Дмитрий Гудков: «Когда отводили в сторону — чуть ли извинения не приносили»

— Поскольку этот обыск был для меня не первым, я был абсолютно спокоен. Я понимал, что они пришли больше для устрашения, поэтому успел и зубы почистить, и голову помыть, чтобы нормально выглядеть. Вошли они не раньше, чем через 40 минут после того, как приехали.

В этот момент я был на даче под Коломной, они пришли около семи часов утра. Мы были дома с семьей, все спали. На удивление, мой почти восьмилетний сын был очень спокоен и даже подходил к омоновцам и просил, чтобы они рассказали, как устроен автомат. То есть он уже не боится, он понимает, что полиция может прийти в дом, часто приходят, стучат. Он это все знает.

Прошлый обыск продолжался два часа, а этот шел целый день, в Коломне и в Москве.

В этот раз ни к чему интерес не проявляли вообще. Они сказали: «Мы все понимаем, но нам надо». Вообще искали какие-то документы по подвалу, но все понимали, что у меня их нет. У меня есть сейф, единственное, я им открыл его, там лежал устав фонда демократических реформ. Взяли устав, но он и так опубликован в интернете.

Около 40 человек приезжало по двум адресам в деревню (к Дмитрию Гудкову и в дом его родителей. — Ред.), около 20 человек приезжало в Москву.

В 2019 году <во время обысков> адвоката ко мне не пустили, а в этом году я был в Коломне, это два с половиной часа от Москвы, поэтому адвоката вызвать не пытался. Тем более в семь утра.

Как правило, к лидерам еще пытаются проявлять уважение, а у остальных бывает жестко. К <Александру> Соловьеву пришли мягко, даже дали возможность вызвать адвоката, ничего не пилили. Было жестче у начальника моего штаба Виталия Венидиктова. Он заснул в 4 часа утра, а спит он очень крепко, да еще и в наушниках. Он проснулся от того, что болгаркой пилили дверь, спросонья даже не понял. Естественное, у него все было очень жестко, все перевернули, изъяли всю технику.

Для моей тети обыск был неожиданностью, она не знала, как реагировать, и адвоката не вызывали. Тетя никогда не занималась политикой, дело абсолютно выдуманное, поэтому, конечно, он была шокирована. Обыск у нее продолжался, кажется, часа три, изъяли телефоны, какие-то флешки. У брата моего телефон изъяли.

Технику, конечно, не вернули, ее долго возвращают. Например, то, что было изъято у меня в 2019 году, вернули только полгода назад.

После обыска меня отвезли в отдел. Общались нормально, даже давали сгущенное молоко, чтобы я добавлял его в кофе. В это время я переживал только за тетю, ее тоже посадили на двое суток. Но мне не разрешали общаться с ней, якобы мы сообщники, о чем-то можем договориться. Это было странно очень.

В этом деле, совершенно очевидно, нет ничего. Это запугивание. Дело о подвале в сто метров (уголовное дело о «причинении имущественного ущерба путем злоупотребления доверия» было возбуждено из-за якобы неуплаты тетей Дмитрия Гудкова платежей по договору аренды нежилого помещения. Пострадавшей стороной выступил Департамент городского имущества Москвы. — «Новая») — оно просто априори не может быть предметом интереса целого Главного следственного управления ГУВД, которые выслали на все 15 обысков 200 человек.

Репрессии потихонечку приобретают массовый характер. Если раньше они пытались соблюдать какую-то правовую форму, прикрываться каким-то законом или еще чем-то, то сейчас они действуют в духе Вышинского: «был бы человек, а статья найдется». То есть они уже ничего не стесняются, у них нет никаких сдержек и противовесов. Это уже, по сути, переход к другому качеству репрессий, когда им даже повода не нужно.

Конечно, в Главном следственном управлении следователи все понимают. Когда меня отводили в сторону, то чуть ли не извинения приносили, что вынуждены в этом участвовать.

Никита Кифорук

Светлана Прокопьева: «Все еще не понимаю, что хотели найти»

— Обыск у меня был один раз. Я как раз приехала на поезде из Москвы, приняла душ, переоделась и села работать. В дверь позвонили ровно в 12.00. Я довольно беспечно открыла, даже не посмотрев в глазок. За дверью была целая толпа: следователь СК, оперативник Центра «Э» майор Бойков, которого я видела на всех митингах, еще парочка каких-то мутных эшников и четыре собровца при полном обмундировании. Сопровождали их две студентки юридического вуза в роли понятых. Я так поняла, они у них практику проходили, заодно и понятыми выступили.

Я живу в обычной хрущевке старой планировки с маленьким коридорчиком — 1,2 метра. Первыми входили собровцы. Из-за тесноты заходить им пришлось гуськом и довольно долго. Я сразу поняла, что доследственная проверка закончилась возбуждением уголовного дела. Ну, началось…

Даже испугаться не успела. Страх требует времени, погонять событие в голове. А в этом случае реагировать пришлось здесь и сейчас. Когда на тебя идет вооруженный человек в бронежилете и каске, у тебя есть время только отступать.

После собровцев зашел высоченный молодой человек — следователь. Он встал надо мной, и с высоты своего роста сказал: «Светлана Владимировна, вот постановление об обыске», — и что-то там зачитал, что они сейчас будут обыскивать. Я сказала, что мне нужен адвокат. Мне дали мой телефон, чтобы я могла позвонить.

Они меня, кстати, сразу отгородили от всей техники. Телефон дали для звонка и снова забрали. Самое ужасное, что их приход был неожиданным. Я довольно беспечно отправилась открывать дверь, даже не выключив экран ноутбука, на котором только что закончила писать текст. Все было открыто в браузере, мессенджеры были открыты. Я не успела выйти из аккаунтов.

Адвоката ждать не стали, начали обыск. Я позвонила своему юристу, сказала, что они пришли. Она сразу все поняла, потому что у нас была предварительная договоренность на такой случай. Адвокат была у меня дома уже минут через десять. По пути она сообщила об обыске в СМИ.

Обыск продолжался почти шесть часов, потом меня повезли на допрос в Следственный комитет. Но перед поездкой мне разрешили переодеться, я зашла в комнату и увидела, что они забыли на столе мой телефон. Вот тут я до него и дорвалась: успела пофотографировать весь бардак, что они устроили у меня в квартире, и отправила фото в редакцию.

У меня перерыли все ящики стола, все коробки, ни одного нетронутого места не оставили. Единственное, они уже подустали к шкафу с одеждой.

— У вас там коробки, что в них?

— Смотрите сами.

— Ну, что там? Может, мы не будем их снимать?

— Мой архив старый.

Его решили не доставать.

В соседней комнате, где рабочее пространство мужа, они как-то щадяще обыскивали, такого бардака не устроили, как у меня.

Видеофиксация обыска не велась. Только фотографировали.

Изъяли три ноутбука, два телефона, несколько флешек, компакт-диски выборочно, мой договор с «Радио Свобода» (признано иноагентом. — «Новая»), загранпаспорт и еще что-то. Они набирали все с запасом. Потому что из всего объема, что они изъяли, в уголовном деле оказался только мой рабочий ноутбук. Все. Даже не сам ноутбук, а моя почта на нем. И если в тома уголовного дела вошла переписка из почты, то в обвинительном заключении уже и ее не было. Пригодился им только мой рабочий айфон, который был защищен слабым паролем. Я его использовала больше как фотоаппарат, но на нем был продублирован, к сожалению, мессенджер. Вот из него какую-то одну мою переписку вычленили и сделали вывод, что Прокопьева подыскивала себе эксперта, который сделает ей экспертизу с нужным результатом. Вот это у них было ключевое доказательство вины.

Доказывать, что она принадлежит мне, не надо. Что они должны были найти?

Я уверена, что другой цели, кроме запугивания человека, обыски по подобным делам не имеют. Зачем, например, нужен обыск по «санитарному делу»? Притом, если нарушение вменяют в одном городе, а обыск проводят в другом? У меня они искали непонятно что. Забрали диктофон, лишили меня возможности работать. Он им не нужен был, ничего из него не взяли, он даже в обвинительном заключении не прозвучал, но все равно лежал у них два года.

После суда вернули все, кроме моего многострадального рабочего ноутбука. Технику я после обыска завела новую, так что все возвращенное лежит мертвым грузом.

К моим родным не приходили. К счастью, на тот момент наша правоохранительная система еще не совершила такого «рывка» в развитии. Хождение по родственникам — это ноу-хау последних двух лет.

Главный вывод: не храните ничего лишнего. Особенно какие-то брошюры с семинаров. Перечитывать вы их вряд ли будете, а вот список участников силовиков вполне может заинтересовать. Важно не забывать про хорошие пароли. Если они сразу в них не смогли попасть, у вас есть шанс почистить все удаленно. На следующий день можно пойти получить сим-карту у оператора, и та, что стоит в телефоне, сразу станет неактивной, так что двухфакторной аутентификации им не пройти. Но это если вас в СИЗО не закрыли, конечно.

Муж был возмущен действиями силовиков, но он остался на моей стороне. И это главное.

Изольда Дробина