По главной улице, ведущей в ад

Синим здесь не место

Оттуда, из советских 80-х, родом и события, о которых речь в приговоре, хотя сами они лишь четвертьвековой давности. В июне 1998 года на правобережье Красноярска, на улице Алеши Тимошенкова, комсомольца, убитого в общежитии в 1960-м уголовником с погонялом Камбала (был одноглазый) за то, что не дал денег на водку (Камбалу потом приговорили к высшей мере, а именем комсомольца назвали вот улицу), расстреляли заслуженного мастера спорта по боксу, авторитетного в криминальных кругах Владимира Филиппова (Филиппа), «основоположника рэкета в Красноярске» — цитирую свидетельские показания.

Убийцы — люди Паши Цветомузыки. Его, по паспорту Вилора Струганова, в свою очередь так назвали за частое моргание — нервный тик, ну а свое имя, Вилор, он сам не жаловал (оно, поясняю для молодежи, дано было ему не в честь геля для стирки и кондиционера для белья, это аббревиатура «В.И. Ленин — Октябрьская Революция»).

Говорили, что Филипп метил в «смотрящие» над городом, но нет — судьба выносила его в той иерархии куда выше: его освобождению в 1997-м после 13-летней отсидки (срок был 15 лет) предшествовала малява от воров, что он заслуживает коронации. Братва ждала. Потому что в Красноярске она все 90-е существовала перманентно обделенной — в соседних регионах в городах, в разы меньших, было иногда и по шесть воров в законе, а в Красноярске их преследовали неудачи, мор, всякие роковые случайности. «Законников» отсюда выдавливали, и это была стратегия краевого УВД. Город богатый. А сиротский — с точки зрения идейных жуликов, воры здесь не выживали.

Филипп, крепко присевший еще в СССР, вернулся будто и в неродной, незнакомый город, в другую страну. Вылечил многолетний плеврит, отказавшись от мяса, ударившись в кришнаитство — впрочем, ненадолго, как сказала в суде его дочь (к ней, тогда 23-летней, он и вернулся из лагеря, жил в ее квартире): вновь начал есть мясо, а незадолго до гибели и курить. Нервы, видимо. Из свидетельских показаний (как и разговоров того времени) известно, что он хотел прекратить стрельбу на улицах, беспредел, объединять местные группировки синих.

И мог составить конкуренцию Быкову, контролировавшему (разумеется, с ведома и под опекой органов) к тому времени весь теневой Красноярск. За что Филиппа и приговорили. У Быкова за «улицу», то есть порядок на земле и асфальте, отвечал в то время Цветомузыка. Трое убийц из его группировки выслеживали Филиппа несколько дней, потом двое отстрелялись — Елка (Игорь Еловский) и Буль (Александр Живица). Они прятались с тыльной стороны пятиэтажки в нише для мусорных контейнеров. Филипп, поставив машину, шел со стоянки. Ночь. Охрану — молодых совсем парней — он отпустил.

За две недели до этого, 5 июня, в Красноярске состоялась инаугурация красноярского губернатора Лебедя, в чьей победе Быков сыграл ключевую роль — главная и роковая его ошибка, с чего и начался крах быковской империи. Но пока у них с генералом все ровно, и, как вспоминал на суде свидетель защиты Юрий Ушенин, в то время гендиректор Красноярского алюминиевого завода (КрАЗа, Быков в это же время — глава совета директоров КрАЗа), празднования в его кругу с ротацией гостей продолжались после 5-го числа еще две с половиной недели: «Отмечали больше чем свадьбу». По выходным — в доме Быкова в Овинном (это 6 огромных домов на окраине Красноярска за единой крепостной стеной, обтянутой «колючкой» с часовыми на вышках; здесь жил Быков и здесь же селил самых близких приятелей, они менялись очень динамично — смерти, исчезновения, предательства, так что в сумме это даже не 10 негритят, куда больше). Праздновали и 14 июня, в воскресенье, когда, по версии обвинения, Цветомузыка с Елкой и Булем приехали в Овинный по звонку Быкова и тот сказал Струганову о необходимости устранения Филиппа. 18 июня его убили.

Так вот, Ушенин утверждает, что 14-го Быков никуда с празднования не отлучался, а Струганова среди гостей ему было бы трудно не заметить: «Там люди немного другого образования, другого бэкграунда, так что он был бы фигурой заметной, контрастирующей с остальными. Там были все примерно одного уровня, солидные дядьки с пузиками, такие успешные полковники».

Так или нет, но хорошо известно, что до этого Струганов Филиппу угрожал, придя к нему домой. «Угрожал» — конечно, не то слово, тем более что не раз сидевший Струганов, знакомый с Филиппом с 80-х, был в курсе всех законов уголовного мира. Так что не угрожал — рекомендовал не поднимать голову против него и Быкова. И столь же известно, что после этого разговора Филипп — причем на людях — оскорбительно для этих кругов о Струганове отозвался, как и его попытках что-то ему диктовать: мол, «пехота» приехала и еще что-то мне говорит… Меж тем Струганов на тот момент — по факту уже фигура. Один из свидетелей на суде из тех же кругов оценивал его группировку в 200–250 человек.

Свидетели рассказывают, что Быков предлагал Филиппу уехать за границу, посмотреть мир. Филипп отказался.

Дочь не дожившего до коронации авторитета никогда не верила в то, что Струганов мог по собственной инициативе пойти на убийство ее отца (а в прошлом десятилетии именно его признали организатором): «Ему бы духу не хватило принять такое решение». Об их знакомстве с 80-х: «Он папе открывал дверь в машину».

Красное и черное

Быков в народном сознании фигурирует как победитель войн 90-х. Тот, кто добился всего. Так вот, в связи с сериалом «Слово пацана», специально для тех, кто видит в этой низовой силе альтернативу режиму, самоуправление улицы, чуть ли не земство. Силу, способную революционно преобразовать страну, ну или повторить в ней 90-е. Это, конечно, глупости. Расскажите это сотрудникам КГБ-ФСБ, всегда и везде плотно ухаживавшим за ростками такой «народной власти». В том числе в Красноярске за Быковым — ему помогли подмять под себя криминальный мир, его опекали.

Он всегда последовательно пытался встроиться в нее, найти в ней нишу для себя и карабкаться по всем принятым правилам наверх.

И все разговоры о народном заступнике, о том, что низовая власть чем-то лучше кремлевской, что в 90-е было честнее, что те лидеры справедливей — это ложная память; у ада порог и так-то невысокий, не стоит его стесывать еще. И дело не в тех или иных временах — это место такое, дело только в нем и в нас, ворующих и обворованных, убийцах и убитых.

Эта улица — уже не Ленина и не Карла Маркса, это улица Паши Цветомузыки. И эта улица между провалом и обломом, эта улица ведет в засаду.

Быков, кроме того, что он ключевая фигура тех уличных войн, он вообще-то и видный представитель партийно-хозяйственной номенклатуры края, к ночному убийству Филиппа — председатель комиссии по промышленности, строительству, транспорту, топливу и энергетике заксобрания Красноярского края (депутатствовал Быков на протяжении 20 лет), президент федерации бокса России (с 2005-го — почетный президент), председатель Совета директоров КрАЗа, вице-президент банка «Российский кредит». «Приезжали в мой кабинет премьер-министры России, со мной встречались до обеда, с губернатором — после. […] Приглашали в администрацию президента меня, губернатор там был (Валерий Зубов. — А. Т.) и Усс, представители «Норильского никеля», Митина (Виктория Митина — в то время замруководителя президентской администрации. — А. Т.) разговаривала больше всего со мной», — говорил сам Быков, и это правда. Все уличные войны им для того и велись, чтобы вот так вписаться в «элиту», в истеблишмент, и рассказывать, как ему показалось в Кремле и на Старой площади.

И Цветомузыка ходил во власть, светился на экранах.

Воры против власти, пацаны против воров, мафия против бандосов и наоборот — bandoleros vs. gangsters. Но все эти внутривидовые войны между разновидностями паразитов не должны никого обманывать, они к остальным имеют только одно отношение: все эти войны в конечном счете — за преимущественное право сосания человечьей крови.

Мир воров и жуликов ненавидел «коммерсанта» Быкова, что «кормит ментов и не кормит лагеря» (так говорил, по некоторым свидетельствам, Филипп). Судья выясняет у одного из свидетелей, пытающихся растолковать в судебном заседании понятия, что это значит: «Все платили в общее (общак. — А. Т.), с коммерсантов получали»?

Или вот еще фрагмент допроса в суде одного из свидетелей.

С этим миром и воевал Быков и весь его молодняк, отрицавший все понятия и законы уголовной среды. Воевал не только с ним, но именно из урок навалили самую большую гору трупов. Конечно, никакой математики, строгости, и среди быковцев было полно людей отсидевших, тот же Цветомузыка, и все же это была схватка двух идеологий, образов жизни, понимания места человеческого в этом русском мироздании.

Какова цена воровским понятиям после зэковского вала на спецоперацию, поддержки ее значительной частью воров? Хотя истинные «староверы» наверняка остались.

А у Быкова, у быковцев с властью никаких разногласий в сфере идеальной, в области понимания того, как все должно быть устроено, никогда не было. Особенно к концу 90-х, когда Быков начал писать Владимиру Путину письма и чуть ли не молиться на него.

Медведь ловит мышей

Выстрелы в Филиппова — это уже финал битв, шедших с начала 90-х за криминальный олимп в богатом энергометаллургическом городе. Нет, покоя еще долго не видели, но все же эта проблема уже не уподоблялась будильнику, который в 1993–1996 годах требовалось затыкать каждое утро, и город действительно регулярно умывался кровью и вдыхал пороховую гарь. Чистяк, Синий, Ляпа, Толмач, еще многие имена или, точнее, «погремухи»; вдовы их и дети; реальных претендентов в воры, как Артюшок и Филипп, убивали. Тех, кто рангом выше, коронованных, выдавливали из города (в Питер), как Петруху. Или они значатся до сих пор бесследно исчезнувшими, как Косяк, что вышел в тапках покурить на лестничную площадку.

Он (человеческое имя его — Станислав Кулеш) освободился из колонии в мае 1996-го, измученная сиротством братва и тогда тоже ждала. Начальник городской криминальной милиции Владимир Комлев сказал мне в то время, что Быков сам незадолго до освобождения Косяка предлагал властям оставить его в Красноярске: через Цветомузыку им с вором удалось обо всем договориться. Сам же Быков уже после исчезновения Косяка рассказал мне: «Я знал Славу Косяка до его отсидки. Меня просили за него и органы, и его товарищи, тревожась за него: у него день рождения, позвони, тебя послушает, поздравь. Я звонил ему из Америки: это не зона, сказал, время другое, никто своего не отдаст, не потому что я правлю, а потому что все за свое глотку перегрызут. Даже бизнесмены вооружены до зубов. Мне он не помешал бы, ему до меня никогда не добраться… А потом, выйдя, Косяк начал: ты понесешь столько в общак, ты — столько, Казак (авторитет. — А. Т.), ты привезешь столько… И Казака убили за то, что не нес. Так что в случившемся он сам виноват».

Типичный для Быкова комментарий (или, если угодно, отмазка), он и сейчас постоянно говорит подобное: мол, кто я и кто они, они мне не ровня, я предупреждал, меня не послушали. То же (по показаниям, прозвучавшим в суде) он говорил и Филиппу после его освобождения и незадолго до гибели: «в городе более 50 группировок, в том числе и очень молодых, которые ни на какие авторитеты смотреть не будут, и не надо пытаться их под себя ломать». Но Филипп не больно-то слушал. Вот и Ушенин о том же:

Вот он, Ушенин, летит с Быковым в Питтсбург, они встречаются с президентом крупнейшей алюминиевой компании, по дороге залетают в Цюрих и Женеву перекинуться парой слов с руководителями крупнейших банков, а по возвращении «Быков вдруг бежит обсуждать, какие ларьки этому, а какие — другому человеку»?

И адвокат Алексей Прохоров — о том же. Из его речи в прениях: «Настоящими конкурентами Быкова, если взять эпоху конца 90-х, были такие как Березовский, Дерипаска; общеизвестно, что были конфликты у Быкова с Лебедем, его соратником депутатом Захаровым, председателем избиркома края Бочаровым, очень много гадостей писал про Быкова журналист Тарасов. Почему в этой вечной логике мотива — конкуренции — не убили всех этих перечисленных мной людей? Этот вопрос без ответа, он подчеркивает абсурдность предъявленного Быкову обвинения вообще и абсурдность прописанного мотива в частности».

Ну да. Выглядит абсурдно. Но не более чем прочие российские реалии. И что бы ни доказывали быковские адвокаты, Быков сам опровергает их линию, признав на суде, что с Филиппом встречался. Именно так: после Цюриха, Вашингтона, Питтсбурга — к красноярскому «асфальту» и ларькам.

Вот фрагменты диалога на суде между гособвинителем и одним из свидетелей из криминального мира о конце одной из встреч Быкова и Филиппа — зимой, в лесу, недалеко от деревни, где жила мать Струганова, он там хорошо ориентировался. И Филиппа на это встречу привезли «как чемодан» «близкие Струганова». Сам Струганов организовывал эту встречу (адвокат что-то не понимает, и свидетель ему отвечает на недоуменные вопросы: «Вас позовут в лес на встречу, вы поедете?»), Быкова долго не было, и что-то говорил один Струганов. А Филипп молча слушал.

Свидетель сидел с ним в одной камере в 1986-м и был поражен, как изменился пышущий энергией человек, теперь — «загруженный, жалкий, потрепанный», «человек с поникшей головой, загнанный»; если в 86-м Филипп — безусловный авторитет, сейчас он уже никто.

И еще раз к судьбе одного из предшественников Филиппа: убийство Косяка числится в нераскрытых, однако у органов есть полная информация, как и кто его сперва в машине придушил, потом дважды выстрелил ему в голову. Это были люди Цветомузыки, они последовательно изводили воровское семя. А Быков, с его слов, лишь проводил политинформации ворам и авторитетам. Но кто под кем был? Быков под Цветомузыкой или наоборот? И Быков же никогда не отрицал, что контролировал город. Почему тогда не остановил этот «сериал», не оборвал — его же власть? Не то чтобы урок сильно жалко, но что происходило с городом и горожанами в те дни, когда будильник звенел чуть не ежедневно? Какой еще тогда, впервые в послесталинское время, стала цена жизни?

Не знаю, мог бы он конвертировать деньги во власть, ему просто было нужно все и сразу, одного бизнеса мало, еще чтоб люди вокруг кланялись ему, благодетелю, — и сколько таких судеб… Куда от себя деться, от характера, что выковался-отлился в 80-е, когда он начинал вырывать себе место под солнцем? От волчьего аппетита, что и стал характером? 

Это в клетке медведя мыши бегают свободно, а орел не ловит мух. У людей иначе. Это логика любого деспота, тоталитарного сообщества — такое внимание к деталям, запятым… Ну казалось бы, какое дело огромному государству до судеб маленьких людей, сказавших или написавших что-то не то, какая ему угроза от них, что ему до них?

Это функция внутренних органов

У пацанов 80-х, вырывавших у синих свой кусок, и у власти — одно понимание жизни, они даже внешне, своими проявлениями на публику вполне слились: весь этот патриотизм прежде всего, зацикленный почему-то на «пиндосах», от противного, не на родину распространяемый, а вовне, организованные спортивность и православие, абсолютное, агрессивное безмыслие, культ денег. Они отлично дополняли друг друга и дополняют. Кто на кого больше влиял? Кажется, что пацанские понятия и форматировали последние десятилетия российскую действительность. Фабрика смысла и мотивов жизни в ней если не управлялась криминалом, то им вдохновлялась. Логику многих последних событий в России вообще не понять, если не иметь в виду воровские понятия и их адаптацию к современности — пацанскую культуру. Истории легализации бандитствовавших в конце 80-х — начале 90-х спортсменов и комсомольцев, «беспредельщиков» по всем городам и весям похожи.

Красноярск и Питер, впрочем, особая песня («уралмашевские» в Екатеринбурге недотянули до уровня). Как заметил Владимир Пастухов*, в конце 90-х и начале нулевых в Москве на месте «питерского клана» теоретически могли оказаться «быковские». «Но дважды не повезло. Лебедь не взлетел, и вообще оказалось, что подлетное время до столицы имеет значение». (Ну, замечу, помимо Лебедя, у Быкова в его службе безопасности было аж три полковника ФСБ, и один полковник, к тому времени вице-губернатор, конечно, не аналог тому, что покорил столицу, но похожий.) Пастухов тоже говорит о встраивании криминальной вертикали в ткань регулярного государства — в качестве его несущей конструкции, экзоскелета.

Почему еще история Быкова показательна? Пастухов отмечает, что раздел власти на местах между поднявшимися бандитами, опустившимися силовиками, зарвавшимися чиновниками был общим и единообразным ландшафтом для страны. Но только в Питере, Красноярске и, возможно, Краснодарском крае (где эпизод с Цапками, похоже, был лишь маленьким фрагментом более общей картины, так и не представленной широкой публике) это «броуновское движение» локального насилия переросло в универсальную и всеобъемлющую систему организованного насилия с жесткой внутренней организацией, иерархией и неограниченной способностью к воспроизводству и экспансии. «Ничего удивительного в такой избирательности истории нет. В той же Италии Сицилия, Калабрия и Неаполь очевидно стоят особняком в отношении других регионов в этом специфическом отношении».

Интересно, что

Быков еще сделал вид, что не понял. К чему, мол, вы мне об этом?

Ну да. У нас крестный отец идет во власть почти непременно. Причем по правилам системы.

А когда зарывается и начинает их нарушать, плохо кончает. См., например, биографию Пригожина.

Быков всегда кичился своей народной поддержкой, и она действительно у него была, на выборах он показывал путинские результаты, блоки его имени в одну калитку уделывали «Единую Россию». Восемь месяцев назад адвокаты Быкова запустили петицию о его невиновности. За все это время она не набрала и тысячи подписей. Это к вопросу о новых 90-х и надеждах на низовое творчество масс. Повторю за Валерием Михеевым, известным в прошлом в криминальных кругах Красноярска как Рэмбо: кому стать в массах авторитетом — решают у нас органы.

* Внесен властями РФ в реестр «иноагентов».