Сюжеты · Общество

«Одна рука у нас еще пока работает»

Даня Шпагин, 18 лет. Спецвыпуск о взрослых, больных СМА

Анастасия Тороп , корреспондент

Даня Шпагин. Фото: Арден Аркман / «Новая газета»

от редакции

Этот материал — часть спецвыпуска «Новой газеты», посвященного теме спинальной мышечной атрофии (СМА) у взрослых. Государственной статистики, учитывающей количество таких людей, в России нет. Созданный недавно при участии президента благотворительный фонд «Круг добра» по уставу не может оказывать помощь лицам старше 18 лет, при этом лекарства от СМА с доказанной эффективностью — самые дорогие в мире. Мы хотим изменить эту ситуацию.

Дане Шпагину недавно исполнилось 18 лет, всю жизнь он живет в квартире в Нижнем Новгороде вместе с мамой, ее родителями и с упитанным йоркширским терьером Брайтом. Комната Дани небольшая: с одной стороны — шкаф с телевизором, с другой — диван и стол, на нем ноутбук и кружка в цвет футбольного поля, напротив двери — окно, рядом с ним — кровать и аппарат искусственной вентиляции легких.

На ИВЛ Даня уже четыре года: в декабре 2017 года он попал в реанимацию с пневмонией. Через месяц его перевели в паллиативное отделение, где он почти полтора года дожидался личного аппарата ИВЛ, чтобы наконец вернуться домой.

Из-за необходимости везде брать с собой ИВЛ и из-за того, что он не может долго сидеть, выход из дома становится целой спецоперацией. Поэтому на улице Даня бывает редко и почти все свое время проводит лежа на кровати в своей комнате. Это создает трудности, но не мешает ему мечтать, строить планы, учиться, выбирать профессию и заниматься любимым хобби.

«А теперь интервью у тебя буду брать я!»

Под звук насоса, монотонно качающего воздух, и писк медицинских приборов мы начали беседу с Даней и его мамой Ольгой.

Периодически с кухни в комнату приходила бабушка Дани, Галина Георгиевна, и с настойчивой заботой, как это умеют делать только бабушки, предлагала то отбивные, то пирожки, то чай или кофе.

Сначала, рассказывают в семье, все были уверены, что Даня полностью здоровый малыш — в роддоме по шкале Апгар ему поставили 8/9 баллов. «Такой замечательный, волосатенький, темненький», — с улыбкой вспоминает Ольга.

Когда Дане было около года, его мама заметила, что сын стоит, держась за опору, но не может сделать шаг и совсем не пружинит, как это делают маленькие дети. На приеме у невролога выяснилось, что у ребенка пропали рефлексы в ногах, и Ольгу вместе с сыном направили на обследование. «Мы долго лежали в областной больнице, врачи пытались выяснить, что с нами, но ничего конкретного нам так и не сказали», — вспоминает она.

В итоге диагноз — СМА — у Дани был подтвержден только в 4 года: в московской больнице ему провели генетический анализ. 

Ребенку назначили легкий массаж, физиопроцедуры, гимнастику — на тот момент никаких лекарств против СМА не было.

По словам мамы, семья смогла адаптироваться к особенностям заболевания и до 2017 года, когда состояние Дани резко ухудшилось, «все было неплохо».

«Да, Даня не мог ходить, но уверенно сидел: мы гуляли, ездили отдыхать, посещали садик, потом поступили в лицей недалеко от дома. До середины 5-го класса ходили на занятия — помогала бабушка, моя мама. Повезло, что руководство школы пошло нам навстречу и обеспечило все условия, чтобы Даня мог учиться. Нас там приняли, как дома: замечательные дети, родители и учителя, никогда в нашу сторону не было косых взглядов», — говорит Ольга.

Фото: Арден Аркман / «Новая газета»

В 5-м классе Даня перешел на домашнее обучение. Уроки стали проходить в разных кабинетах, и передвигаться по всей школе на инвалидной коляске стало невозможно. Кроме того, мальчику становилось все труднее подолгу находиться в сидячем положении.

Новость о том, что теперь не нужно посещать школу, Даню не обрадовала: ему всегда нравилось учиться и общаться с одноклассниками. С того времени учителя и одноклассники стали приходить к нему домой, его приглашали на школьные праздники и экскурсии.

«Внук подолгу и с неподдельным интересом общается с каждым, кто к нему приходит, любит задавать вопросы, — отмечает Галина Георгиевна, бабушка Дани. — Даже когда ко мне мои подруги приходят, Даня всегда просит, чтобы они к нему зашли, сидят, разговаривают о чем-то. Но сейчас, в том числе и из-за коронавируса, к нам реже стали приходить… 

Друзья и одноклассники уже выросли, кто-то поступил и уехал в другие города, у всех свои дела».

Футбол

Как только Даня, многолетний футбольный болельщик, узнал, что брат корреспондента «Новой» — футболист ЦСКА Владислав Тороп, — с азартом в глазах заявил: «А теперь интервью у тебя буду брать я!»

Любимое хобби у Дани появилось в 2008 году.

Тот год был очень успешным для российских футболистов: сначала «Зенит» выиграл Кубок УЕФА, через полтора месяца сборная России неожиданно обыграла Нидерланды в четвертьфинале Евро, из-за чего впервые в своей истории получила бронзовые медали турнира.

Тогда за судьбой российских футболистов следила, кажется, вся страна. В какой-то момент сдались даже Данины мама и бабушка: смотрели трансляции по ночам и болели. «Когда наши выиграли, мы побежали на кухню и так тихонечко начали кричать: «Ура! Ура! Ура!» — рассказывает Ольга.

На фоне этого интерес к футболу появился и у пятилетнего Дани. Сначала ему подарили приставку, и он начал играть в футбол один, потом к нему присоединился дедушка.

Но болезнь прогрессирует, и Даня больше не может держать в руках игровой джойстик, и в приставку больше никто не играет.

Правда, любовь к футболу никуда не исчезла: Даня продолжает смотреть спортивные трансляции. Долгое время он болел за ФК «Барселона», но когда этим летом из испанского клуба ушел Лионель Месси, полностью переключился на местный «Нижний Новгород». В этом сезоне нижегородцы попали в высший дивизион России, в Премьер-лигу, и их матчи стали регулярно транслировать.

Даня хотел бы смотреть игры на стадионе, тем более в город теперь часто приезжают именитые российские команды, но из-за того, что теперь он не может долго сидеть, эта идея практически неосуществима.

«Одна рука у нас еще пока работает»

Летом Даня поступил в Институт филологии и журналистики в Нижнем Новгороде. С детства он хотел стать футбольным комментатором, но после подключения к ИВЛ ему стало трудно говорить. Потом он решил, что будет учиться журналистике, но не прошел на бюджет, несмотря на приличные результаты ЕГЭ: по русскому, английскому и литературе Даня набрал 245 баллов, к которым добавили 10 баллов за золотую медаль. В итоге Даня пытается понять, насколько ему интересны языкознание и литературоведение.

Пары он посещает дистанционно, слушает лекции и семинары по зуму, с одногруппниками общается в чатах. Ноутбуком Даня пользуется лежа, печатает, нажимая клавиши на экране мышкой.

«Одна рука у нас еще пока работает, и нужно лечение, чтобы заболевание не прогрессировало дальше, — поясняет Данина мама. — У него ведь большие планы на жизнь! Он учится на филолога, а может, все-таки станет спортивным журналистом».

Суждено ли этим планам сбыться, зависит в первую очередь не от самого Дани: без помощи государства он бессилен.

У Дани СМА второго типа, препарат рисдиплам, который останавливает развитие заболевания и принимается ежедневно, за 18 лет своей жизни он получал всего лишь 24 дня.

Долгое время никаких препаратов для людей со СМА не было. А когда они появились, Ольга не представляла, как можно найти на них деньги. Новость о создании государственного фонда «Круг добра», который должен закупать для больных детей дорогостоящие лекарства, Шпагины встретили с воодушевлением.

«Мы безумно обрадовались, а потом поняли, что все не так просто — фонд обеспечивает лечение только детям до 18 лет, а Дане было уже 17,5. 

Но у меня была надежда, что если нам начнут выдавать лекарства, то не перестанут после наступления совершеннолетия. Я ошиблась», — рассказывает Ольга.

Фото: Арден Аркман / «Новая газета»

Врачи прописали Дане рисдиплам — сироп, который нужно пить каждый день. Дане одного флакона лекарства хватает на 12 дней. За три недели до дня рождения он получил через фонд положенные два флакона.

«Когда начали принимать, у него и голос стал громче, и рука стала лучше двигаться, и сидеть стало проще, аппетит появился, а это всего 24 дня приема лекарства», — восклицает Ольга.

Дане исполнилось 18, и в фонде сказали, что дальше обеспечением лекарств должны заниматься местные власти. Ольга сделала запрос в министерство здравоохранения Нижегородской области. Пришел отказ, так как рисдиплам не входит в перечень жизненно важных препаратов, и совет обратиться в Минсоцполитики. Согласно постановлению регионального правительства, это ведомство должно обеспечить людям с орфанными заболеваниями материальную помощь. В перечне документов, которые нужно представить для получения материальной помощи, значатся заключения федерального консилиума врачей.

В итоге Ольга подала заявку без заключения федерального консилиума, письменно объяснив, почему ее сын такой документ получить не может. Ей пришел ожидаемый отказ. Она обратилась в суд, но заседания переносятся из-за эпидемиологической ситуации.

«Мне непонятно, как можно начать лечить детей, а потом бросить их после совершеннолетия, — рассуждает Ольга. — Тем более что в масштабах государства их не так много — около 300 взрослых со СМА».

Что такое СМА

Спинальная мышечная атрофия (СМА) — это редкое генетическое заболевание, при котором у больного постепенно, снизу вверх, отмирают мышцы тела. Его вызывает поломка гена SMN1, в результате чего нарушается выработка белка. Этот белок нужен для выживания мотонейронов, благодаря которым от мозга идут сигналы к скелетным мышцам организма.

У человека есть ген SMN2, дублирующий SMN1. Он вырабатывает небольшое количество белка, которое позволяет больному сохранить часть двигательных функций. Но его все равно не хватает, и мотонейроны погибают.

В зависимости от количества копий SMN2 (чем их больше, тем легче протекает заболевание) выделяют четыре типа СМА.

  • Самый тяжелый — первый. Болезнь дебютирует в течение первого полугода жизни ребенка. Скорее всего, он не сможет самостоятельно ходить и сидеть без поддержки. Без лечения дети с этим диагнозом умирают, не дожив до двух лет.
  • Второй тип проявляет себя с шести до 18 месяцев. Такие больные могут сами сидеть, но никогда не ходят. Они доживают до подросткового возраста, иногда даже до двадцати лет.
  • СМА третьего типа диагностируют после полутора лет жизни. Дети начинают ходить, но с возрастом перестают. При качественном уходе они могут прожить несколько десятилетий.
  • Врачи выделяют и четвертый тип СМА, но его почти не видно в детской клинике. Дебют болезни — в подростковом и взрослом возрасте, обычно старше 30 лет. Двигательная слабость у таких пациентов прогрессирует медленнее всего.

Есть три лекарства для лечения СМА.

  • «Спинраза» (нусинерсен) — это инъекции в спинной мозг: в первый год лечения делают шесть уколов, в последующие — по три. Один флакон стоит почти 5 млн рублей.
  • «Эврисди» (рисдиплам) — это сироп, который нужно пить ежедневно. Его цена — 700 тыс. рублей за упаковку.

Оба препарата зарегистрированы в России. Лекарства пожизненные. Они работают по схожему механизму, увеличивая производство белка SMN1 в «резервном» гене SMN2. Оба препарата могут быть назначены пациентам вне зависимости от типа заболевания и возраста. Различаются они лишь способом введения.

  • Третий препарат — «Золгенсма» (онасменоген абепарвовек) — в России не зарегистрирован.

Согласно инструкции к препарату, «Золгенсму» могут получить только дети до двух лет (в США), или если вес ребенка не превышает 21 кг (в Европе). Его механизм отличается от «Спинразы» и «Эврисди»: синтетическая функциональная копия гена SMN1 доставляется в клетки двигательных нейронов с помощью специального вирус-вектора. Он вводится в организм больного однократно. Стоит этот препарат больше двух миллионов долларов. Это самое дорогое лекарство в мире. Российские благотворительный организации закупают его по сниженной цене — за 121 млн рублей.

Ни одно из лекарств не излечивает болезнь полностью, но все они останавливают ее развитие.

Их эффективность была доказана в ходе клинических испытаний. Однако, как отмечают эксперты, по «Золгенсме» длительных клинических исследований на сегодня нет. Поскольку препарат новый, период наблюдения за пациентами составляет около пяти лет. Врачебное сообщество не знает, продолжит ли лекарство действовать спустя годы.

продолжение

Почитайте историю Вани Ефимчука в спецвыпуске «Новой газеты».