубман, автор, как считается, лучшей биографии Горбачева, не так давно изданной и на русском языке. Таубман успел поговорить с очень многими, ныне стремительно уходящими свидетелями тех событий, и добросовестно зафиксировал их.

Сергей Гопкало помогал «душить кровопийц»: «Я в комсомольской ячейке состоял, — рассказывал дядя Горбачева по линии матери. — Ну и гонял со всеми по дворам, на которые указывали. Потрошили их. Мне жалко было. Начальник из комсода, так это, по-моему, называлось, всегда пьяный, говорит мне в одной хате: «Полезай на чердак. Все тащи сюда!» Я просто так заглянул туда и кричу: «Ничего нету!» А он мне: «А ну, слезай, сам догляжу». Полез на чердак. Хотя и были у него глаза залиты, а разглядел несколько овчинных шуб. Ох, и досталось мне тогда».

Голод — самое раннее воспоминание Горбачева: лягушки плавают в большом котле и, сварившись, переворачиваются белыми брюшками кверху. Правда, он не может вспомнить, ел он их тогда или нет, зато очень хорошо помнит другой случай: «надо сеять, а все семена съели» — съели он и его младший дядя (дядя был старше Михаила всего на 5 лет).

Как раз тогда, 19 февраля 1933 года, Сталин, выступая на I Всесоюзном съезде колхозников-ударников, и сказал, что «главные трудности уже пройдены, а те трудности, которые стоят перед вами, не стоят даже того, чтобы серьезно разговаривать о них… ваши нынешние трудности, товарищи колхозники, кажутся детской игрушкой».

По данным исследователя, профессора Н. Иваницкого в Северо-Кавказском крае в январе 1933-го умерли от голода 17 693 человека, в феврале — 25 049. За весь же год общая цифра составила 424 тысячи 437 человек.

В Привольном, пишет Горбачев в своих воспоминаниях, вымерла по меньшей мере треть, если не половина села. Умирали целыми семьями. В семье деда Горбачева по отцу — единоличника Андрея, из шести детей от голода в 1933 году умерли трое.

…И две катушки ниток

26 июня 1930 года состоялось открытие XVI съезда партии. Это было масштабное мероприятие, на которое съехалось 2159 делегатов, включая 1268 с решающим голосом. На съезде Сталин заявил, что «люди, болтающие о необходимости снижения темпа развития нашей промышленности, являются врагами социализма, агентами наших классовых врагов. (Аплодисменты.)».

Как раз перед съездом Сталинградский тракторный завод, спешно достраивавшийся в течение суровой зимы, выпустил свой первый трактор. 18 июня в «Правде» была напечатана поздравительная телеграмма заводу от Сталина, который выражал благодарность «нашим учителям по технике, американским специалистам и техникам» и предсказал, что 50 тысяч тракторов, запланированных к выпуску на заводе, — это «50 тысяч снарядов, взрывающих старый буржуазный мир и прокладывающих дорогу новому социалистическому укладу в деревне». Это был первый в СССР завод с конвейером, но к тому моменту на нем было установлено всего 60 процентов необходимых станков.

Вместо запланированных двух тысяч тракторов завод за третий квартал 1930 года (июль-сентябрь) собрал всего 43 (!), да и те, как записал в дневнике работающий на заводе американский инженер, «после 70 часов работы начали разваливаться».

Кстати, делегаты съезда воспользовались правом покупать дефицитные товары в закрытом магазине ОГПУ, включая ткань для пошива костюмов (3 метра по 54 рубля всего), пальто, рубашку, пару ботинок, две пары белья, две катушки ниток, два куска простого мыла и кусок мыла туалетного. Кроме того, им бесплатно выдавалось по 800 граммов мяса, 800 граммов сыра, по килограмму копченой колбасы, 80 граммов сахара, 100 граммов чая и 125 сигарет. «Это, конечно, явный подкуп», — отмечал в своем дневнике Иван Шитц, обрусевший прибалтийский немец и редактор Большой советской энциклопедии, добавляя, что, хотя пропаганда трубила «о бурном росте производства», возможность покупать обычные товары являлась привилегией.

Через два дня после окончания съезда председатель Госбанка Г. Пятаков, раскаявшийся троцкист, отправил Сталину подробное описание фискального кризиса и стремительной инфляции, причиной которых были наплевательское отношение к издержкам и безудержное печатание денег. Он предлагал радикально сократить статьи импорта, ограничить экспорт продукции животноводства, поднять цены на многие товары и сократить расходы на весьма разорительные показательные стройки. По сути, это была опоздавшая к съезду инструкция по исправлению курса.

Курс, намеченный съездом, исправлять не стали. Пятакова расстреляют в 1937-м вместе с подельниками по придуманному «правотроцкистскому блоку». Что попало в Большую советскую энциклопедию под редакцией Шитца, мы знаем.

«А ты попляши!..»

Россия со времен царей привыкла выезжать на крестьянах, дотянув позорное крепостное право до второй половины XIX века. Да и после 1861 года власть упорно цеплялась за остатки крепостничества, чем, по сути, и подписала себе смертный приговор. И революция 1917 года, самонадеянно написавшая на своих знаменах слово «социалистическая», для деревни была — антифеодальной.

Россия оставалась крестьянской страной. И, как это ни странно, к 1929 году наибольшие выгоды от происшедших перемен получили именно крестьяне. После Гражданской войны, всех страшных потрясений, ограблений, реквизиций, продразверсток, после жестоко подавленных новой властью восстаний, после вынужденного введения большевиками нэпа (новой экономической политики) началось повсеместное выравнивание социального статуса крестьян. К середине 1920-х годов доля бедняков в деревне упала примерно с 65 почти до 25%, в то время как доля самых обеспеченных крестьян снизилась приблизительно с 15 (в зависимости от подсчетов) почти до 3% за тот же промежуток времени; главной фигурой в советском сельском хозяйстве стал середняк.

До крестьян у большевиков, занятых внутрипартийными разборками, руки пока просто не доходили.

За 1920-е годы уровень потребления среди крестьян вырос. Они стали лучше питаться; пожалуй, впервые за всю историю России смогли себе это позволить. Из-за установленных «ножниц цен» (промышленные товары обходились деревне непомерно дорого, да их и не было) продажа хлеба давала слишком маленький доход, и крестьяне просто перестали его продавать.

Марксизм и тем более большевизм всегда относились к деревне подозрительно. Уже в 1922 году Максим Горький рассматривал драматические события революции, ее последствия в свете конфликта города и деревни. Город представлял собой, по его мнению, просвещение и прогресс, а деревня — «темное невежество», дикость, имевшую «ядовитое свойство опустошать человека, высасывать его желания». По мнению писателя, крестьянство было паразитом, способным и желавшим взять город в заложники.

Во время Гражданской войны «деревня хорошо поняла зависимость города от нее, до этого момента она чувствовала только свою зависимость от города». В результате «в 1919 году милейший деревенский житель спокойно разул, раздел и вообще обобрал горожанина, выменивая у него на хлеб и картофель все, что нужно и не нужно в деревне». Горький считал, что деревня победно злорадствовала: «Мужик теперь понял: в чьей руке хлеб, в той и власть, и сила».

«Жестокость форм революции я объясняю исключительной жестокостью русского народа. Тех, кто взял на себя каторжную, геркулесову работу очистки авгиевых конюшен русской жизни, я не могу считать «мучителями народа» — с моей точки зрения, они — скорее жертвы. <…> Русский крестьянин, здравый смысл которого ныне пробужден революцией, мог бы сказать о своей интеллигенции: глупа, как солнце, работает так же бескорыстно».

Деревню Горький ненавидел, не понимал, воспринимал как глубоко враждебный мир, с которым надо беспощадно бороться. Эта беспощадность и культивировалась новой властью.

В 1927 году Сталин отправился в длительную командировку в Сибирь — выбивать хлеб. Так там ему старик-крестьянин издевательски предложил: «А ты попляши! Тогда хлеба дадим…»

Кому, скажите, такое понравится? Сталину не понравилось. Он решил, что надо принимать меры, с нэпом пора кончать! В ноябре 1929 года в статье «Год великого перелома» Сталин утверждал, что уже удалось организовать «коренной перелом в недрах самого крестьянства» в пользу колхозов.

Секретари Курского и Россошанского округов советовали партийным и советским работникам: «Главное — не бойтесь перегибов, не беда, если заденете середняка, лишь бы кулак не остался»; «лучше перегнуть, чем недогнуть»…

Председатель Колхозцентра Г. Каминский на совещании представителей районов сплошной коллективизации 14 января 1930 года обнадеживал слушателей: «Если в некотором деле вы перегнете и вас арестуют, то помните, что вас арестовали за революционное дело».

Г. Каминского, как и самых активных адептов коллективизации (секретарей обкомов-лидеров Б. Шеболдаева, И. Варейкиса, М. Хатаевича), в годы Большого террора расстреляют. Хотя — упаси боже! — не за коллективизацию.

К февралю 1930 года в Российской Федерации насчитывалось 952 района сплошной коллективизации, или половина всех административных районов республики. А к концу этого же года было коллективизировано почти две трети крестьянских хозяйств и обобществлено около четырех пятых посевных площадей. Исходя из этих формальных показателей, январский (1933 г.) Пленум ЦК ВКП(б) сделал вывод, что к концу первой пятилетки была решена «историческая задача перевода мелкого, индивидуального раздробленного крестьянского хозяйства на рельсы социалистического крупного земледелия». Это была пиррова победа.

«Дайте ей веревку, пусть повесится!»

О масштабах крестьянского сопротивления насильственной коллективизации и раскулачиванию говорят такие данные. Если за весь 1929 год произошло 1307 крестьянских выступлений с числом участвовавших в них около 300 тысяч человек, то только за первые три месяца 1930-го было более 2700 массовых выступлений (не считая Украины), в которых участвовало свыше одного миллиона. Это, по существу, означало начало новой гражданской войны, спровоцированной советским партийно-государственным руководством.

Проводимая Сталиным и его партией политика, загнала «врага» в угол и довела его до такого состояния, когда насилие зачастую оказывалось единственным возможным выходом. Насилие влекло за собой новое насилие, а репрессии со стороны властей провоцировали антигосударственный крестьянский террор.

В деревне Апшеронская на Северном Кавказе крестьяне жестоко избили двух женщин-активисток, которые участвовали в хлебозаготовительной кампании. На женщин-предательниц деревня реагировала особенно остро. 15 августа 1930 года крестьяне напали на одну из односельчанок, отрезали у нее волосы, затолкали ей их в рот, подожгли жертву и избили до потери сознания. Крестьяне выплескивали свою злость на тех, кто порвал с общиной и перешел на сторону врага.

В деревне Новопокровка Быстроистокского района Сибири крестьяне подожгли дом секретаря партийной ячейки — уполномоченного по хлебозаготовкам. Когда он попытался выбежать из горящего дома, его поймали, избили и бросили обратно в огонь, чтобы сгорел заживо. В одной из деревень Рубцовского округа Сибири крестьянина, принимавшего активное участие в коллективизации, выследили и убили, после чего убийцы вломились в его дом, лишили жизни жену и детей, а потом сожгли избу. Случаи самосуда зафиксированы в Брянске, Перми, на Средней Волге и в Подмосковье…

В 1929 году в выступлениях приняли участие 244 000 крестьян. А по данным 1930 года, собранным только по РСФСР, их количество составило 2 468 625 человек.

По количеству бунтов лидировала Украина: только в марте 1930 года там было зафиксировано 2945 выступлений, общее число их участников приближалось к миллиону. Уже за первый квартал 1929 года на Украине ОГПУ зафиксировало 144 случая массовых выступлений. В украинских деревнях Ново-Лазаревка и Ново-Скелеватка Криворожского округа причиной бунтов, вспыхнувших в конце ноября 1929 года, стали зверства районных властей. Так, в Ново-Лазаревке власти арестовали 10 человек, выступавших против заготовок зерна, заперли их в заброшенном в доме и заколотили двери и окна, чтобы никто не мог передать им еду и питье. Старухе, которая заявила, что покончит жизнь самоубийством, если у нее заберут последние запасы хлеба, секретарь райкома партии ответил: «Иди вешайся! Дайте ей веревку, пусть повесится… От этого революция не пострадает».

В той же Ново-Скелеватке посадили под арест местных членов комиссии по заготовкам, которые отказались применять силу против своих соседей. После этого они заставили всех жителей провести ночь на морозе, избив их и отобрав у них последнее зерно. Некоторых крестьян вынудили голыми танцевать под аккордеон. Бунты, поднявшиеся в ответ на эти действия, были подавлены ОГПУ и отрядами милиции.

Работники Щелковского сельсовета Юхновского района Сухиничского округа в Западном крае выстроили иконы в ряд, написали на каждой, что изображенный на ней святой приговорен к смерти за сопротивление колхозному строительству и расстреляли их.

К концу 1930 года уже 80% церквей были закрыты. Священников ссылали и расстреливали в количествах невообразимых как проповедников старой веры и вдохновителей мятежей. Религиозность деревни была еще одним свидетельством ее отсталости, как, напомню, писал Горький, ее «темного невежества», дикости, имевшей «ядовитое свойство опустошать человека, высасывать его желания».

Появились новые праздники; их, чтобы не заморачиваться, привязали к русским православным. Покров Пресвятой Богородицы, отмечавшийся 14 октября, в 1929-м назвали Днем коллективизации. Троица стала Днем русской березки, Ильин день — Днем электрификации, а Пасху следовало отмечать как Праздник первой борозды…

Но, по логике советской власти, только кулак мог высказывать опасные контрреволюционные идеи.

«Аж душа радуется!..»

30 января 1930 года вышла секретная инструкция ЦИК и СНК СССР по борьбе с кулаком. Прежде всего в ней были установлены «ограничительные контингенты» раскулачиваемых — 3–5%, а это в полтора-два раза больше, чем имелось, даже по официальным данным, кулацких хозяйств в стране — 2,3%.

В этот же день Средневолжский краевой штаб решил всю операцию по аресту кулаков закончить к 3 февраля. «Тройке» при ГПУ предлагалось немедленно приступить к рассмотрению дел «наиболее злостных элементов… приговоры вынести и реализовать не позднее 10 февраля».

Предусматривалось привлечение частей Красной армии для проведения операции: в гарнизонах выделялось по 50 бойцов в полной боевой готовности.

Коммунистам выдали оружие.

Все это встревожило даже сталинское руководство, секретарю обкома М. Хатаевичу в Самару срочно была направлена телеграмма за подписью Сталина, Молотова и Кагановича: «Ваша торопливость в вопросе о кулаке ничего общего с политикой партии не имеет. У Вас получается голое раскулачивание в его худшем виде. Ваша обязанность точно проводить решения партии. Однако об этом Вы, видимо, мало думаете. Решение о кулаке выслано Вам 31 января. Руководствуйтесь им на деле, так как поставленная задача очень сложна и трудна, ошибки могут напортить во многом развертывающейся коллективизации».

О том, как шли раскулачивание и выселение кулаков, свидетельствуют многочисленные документы партийных и карательных органов. В одном сообщении из Сибири, переданном Сталину, говорилось: «Работа по конфискации… у кулаков развернулась и идет на всех парах. Сейчас мы ее развернули так, что аж душа радуется;

Председатель ГПУ Украины В. Балицкий 25 января 1930 года писал в Москву, что в Одесском, Николаевском, Херсонском округах раскулачивали середняков, высылали семьи «и глубоких стариков и старух, беременных женщин, инвалидов на костылях и т.д.». Акция эта была настолько жестокой, что в Николаевском округе некоторые коммунисты и комсомольцы «отказывались от проведения раскулачивания, а один комсомолец сошел с ума при проведении этой операции».

Это написал человек, которого трудно заподозрить в симпатиях к раскулачиваемым. Его, конечно, тоже расстреляют, но потом даже не реабилитируют, безудержная жестокость Балицкого войдет в фольклор, его назовут «Гильотиной Украины».

«Тогда зачем нужна была борьба?»

20 июля 1931 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение, в котором отмечалось, что задание о массовом выселении раскулаченных в основном выполнено, поэтому в дальнейшем выселение разрешалось производить только в индивидуальном порядке. Тем не менее через год Политбюро санкционировало выселение 1100 семей из Калмыкии, 300–400 единоличных хозяйств из Нижневолжского края на Север, 200 семей с Северного Кавказа в Западную Сибирь, 500 семей из Одесской области, 300 из Черниговской… Всего в этом году было депортировано в районы спецпоселений 71 236 человек. В 1933-м было выселено уже 268 091 человек. Так на практике проводилось выселение «в индивидуальном порядке».

Обеспокоенная судьбой детей раскулаченных Крупская писала в Политбюро: «Как только выяснилось тяжелое положение с детьми, я говорила с Ягодой. Он сказал, что меры принимаются. Я написала статью в «Правду». Ярославский и Крумин ее отклонили, нет-де фактов… В разговоре с Ярославским я просила, чтобы статью написал кто-нибудь другой. Статьи нет. Нужно принимать меры. Посылаю в ПБ материал, его, вероятно, достаточно и в ЦКК, и в ЦК».

Однако Политбюро это мало беспокоило. Более того, если в начале операции по выселению разрешалось детей до 14 лет оставлять на месте у родственников, то вскоре этот возраст был понижен до 10 лет. На запрос прокурора Западно-Сибирского края в Прокуратуру РСФСР, можно ли несовершеннолетних детей раскулаченных или детей спецпереселенцев, достигших в ссылке совершеннолетия, но лишившихся родителей в результате смерти, возвратить в родные места, заместитель прокурора республики Герасимов разъяснил: «Вам должно быть известно, что раскулачиванию и ссылке подвергалось кулацкое хозяйство (двор), а не только его глава. Никаких «добровольно следовавших в ссылку» несовершеннолетних и совершеннолетних членов семьи, таким образом, быть не может. Совершенно ясно, что все перечисленные Вами в пп. 1, 2 и 4 категории возвращению не подлежат».

Незадолго до смерти Молотова бывший министр торговли СССР Д. Павлов спросил у него: при коллективизации «миллионы крестьян были отправлены в ссылки и лагеря. Земля лишилась самых деятельных людей, и Вы хорошо знаете, что это пагубно отразилось на экономике страны. Можно ли считать оправданным такое насилие над миллионами судеб?» Опальный пенсионер ответил: «Вы хотели бы, чтобы остались кулаки и продолжали эксплуатировать крестьян? Тогда зачем нужна была борьба за свержение капиталистического строя?» Эти слова были сказаны с нескрываемым сарказмом.

«Головотяпы»

Перед лицом фактически развернувшейся гражданской войны сталинское руководство решило сманеврировать. Политбюро ЦК ВКП(б) поручило Сталину выступить со статьей против перегибов, которая и была опубликована 2 марта 1930 года («Головокружение от успехов»). Однако вместо объективного объяснения причин перегибов Сталин всю вину взвалил на местных работников, обвинив их в головотяпстве.

Да и кого же еще обвинять, в самом деле?

И уже после статьи декабрьский Пленум ЦК ВКП(б) принял еще более высокие «контрольные цифры». В среднем по СССР планировалось обеспечить коллективизацию не менее половины крестьянских хозяйств.

Проведение сплошной коллективизации в кочевых и полукочевых районах Казахстана и Средней Азии было связано с насильственным переводом кочевников на оседлость. В Казахстане и Таджикистане начались откочевки не только в другие районы, но и в Китай и Афганистан. Из Казахстана, например, откочевало около 400 тысяч хозяйств, т.е. не менее двух третей имевшихся к концу 20-х годов кочевых и полукочевых хозяйств. Поголовье скота за три года сплошной коллективизации сократилось в 9–10 раз (с 36–40 миллионов до 4 миллионов голов).

Секретарь ЦК компартии Казахстана Ф. Голощекин лично объехал десять районов. О проведении под его руководством коллективизации и раскулачивания в Казахстане вспоминают со смешанным чувством ненависти и ужаса. За подвиги во время коллективизации тоже не ответил. Расстрелян был — «как готовивший террористический акт». Реабилитирован.

В конце 1929 года в Кузнецком округе в Сибири крестьяне разорили 148 тысяч ульев, только чтобы они не достались колхозу. На Кубани уничтожали фруктовые сады. После введения чрезвычайных мер крестьяне начали сокращать посевные площади.

Голодомор

В 1932–1933 годах страну предсказуемо постиг страшный голод, унесший (по разным данным) от четырех до семи миллионов человек. Точное число так и не определено, у нас жертвы традиционно плохо считают. Парламентская Ассамблея ОБСЕ в 2008 году отклонила просьбу Украины признать геноцидом голодомор начала 30-х годов. Что наши газеты откомментировали с абсолютно недоступной мне радостью: украинским политикам «не удалось протащить…» и так далее. Не только, мол, украинцы умирали, не только!..

И чему радовались?

Численность крестьянских хозяйств и население деревни заметно сократились. Миллионы людей были разорены и сосланы в северные и отдаленные районы страны, еще больше, спасаясь от насильственной коллективизации и раскулачивания, бежали из деревни в города и промышленные центры. Голодающие деревни оцепили войска, из них никого не выпускали. Друзья СССР во всем мире с негодованием опровергали клевету о голоде, распространяемую врагами социализма.

В 1932 году группа «правого» коммуниста М. Рютина следующим образом оценивала сталинскую коллективизацию: «Авантюристическая коллективизация с помощью раскулачивания, направленная фактически главным образом против середняцких и бедняцких масс деревни, и, наконец, экспроприация деревни путем всякого рода поборов и насильственных заготовок привели страну к глубочайшему кризису, чудовищному обнищанию масс и голоду… Всякая личная заинтересованность к ведению сельского хозяйства убита, труд держится на голом принуждении и репрессиях… Все молодое и здоровое из деревни бежит, миллионы людей, оторванных от производительного труда, кочуют по стране, переселяя города, остающееся в деревнях население голодает… В перспективе — дальнейшее обнищание, одичание и запустение деревни».

Мартемьяна Рютина арестовали, осудили и расстреляли.

Происхождение кулака

Крестьянин из мелкого или среднего собственника фактически превратился в крепостного работника советского государства; он был лишен всякого права распоряжаться результатами своего труда. Колхоз, по существу, являлся государственным предприятием с тем, однако, отличием, что государство не несло ответственности и не имело обязательств перед колхозом и колхозником, но зато имело право распоряжаться колхозом и произведенной им продукцией по своему усмотрению.

Достаточно сказать, что колхозы, не советуясь с теми, кто в них работал, объединяли, разукрупняли, более того — государство могло в любой момент волевым решением изменить социальный статус колхозника, превратив его из крестьянина в наемного рабочего (преобразовав колхоз в совхоз, и наоборот).

Даже паспорта крестьянам впервые выдали только в 60-е годы.

Согласно распространенному среди горожан стереотипу, кулак был мужчиной, обычно в теле (как типичный капиталист или империалист), чаще всего носил рубаху в горошек, добротные штаны, кожаные сапоги и жилетку. Он имел просторную избу с металлической крышей, вовсю пользовался наемным трудом, жил в достатке, оказывал огромное влияние на деревенские дела. Словом, представлял собой отрицательную фигуру — эксплуататора, паразита, который манипулировал людьми. Это был террорист, поджигатель. Он из-за угла стрелял по лучшим советским людям из обреза. Он распускал антисоветские слухи, сам «проникал» в колхоз, чтобы разрушить его изнутри. Считалось, что кулак практически неисправим. Даже после раскулачивания кулак не терял своей сущности. Крестьянин мог получить клеймо кулака на основании того, что кулаком был его предок — отец, дед, прадед. В таком случае его семья также признавалась кулацкой; ее имущество подвергалось конфискации, а саму семью могли отправить в ссылку в соответствии с планом «ликвидации кулачества как класса».

В борьбе с «перегибами»

Сельскому хозяйству страны был нанесен беспрецедентный урон, от которого оно не могло оправиться все годы советской власти. Только в период сплошной коллективизации около 9,5 миллиона крестьян переехали на постоянное жительство в город, абсолютное большинство из них составляли молодые трудоспособные мужчины. Уже невозможно точно узнать, сколько крестьян просто исчезли в те годы, ушли «в себя», либо в леса.

В период с конца 1929 до лета 1930 года на имя Сталина пришло 50 тысяч крестьянских писем с жалобами, председатель ВЦИК Калинин («всесоюзный староста») получил еще больше — около 85 тыс. Прокурора РСФСР тоже завалили письмами: в феврале 1930 г. он получил 2862, а в марте еще 5287 жалоб. Прокурор заявил, что большинство жалоб касалось «перегибов и неправильностей». Из 28 700 проверенных писем 13 100 были признаны «обоснованными».

Михаил Шолохов в отчаянном письме Сталину привел многочисленные примеры произвола местных властей.

Сталин ответил.

«…Вы видите одну сторону, видите неплохо. Но это только одна сторона дела. Чтобы не ошибиться в политике (Ваши письма — не беллетристика, а сплошная политика), надо обозреть, надо уметь видеть и другую сторону. А другая сторона состоит в том, что уважаемые хлеборобы вашего района (и не только вашего района) проводили «итальянку» (саботаж!) и не прочь были оставить рабочих, Красную армию — без хлеба. Тот факт, что саботаж был тихий и внешне безобидный (без крови), — этот факт не меняет того, что уважаемые хлеборобы, по сути дела, вели «тихую» войну с советской властью. Войну на измор, дорогой тов. Шолохов».

Что же в итоге? Его подводит Солженицын словами своего персонажа Ивана Денисовича. «Чему Шухову никак не внять… с войны самой ни одна живая душа в колхоз не добавилась: парни все и девки все, кто как ухитрится, но уходят повально или в город на завод, или на торфоразработки. Мужиков с войны половина вовсе не вернулась, а какие вернулись — колхоза не признают: живут дома, работают на стороне.

Ну бабы тянули еще долго.

«Посмотри, как мы ра-бо-та-ем!..»

Отсутствие мотивов, которые благоприятствовали бы улучшению трудовой дисциплины, на протяжении всей советской истории оставалось главной причиной низкой производительности в сельском хозяйстве. В то же время деревня все больше «советизировалась» благодаря образованию, прохождению крестьянами военной службы, налаживанию транспорта и связи. По крайней мере, можно говорить о некотором сглаживании различий между городом и селом.

Крестьяне подстроили колхоз под свои потребности настолько, насколько это было возможно, и привыкли к нему в такой степени, что попытки расформирования колхозов в 1990 году встретили их отпор. Их упорство было не столько следствием отсталости или «крепостнической ментальности», как считают некоторые, сколько простым отражением постоянства крестьянских нужд, ценностей и образа жизни.

Боюсь, для очень многих «ценностью жизни» стала сама возможность работать плохо.

***

Листаю новый учебник по истории России для 10-го класса; написан В. Мединским и А. Торкуновым.

Собственно говоря, ничего неожиданного в главе о коллективизации десятиклассники не прочитают. Страшное преступление против собственного народа, совершенное в начале 30-х годов прошлого века, подано подчеркнуто нейтрально, «объективно», внеморально, как нечто вполне обычное, типа заморозков. Жаль, конечно, сгинувших людей, но ведь — не напрасно это все было, а ошибки — что ж, они и есть ошибки.

«Главной целью коллективизации было создание условий для использования ресурсов сельского хозяйства на нужды индустриализации. Ошибки, допущенные при проведении коллективизации на начальном этапе, привели к голоду во многих регионах СССР, многомиллионным жертвам, трагедии «кулацкой ссылки».

Вместе с тем коллективизация решила проблему свободной перекачки средств из аграрного сектора в промышленность, снабжения армии и индустриальных центров продуктами сельского хозяйства, а также задачу увеличения поставок хлеба и сырья за границу».

Так заканчивается глава. И вопрос для закрепления изученного материала:

«Существует следующая точка зрения: «Коллективизация была необходима для осуществления в стране индустриализации, ее издержки окупились результатами экономического развития». Опираясь на исторические факты, приведите 2–3 аргумента в поддержку данной точки зрения и столько же, ее опровергающих».

То есть могут (могут!) быть две вполне «нормальные», приемлемые точки зрения на одно из величайших преступлений в современной истории, и десятиклассникам предлагают о них «поспорить». И даже если допустить, что в этом споре проиграют (что необязательно) те, кто считает, что «свободная перекачка средств из аграрного сектора в промышленность» стоит жизней миллионов людей, покалеченных поколений с порушенными представлениями о добре и зле, о возможном и невозможном, даже если они проиграют — в этом споре проиграем все мы.