Утром 29 июня стало известно, что силовики пришли с обысками к журналистам и главному редактору издания «Проект». Формальным поводом стало уголовное дело о клевете — его возбудили в связи с фильмом о бизнесмене Илье Трабере, вышедшем на телеканале «Дождь» больше четырех лет назад. Журналисты проходят по нему в качестве свидетелей.
В 2021 году такие новости стали уже привычными — почти каждое утро начинается с сообщений о визитах силовиков к журналистам, политикам или активистам. Обыски в России действительно проходят все чаще: по нашим подсчетам, за последние 14 лет их число выросло почти на 40% — ежедневно в стране проводится около 600 обысков. «Новая» разбиралась, как эта следственная процедура стала инструментом давления на тех, кто мешает властям.
За первые шесть месяцев 2021 года обыски прошли как минимум у 179 журналистов, правозащитников, активистов и политиков в 35 городах России. Большинство из них проводились по статьям, которые после массовых протестов зимой 2021 года стали политическими,
Мы собрали случаи об обысках, которые проходили в 2021 году у политиков, журналистов, правозащитников, активистов и участников протестных акций, а также в офисах СМИ и общественных организаций. В категорию «журналисты» входят обыски у корреспондентов изданий «Проект», DOXA, «Важные истории», а также у региональных журналистов — например, обыск у главного редактора кемеровского издания «Абажур» Романа Куприянова.
В категорию «активисты/правозащитники» попали обыски у участников правозащитного проекта «Команда-29», членов организации «Открытая Россия»˟, движения «Весна» и других активистов, а также сотрудников Фонда борьбы с коррупцией˟˟, которые не занимались политикой, — например, у оператора ФБК Павла Зеленского, которого приговорили к двум годам колонии по обвинению в призывах к экстремизму. Во время обыска у него изъяли технику и ударили его по голове.
В категории «политики» мы учитывали обыски у муниципальных депутатов — например, у Максима Резника, Кетеван Хараидзе и Люси Штейн, — а также у сотрудников ФБК˟˟ и Либертарианской партии, которые вели политическую деятельность.
Обыски у тех, кто не относится к этим группам, попали в категорию «другое». В частности, здесь учтены обыски у основателя мусульманского издательского дома «Умма» Асламбека Эжаева, а также у последователей организации «Свидетели Иеговы»˟˟˟˟. Скорее всего, таких обысков больше, поскольку в СМИ попадает лишь малая часть из них.
Обыск — обычное следственное действие, во время которого силовики ищут орудие преступления или улики. Однако во время обыска у правозащитника по делу об оскорблении судьи или у координатора штаба Навального˟˟˟ по делу об уклонении от службы вряд ли можно найти что-то важное для следствия — это становится способом надавить на активистов.
— Политические обыски проводятся не для того, для чего они предусмотрены в законе. Есть уголовные дела, когда обыск — это необходимое следственное действие, чтобы найти орудие преступления, например. Но мы все чаще видим, что обыски становятся именно механизмом давления, потому что это довольно неприятная ситуация, когда в шесть утра тебе пытаются сломать дверь, — говорит адвокат правозащитного проекта «Команда-29» Валерия Ветошкина.
Силовики могут нагрянуть с обыском, даже если вас не подозревают в совершении преступления.
Все более массовой становится практика, когда обыски проводятся у родственников и других людей, которые проходят по делу в качестве свидетелей, отмечает Ветошкина.
Точных данных о том, какая часть обысков проходит именно у свидетелей, нет. Однако наша выборка показывает: когда речь идет о политически мотивированных делах, таких случаев большинство. Каждый второй из тех активистов и политиков, чью квартиру обыскали с начала 2021 года, находился в статусе свидетеля (без учета 40 человек, процессуальный статус которых неизвестен).
Это удобный механизм, чтобы держать человека на крючке: при необходимости свидетеля можно сделать обвиняемым и запустить уголовный процесс. Для этого правоохранительные органы используют самые разные способы — например, достают с полки дела пятилетней давности, как в случае с главным редактором «Важных историй» Романом Аниным. Он по-прежнему остается свидетелем по делу, возбужденному в 2016 году в связи с его публикацией в «Новой газете» о яхте St. Princess Olga, на которой проводила много времени тогдашняя жена Игоря Сечина Ольга.
Есть ощущение, что до сих пор репрессий в таких масштабах в стране не было, говорит политолог Аббас Галлямов. По его мнению, таким образом власти пытаются предотвратить поражение на выборах в Госдуму и возможные протесты: по данным опроса «Левада-центра»˟˟˟˟˟, голосовать за «Единую Россию» готово меньше трети россиян.
— Раньше репрессии были вспомогательным инструментом по удержанию власти и применялись в отношении меньшинства, поскольку бо́льшая часть жителей страны все-таки была провластно настроена. А сейчас две трети, в принципе, уже не являются фанатами властей. Рейтинг властей никогда не падал так низко, а выборы — через два месяца. И в этой ситуации репрессии выходят на передний план, — считает он.
Усиление репрессий коснулось не только активистов и политиков. Как показывают данные судебного департамента при Верховном суде РФ, за последние 14 лет число обысков выросло почти на 40%: если в 2007 году суды удовлетворили около 156 тысяч ходатайств об обыске в квартире, то в 2020-м — более 212 тысяч. Обыск может проводиться не сразу после выдачи разрешения, однако если предположить, что наши правоохранительные органы каждый день обыскивают равное число квартир, то
сейчас в России проходит в среднем около 600 обысков ежедневно.
Это связано не только с усилением давления на активистов и политиков.
Обыск — один из самых простых способов, который правоохранительные органы используют для поиска доказательств или материалов, на основании которых можно возбудить новые уголовные дела,
объясняет Валерия Ветошкина:
— Из года в год следствие работает все более примитивно. Обыск — это то, с чего начинаются очень многие уголовные дела, и следствие, недолго думая, проводит обыск абсолютно по делу и без. Поэтому [рост числа обысков связан] как с давлением на активистов, так и с тем, что следствие просто долго не думает, что делать.
Однако далеко не каждое уголовное дело требует проведения обыска. Обыски по любому поводу — явно избыточная реакция со стороны силовиков, считает юрист международной правозащитной группы «Агора» Дамир Гайнутдинов:
— Допустим, возбуждено уголовное дело из-за картинки на сайте «ВКонтакте». Вся информация об авторе публикации выдается соцсетью по запросу полиции: в ответе будут указаны адрес электронной почты, IP-адрес, номер мобильного телефона. То есть установить человека и факт публикации материала достаточно, не нужно по такому делу проводить обыск. А он, как правило, проводится.
В 2018 году Гайнутдинов и его коллеги из «Агоры» исследовали практику проведения обысков в России и пришли к выводу, что
неприкосновенности жилища в нашей стране не существует.
Если силовики захотят попасть в вашу квартиру — чтобы найти доказательства преступления или просто чтобы запугать, — у них не будет никаких препятствий.
Спустя три года ситуация стала еще хуже. Для проведения обыска в квартире нужно получить разрешение суда, но это превратилось в формальность: за последние 14 лет суды удовлетворили 96% таких ходатайств — это дало силовикам право на проведение более 2,7 миллиона обысков.
Несмотря на то что у сотрудников правоохранительных органов нет проблем с получением разрешения на обыск, в резонансных политических делах обыски часто проводятся еще до разрешения суда — на основании постановления следователя. Например, так было у SMM-редактора московского штаба Навального˟˟˟ Александра Шепелева, который проходил свидетелем по «санитарному делу»: он рассказал, что во время обыска его били, требуя сказать пароли от электронных устройств, а позже увезли из квартиры. Его родные и адвокаты всю ночь не знали, где он находится.
— В известных делах мы все чаще и чаще встречаем обыск по постановлению следователя. У меня нет разумного объяснения, почему так происходит, — им ничего не мешало сначала сходить в суд, практически все запросы на обыск удовлетворяются. Может быть, это очередной элемент устрашения, — говорит Дамир Гайнутдинов.
Обыск без разрешения суда может проводиться лишь в исключительных случаях, которые не терпят отлагательства. Как разъяснил Верховный суд, это касается ситуаций, когда подозреваемый может скрыться или уничтожить орудие преступления.
Понять, сколько обысков было проведено до разрешения суда, невозможно — такие случаи теряются в общей статистике, так как следователь все равно должен обратиться в суд и получить разрешение постфактум. Однако эта тенденция явно видна в политически мотивированных делах:
журналисты и активисты все чаще становятся для силовиков «исключительным случаем», с которым нужно разобраться без отлагательств, не дожидаясь решения суда и других формальностей.
Материал подготовлен при участии Надежды Сидоренко.
Редактор: Арнольд Хачатуров / «Новая газета».
{{subtitle}}
{{/subtitle}}