В режиме разжигания ненависти

Чукотка «по многочисленным обращениям жителей» и в целях «гуманного отношения к животным» единогласно приняла закон, разрешающий эвтаназию дворняг. Бурятия, Забайкалье, республика Алтай, Магаданская и Астраханская области убой живых существ позволили себе ранее.

Разумеется, порядок ликвидации и утилизации ничьих собак сопровождается теми или иными оговорками. Почти во всех региональных законах (или готовящихся законопроектах) сказано, что окончательные меры применяются лишь к животным, страдающим неизлечимыми болезнями, социально опасным или проявляющим немотивированную агрессию.

Ну или просто к тем, кто не может найти хозяев в течение какого-то срока, разброс от 10 дней до месяца. Столь же понятно, что применяться эти законы будут в зависимости от человеческих качеств конкретных исполнителей, от их толкования размытых формулировок. Например, насчет немотивированной агрессии (кто нынче ее за собой не замечал, где ее нет в современности?).

Яркой иллюстрацией нравов стали разговоры о запрете подкармливать на улицах бездомных животных и даже одно такое губернаторское постановление (на Кубани), однако там внедрить эту норму в живую реальность все-таки не удалось, астраханские власти вовсе опровергли обсуждение такой инициативы.

Про собак ли это, про бомжей ли, про то, нужно ли поддерживать жизнь безнадежно больных детей и т.д.

Чиновники и депутаты, как бы странно это ни звучало, тоже люди, тоже что-то чувствуют и понимают, тоже в курсе российской действительности — порой больше, чем мы. И уйти от прямого ответа на этот вопрос им помогает институциональный дизайн Российской Федерации, ее властная вертикаль и, собственно, ее федерализм. Он полон загадок и оригинальных решений. Например, сумму штрафа за сломанную скамейку в какой-нибудь запенде за Полярным кругом определяет (хотя, может, там эта скамейка единственная и составляет народное достояние) отнюдь не местная власть, а, как вы догадываетесь, Москва. Вопрос же эвтаназии (животных) — безусловно из главных для человечества — полгода назад спустили на усмотрение регионов. То есть центральная власть, сняв с себя ответственность, а, по сути, не позволив себе гуманистические практики, позволила субъектам Федерации самим решать, что им делать с бездомными тварями. Всех ли можно «убить и одним остаться» или есть «животные полезные».

Но поскольку во многих городах и весях просто нет для них приютов или вольеров, и деньги, на которые приюты могли бы возвести, концентрируются опять же в Москве (обеспечивая, по всей видимости, реализацию более насущных потребностей), участь бродячих псов на бескрайних просторах была тем самым предрешена. Не повсеместно, конечно, но много где. Их убийство теперь можно было легализовать, а значит, это непременно произошло бы. Так и вышло.

Список регионов, встающих на эту вахту, несомненно, будет расти, и я бы не спешил обвинять региональные власти в бездушии. Что им, снимать деньги со строительства детсада или дороги в пользу какого-либо муниципалитета на звериный приют? Или вы полагаете, что передача полномочий регвластям сопровождается обязательными субсидиями бедным регионам на сумму, нужную для исполнения полномочий? Либо уменьшением доли забираемых Москвой налогов с территорий богатых? Ну да, так должно быть, но это не императивно. Зависит от отношений регчиновников с чиновниками минфина и в целом правительства.

По собачьему вопросу понимания в Москве нашли немногие. А ведь власти субъектов должны тоже передать полномочия (и деньги) муниципалитетам, те, если крупные, спустить полномочия (и деньги) районным администрациям. И всюду одно и то же: чиновники держатся за казенные деньги как за свои.

И — демпинг за счет безжалостности — хоть к людям, хоть к собакам. И никто не может себя почувствовать виноватым, всем есть, чем оправдаться: Москва отдала полномочия, регионы скажут, что денег не дали, а муниципалитеты вовсе не могут и не решают ничего. В общем, все неплохо устроились, не считая собак.

Замечу, что это размывание ответственности за живодерство, спуск этой ответственности доходит до самого низа, до нас, налогоплательщиков.

Такие в масштабах России приоритеты — в пользу бездушной деревянной скамьи (все же имущество!) — странными только кажутся. Это воспитание жестокости у женщин, детей (все прочие воспитаны) и целых субъектов Федерации. Ну так кто-то иное обещал? Содействовать смягчению нравов?

К бабке не ходи: скоро вслед за уличными псами атакам подвергнутся зоозащитники. Впрочем, как и живодеры. Ведь что происходит. Все видели реакцию общества на убийство кота Твикса. Или вот самая свежая история — в Томилине (Люберцы), с вмешательством Маргариты Симоньян, с взламыванием двери и освобождением запертого спаниеля. И с готовностью взволнованной общественности убивать живодеров — проводницу поезда, высадившую кота, или вот мужика, ведущего «антисоциальный образ жизни» и оставившего дома собаку (из видео, опубликованном РИА, явствует: миски-тазы полны воды и корма, но спасатели, конечно, не могли этого знать, пока дверь не вскрыли).

Наверное, вы тоже обратили внимание и на ответную волну недоумения этой внезапной, в неожиданном месте эмпатией — что в случае с Твиксом, что в Люберцах: как тут не озадачиться, если табуирована тема СВО, если всем плевать на высаживание из автобусов в минус 30 человеческих детей, не сумевших заплатить за проезд (и т.д., каждый может продолжить сам).

Накал с обеих сторон поражает. Люди, вдохновленные светлыми чувствами защиты беззащитных, заходятся в истерике, в ответ — той же мощи заряд ненависти к «зоошизе».

Пространство переполнено злобой и постоянно находится, куда ее выплескивать. Либо ее канализируют «лидеры общественного мнения». И эти гнев и ярость весьма косвенно относятся к сути проблемы, региональные СМИ везде, повсюду переполнены подобными историями — и ничего. Вот, например, свежая — как зоозащитники выкрадывали переломанную кошку и сгнившего до мозга кота из психдиспансера в Канске. Спасти конкретную собаку или кошку дело большое, слов нет, как и напомнить о том, что люберецкий мужик мог выйти из дома и отсутствовать до сих пор по уважительной причине (когда пишу эти строки, его еще ищут), или что проводница действовала по инструкции. Но кому какое дело, когда уже включен режим разжигания ненависти.

Однако все это — споры людей, они вправе иметь свои убеждения, злиться и ненавидеть, это только их дело. Сейчас же речь о государстве, дающем установки на жестокость, культивирующем худшие черты, что, похоже, происходит уже на конвейере, автоматически.

Вряд ли во власти полно тех, кто осознает себя живодерами. Это не определяющее качество, просто незначительное, для них, судя по тому, что они говорят и куда ведут страну, существенна борьба с западным миром, борьба систем ценностей. Традиционной этики, из варварства растущей, против этики, восходящей к европейскому гуманизму и вообще-то как раз к тем религиям, которые в России называют традиционными. И отношение к дворнягам в эту борьбу вписывается тоже.

Ну, и почему бы не соответствовать, не декорировать отрубленными песьими головами вороные авто? Помните, пять лет назад в Ангарске сожгли пять верблюдов? Шаман Цыбиков тогда прокомментировал это жертвоприношение 13 богам байкальского региона: ради процветания России, укрепления государственности.

(В то же время, по словам Цыбикова, последнее такое жертвоприношение его род хонгодоров делал 300 лет назад, «когда буряты уходили с территории Байкала на территорию Монголии, потому что видели тенденцию, что Сибирь завоевывают». Кто завоевывал тогда Сибирь, Цыбиков не напоминает. Но в школе понемногу все учились.)

Как бы то ни было, постоянный грев собачьей темы — это поддержание должного градуса злобы. Самоутверждения за счет беззащитных («кролики чистят ему сапоги»). Это уже легализованное вымещение копящейся ненависти и жестокости. Это стимуляция низменного. У Андрея Платонова есть об этом традиционном занятии: «Если нельзя сплотить людей на основе родства, то можно их соединить на основе мучительства».