«Чтобы убить шамана, нужно убить весь народ»

Олени в корале — загоне из жердей, сделанном в форме лабиринта, — делают то, что люди называют каруселью. Оказавшись в загоне, в считаные мгновения они выстраиваются в спираль, в центре ее помещая молодых и слабых. Их отделяют от внешнего, опасного мира живым щитом. И вся эта масса оленьих тел начинает непрерывно кружиться по часовой стрелке, двигаться, напоминая формой буддийскую мандалу, глядя на которую впадаешь в транс или медитацию. От волка ли, медведя ли, злого ли человека — от всех на свете бед готовы они спасать, телами своими закрывая, пряча. Правда, человек, особенно человек вооруженный, все равно оказывается хитрее. И стадо северных оленей на Кольском полуострове год от года уменьшается. Тем же, кто выжил, скоро совсем негде будет пастись — новая колонизация Арктики, которую ведет Россия, подразумевает в первую очередь эксплуатацию недр. А это значит, там, где была тундра, построят комбинаты, там, где цвел вереск, выкопают карьеры. «Тундра позвала меня», — говорит Андрей. Андрей никогда не говорит громко и пафосно. Никогда не спешит. «Тундра позвала меня, тундра просит спасти ее», — говорит он, собираясь в путь. Он надевает национальную одежду и берет с собой шаманский бубен. Мы едем на Федорову Тундру, куда нет дороги на карте и где вот-вот начнется освоение крупнейшего в Европе месторождения платины и палладия.

Оператор месторождения — ООО «Федорово Холдинг», четверть акций у «Ростеха», остальное — у ООО «Федорово Минералз». Согласно планам компании, впервые публично озвученным три недели назад, в 2027 году на месторождении добудут первую руду. Для этого, начиная с года текущего, в Федоровых тундрах пойдет строительство двух карьеров и горно-обогатительного комбината. Мы с вами заплатим за это 6 млрд рублей — такая сумма будет выделена из российского бюджета в качестве меры поддержки проекта, одобренного Госкомиссией по вопросам развития Арктики. Соответствующее распоряжение правительства подписано 1 февраля. Реализация проекта — под личным контролем мурманского губернатора Чибиса. На слайдах презентации, которую показывают промышленники журналистам, много цифр и обещаний. И один пробел:

# Продолжительность жизни — 45 лет Родись Андрей лет 200 назад, был бы охотником и рыболовом и жил бы там, где намного ближе к духам и тонкому миру, чем в промышленном городке, где он каждое утро просыпается и идет на комбинат. А жил бы лет 100 назад — сгинул бы «без права переписки», как сгинула вся саамская интеллигенция в годы репрессий. Саами — малый народ, их всего тысячи полторы на всю Россию. В 30-е их не истребляли массово, просто выбили самых грамотных и авторитетных. Это совпало с первой арктической колонизацией. Северные земли, богатые залежами ископаемых, были нужны стране в деле индустриализации, берега северных морей намертво запечатали, ощетинившись штыками и вышками, уничтожив поселения, находившиеся вдоль границ. На картах XVII века русские волости занимают лишь крошечную долю Кольского полуострова — побережье Белого моря, где и поныне живут поморы — сбежавшие на север от репрессий Ивана Грозного не знавшие рабства новгородцы. Остальная же часть полуострова — саамская, 17 погостов (поселений) было здесь, простирались они от самой северной границы до самого юга. Комбинат «Североникель», Кандалакшский алюминиевый завод, Ловозерский ГОК, Оленегорский ГОК, Печенганикель, Ковдорский ГОК, комбинат «Апатит», месторождение «Олений ручей» — вся крупная промышленность Мурманской области стоит на исконно саамских землях. Железо, никель, медь, серная кислота, бадделеит, фосфор… Саамский язык преподается в единственной школе региона, только в начальных классах и только как факультатив. Продолжительность жизни российских саами в среднем 40–45 лет.

Точно так же было с саами Норвегии, Финляндии и Швеции, проявившими национальное самосознание именно в час преследования. Всего несколько десятков лет прошло — и сейчас в этих странах есть саамские парламенты, а права коренного населения незыблемы и уважаемы. Главное требование российских саами сейчас — исполнение российских законов. Да-да, никакого экстремизма, гарантии прав малочисленным народам во имя сохранения национального разнообразия государство давно дало. Исполняло бы еще… Но чтобы заставить Левиафана следовать им же установленным правилам, приходится с ним бороться. Дело Андрея Данилова — моего спутника в этом походе — сейчас принято к рассмотрению Конституционным судом. Данилов [добивается](https://novayagazeta.ru/articles/2019/12/04/82985-nazad-v-tundru) признания незаконным требования чиновников устанавливать в суде принадлежность к малым народам. Отказавшись следовать ему, активист получил отказ в праве на традиционную охоту, гарантированном федеральным законом.

Данилов живет в Оленегорске, работает электриком на градообразующем предприятии. На этом основании ему и отказали — мол, коли проживает человек не в резервации, а в городе, да вдобавок еще и на работу ходит, значит, не саами он никакой, а так — прикидывается. А то, что государство в разных документах давно подтвердило его национальность, к делу не относится.

# Зачем парламент в тундре? Впрочем, даже если жить в «местах компактного проживания» (а таких в Мурманской области три: Ловозерский и Кольский районы и поселок Ёнский под городом Ковдор), это ничего не гарантирует. Несколько лет назад саамской семейной общине Дюжиловых, например, отказали в праве ловить рыбу на озере Умбозеро, потому что оно внезапно было — на бумаге, разумеется, — «отрезано» от Ловозерского района (где и находится) и административно приписано к городу Кировску. И конечно, исключительно по совпадению именно тогда на него появились виды у рыбодобывающей компании, одним из учредителей которой оказался бывший региональный министр рыбного хозяйства. Саами тогда добились «возвращения» озера, но затем обнаружили в постановлении правительства области сноску. В ней было сказано, что коренной народ имеет право ловить лишь в том случае, если участки не отданы промышленникам или даже рыбакам-любителям. Это прямо противоречит федеральному законодательству. А если посчитать внимательно ту самую саамскую квоту, получится, что даже там, где найдется свободный водоем, коренные со всеми привилегиями имеют право в день выловить меньше, чем заезжий турист с удочкой.

«Я говорил с одной общиной, они рассказывают, что даже эту квоту не вылавливают за год — рыбы нет. — Рыбаки-любители на удочку и спиннинг вылавливают в десятки раз больше, чем мы по квоте. Еще ловят троллингом: идет лодка на малом ходу, на ней 10 удочек, на каждой блесна. Рыбу цепляет за хвост, за жабры, за спину, она гибнет. В результате рыбы настолько мало, что она в сети не идет. Сетями такой ущерб никогда не нанести, их так глубоко и не поставить. К тому же наши сети чистили озеро. Когда мы сохраняем свою самобытность, мы и природу сохраняем», — размышляет Данилов. Он входит в культурный комитет международного Союза саамов и руководит Фондом саамского наследия и развития, некоммерческая организация бьется за интересы саамского народа, сохранение языка и реализацию декларируемых государством прав.

«Резкий переход с исторически свойственной нам белковой пищи — рыбы и мяса — на углеводную — это наши проблемы со здоровьем, это продолжительность жизни. Многие саами, чтоб семью прокормить, отказываются от национальной квоты, берут спиннинг и идут ловить как любители — так больше поймают. Так и с охотой: мне предлагают не добиваться своего права, а просто пойти и купить лицензию. Но дело ведь не в том, чтоб мясо добыть, его и в магазине купить можно. Дело в способе охоты, в передаче традиций. Права есть, а реализовать нельзя. У нас есть право получать образование на родном языке — а негде. Учителя саамского языка не нужны государству. А нам нужны, нам и учителя нужны, и юристы, врачи, философы, математики…»

Мы едем по землям бывшего Экостровского погоста. С дороги памятника, поставленного на его месте, не видно, все завалено снегом. Погост был уничтожен, когда здесь решили провести дорогу к руднику и комбинату, к месторождению апатита.

Северные народы по-разному переживали колонизацию начала прошлого века. Кто-то, как коми, бунтовал. Кто-то, как ненцы, уходил в бескрайнюю тундру (и резал потихоньку колонизаторов). Кто-то, как саами, выбрал путь непротивленчества и смирения. Непротивленцы-саами, не признающие границ и мыслящие север вне зависимости от линий на политической карте единой территорией — Сапми, саамской землей, всегда вызывали подозрения. И сейчас вызывают. Не потому ли так жестко выжигалась сама идея саамского парламентаризма в России?

Парламент — такой же, как в соседних странах, представительный орган — саами создали в 2008-м, его председателем избрали Валентину Совкину. В 2011-м парламент вывел народ на пикеты к правительству области, протестуя против массовых отказов в праве на рыбную ловлю. Совкина критиковала местных чиновников за нежелание взаимодействовать с парламентом, добивалась принятия регионального закона о саами. Ее обвинили в протесте ради протеста. Когда она выступает публично, нанимается армия ботов, заказываются и размещаются в мусорных СМИ посвященные ей чернушные публикации. Закон не принят до сих пор.

Зато при деятельном содействии чиновников возник некий альтернативный саамский совещательный орган, который немедля объявил парламент нелегитимным. А недавно его, якобы несуществующий, еще и распустили на очередном заседании парламента альтернативного… Сейчас в регионе имеется Саамское собрание, а также Совет представителей КМНС при правительстве. В Совете вместе с саами внезапно оказались чиновники. Именно с этим органом намереваются обсуждать вопросы Федоровых тундр — по крайней мере, так ответили в правительстве на обращение Данилова. И действительно, месяц назад Совет собирался — и слушал представителей инвестора. Журналистов приглашали на «15-минутную протокольную съемку», но еще перед началом мероприятия раздали пресс-релизы, в которых было сказано, что члены Совета «отметили социально-ответственную позицию и открытость АО «Федорово Рисорсез» и приняли решение продолжить взаимодействие с компанией» (орфография сохранена).

Валентина Совкина живет в Ловозере. Недавно заезжали в село, смотрю — типовая бетонная автобусная остановка расписана местными мотивами. Валентина смеется — так это ж, говорит, я расписала, пусть будет красиво! Совкина снимает кино, знает все о ягоде-морошке, саамском рукоделии, а на днях, сев в оленью упряжку, впервые запела национальный йойк, или, как говорят российские саами, лыввьт. Это импровизация, рождающаяся от восхищения миром. В ней небо, снег, тундра, олени, духи. Весь саамский мир. Мари Бойне, культовая норвежская исполнительница йойка, рассказывала мне, что в каждой песне есть волшебство, каждая — больше, чем пение, больше, чем медитация.

«Вот ты говоришь, что саами — пацифисты, а у нас просто другие методы ведения войны, — сообщает Андрей. — Каждый саами — нойда _(шаман. —_ **Ред.**_)_. Нельзя убить нойду. Если убить меня, нойда не умрет. Чтобы убить нойду, нужно убить весь народ саами. Саамские шаманы самые сильные, это все другие народы знают. Проклятие, наложенное саамским шаманом, он сам не может снять».

# Оленей стреляли с бэтээров Под курткой у Андрея юпа — синяя рубаха с родовыми знаками на вороте. Он старается носить национальный костюм чаще — сейчас мало кто делает так. Пожалуй, разве что Нина Афанасьева, хранительница языка народа, ученый, автор работ о саамской фонетике и грамматике. Она была первым председателем Ассоциации кольских саамов. В этом году издала огромный том, собрав всю историю родного погоста — деревни Варзино. Варзино было одной из самых богатых саамских деревень. Закрыли ее в одночасье, в 1968-м, посадив людей на баржи и в чем были отправив на большую землю. Рядом дислоцировали воинскую часть и решили, что саами — потенциальные шпионы, а значит, лучше их депортировать. Каждое лето Нина Елисеевна ездит на малую родину. Там только остовы домов да могилы. Летом она предложила чиновникам принять концепцию преподавания родного языка — закон требует ее наличия, чтоб возродить школьное преподавание. Нине Елисеевне ответили, что это невозможно, так как языка де-факто нет: единая фонетика и грамматика якобы отсутствуют. Видимо, молодые барышни из Минобра не знали, что кодифицированные словарь и грамматика, в также 18 учебных пособий были изданы еще в советские годы. Для них языка — нет. Активистка пожаловалась губернатору Чибису, но получила отписку. «На практике ни один из губернаторов свою функцию как гаранта в защите прав коренного народа не выполнял», — жестко констатирует Афанасьева.

Вопрос национальной идентичности для малого народа — вопрос выживания. Не первый год Фонд саамского наследия и развития ведет кампанию против фейковых артефактов, которыми щедро пичкают туристов. Приезжающих в Мурманск встречают аниматоры в псевдосаамских костюмах, в которые нередко путают мужские и женские одежды, рассказывают небылицы. Один из туркомплексов, особенно любимый местными чиновниками, натыкал по периметру столбы с человечьими лицами, заявив, что это «саамские идолы». При этом в культе саами никаких идолов, тем более антропоморфных, сроду не было, жертвы приносятся сейдам — камням, в которых обитает дух, а божества тесно связаны с явлениями природы. Многие к борьбе за чистоту культуры относятся с иронией, утверждая, что саами цепляются к мелочам. Данилов горячо возражает: «Что лучше: привезти в подарок китайскую подделку или настоящую вещь, сделанную мастером? _Вот кукса (саамская кружка. —_ **Ред.**_)_, ее сделал мастер, на ней мои родовые знаки. Да, в туристических лавках тоже можно найти куксу, только это ширпотреб. Не надо обманывать людей, продавая им фейковый продукт под видом настоящего. Туристу самому будет интереснее, если ему настоящее покажут и расскажут. К тому же есть определенные запреты, опасности. Есть вещи, которые нельзя не то что мерить, фотографироваться — нельзя в руки брать. Даже подвязки на каньгах _(саамская кожаная обувь с загнутыми вверх носами. —_ **Ред.**_)_ завязываются определенным образом на живом и совсем иначе — на покойнике.

Андрей пьет чай из куксы. Она сохраняет тепло и не обжигает руки. С собой у нас ловозерский хлеб и оленина, которая восстанавливает силы и помогает в болезни. Саами никогда не забивают оленей сверх нужного. И к еде относятся с благодарностью, помня, что олень отдает свою жизнь, чтоб продлить жизнь человека. Оленя народ считает своим прародителем. Поэтому, когда оголодавшие в 90-е военные на Рыбачьем стреляли оленей с вертолетов и бэтээров, да так, что полностью выбили самое большое в области стадо, относились к ним не как к браконьерам, а как к убийцам. Защитить оленей было некому — саами, населявшие полуостров, были выселены после войны как нежелательные элементы, Рыбачий надолго стал закрытой зоной. После ухода военных стадо несколько раз пытались возродить, но тщетно. Сейчас олень в Красной книге. На Рыбачьем никто не живет.

# 1200 рабочих мест Из Кировска — города-рудника — на машине добираемся до Октябрьского. На карте он давно отсутствует, почти 10 лет как закрыт «в связи с отсутствием населения». В поселке сюрприз — он густо населен. Хозяйка местной турбазы Лена рассказывает, что землю начали скупать москвичи, как только началась пандемия. Судя по номерам машин, «москвичи» — собирательный образ приезжих. То тут, то там слышится мотор снегохода — сюда приезжают, чтобы по тундре метнуться на Умбозеро — на зимнюю рыбалку. То самое озеро, где саами не могли получить квоты.

Октябрьский — поселок-призрак. Административно упразднен — а электричество есть и дорога почищена. На улице собака играет с новогодним шариком, забытым на елке, пытается сдернуть его с ветки, принимая его за мячик. Снег такой белый, что глаза болят. Лена показывает новые коттеджи, выросшие вокруг за год. За шесть лет их семейный бизнес поднялся, работают по-белому. С началом строительства в тундре Лена связывает определенные надежды — может быть, поселок снова признают жилым, магазин откроют — работникам-то явно надо будет где-то отовариваться. Работников будет много. На пресс-конференции гендиректор «Федорово Рисорсес» Алексей Гостевских назвал цифру в 1200 рабочих мест, которые-де откроет предприятие для местных жителей. Правда, не совсем понятно, есть ли у местных нужная квалификация, но за шесть лет, пока будет идти стройка, можно и выучиться. Тоже верно, но перед глазами у северян иной пример — «Новатэк», открывший в 20 км от Мурманска 11 000 рабочих мест — для вахтовиков. Сербы, турки, узбеки, китайцы — кого только нет в общагах Белокаменки. Вахту завезти дешевле, чем содержать работника за полярным кругом: льгот, «полярок», длинного отпуска, ранней пенсии — ничего этого не надо. А пока речь не о квалифицированных горняках, а о строителях — тем более завоз дешевой рабсилы на арктические стройки уже апробирован.

По краю поселка — по насыпи, оставшейся от старой «железки», пробита дорога. Так пробита и так укатана, что Мурманск позавидует. Несмотря на необычайно снежную зиму, здесь идеальная трасса в направлении месторождения. Местные говорят, что по ней недавно провезли буровую. Официально представители инвестора подтверждают, что действительно чистят дорогу, готовясь к заброске геологов для изысканий: будут уточнять запасы ископаемых. Пока их оценивают в 260 млн тонн. До Федоровой 40 км. Чуть дальше — Ревда. Стартовав на снегоходах из-под Кировска, мы быстро оказываемся в Ловозерском районе. Это, напомню, район компактного проживания саами. А значит, любое производство здесь нужно согласовывать с коренным населением. Но когда два года назад в Ловозерском районе участок тундры, где зимуют беременные самки лося, чиновники [отдали в аренду](https://novayagazeta.ru/articles/2019/02/06/79452-roddom-na-linii-ognya) охотничьему клубу, саами никто не спросил. Не спросил — но саами победили, договор с охотниками расторгнут. России это стоило международного скандала, региональному министру природы — карьеры. Почему чиновники не могли это предвидеть и просто выполнить требования закона, избежав репутационных потерь и жалобы саами в ООН — не главный вопрос. Главный — почему даже этот опыт их ничему не учит.

О грядущем освоении месторождения «Федорова тундра» стало известно в прошлом году. Разведано оно давно, но добыча не велась, длительное время лицензия принадлежала канадцам, которые недавно продали ее. Теперь конечным бенефициаром бизнеса является Олег Селезнев, бывший член совета директоров Челябинского трубопрокатного завода. Сейчас, как опять же говорит гендиректор «Федорово Холдинг» Алексей Гостевских, в бизнес планирует войти также Андрей Комаров, бывший основным акционером того же завода и недавно объявивший о его продаже.

# Проекта нет — господдержка есть «За последние полтора года была проведена большая работа, и сейчас проект уже вышел в конкретную плоскость реализации, — говорит мурманский вице-губернатор Ольга Кузнецова. — Мы рассматриваем проект как важный не только для экономики региона, но и для освоения такого труднодоступного района. За счет той инфраструктуры, которая будет создаваться, будут решаться частично и социальные вопросы. Например, сокращение пути в Краснощелье и электрификация Ловозерского района. Проект поможет решить этот вопрос. Поэтому мы считаем его крайне важным». ЛЭП в отдаленное село Краснощелье и правда протянуть никак не могут много лет. Зато давно уже, и без всяких инвест-проектов, кинули ветку в ВИП-поселок «Карельские пороги», где любят отдыхать чиновники. В Октябрьском это каждый знает, тут недалеко. Вопрос же дороги в Краснощелье несколько сомнителен: не в село же платину возить будут. Тема дорожной инфраструктуры месторождения очень важна и болезненна. Именно она заставила экологов высказаться относительно потенциальной опасности проекта. Спрашиваю Андрея Золоткова, директора мурманской «Беллоны», в чем опасность, и он сразу кивает на географию. «Это в тундре будет, значит, будут прокладывать дорогу, а это большое строительство. Горные выработки подразумевают складирование отвальных пород, планируется еще и строительство обогатительной фабрики. Содержание платины и палладия в руде очень маленькое, значит, отвалов будет ой-ой-ой».

О бедной руде говорят и представители инвестора. По последним свидетельствам, основанным на данных предыдущего владельца — канадской компании Barrick Gold, платины там 0,3 г на тонну, палладия — 0,9 г на тонну. Для сравнения: в Норильске концентрация этих металлов в руде втрое выше. Это значит, в Федоровых тундрах будет сложный цикл обогащения, иначе производство станет убыточным. При этом подвергшиеся критике экологов инвесторы активно говорят о пользе своего проекта. Мол, именно эти металлы критически важны для зеленых технологий. На просьбу «Новой» прокомментировать критику «Беллоны» и WWF, назвавших «Федорову тундру» одним из самых опасных для природы арктических проектов Кольского полуострова, Гостевских отвечает следующим образом: «Никаких оснований под такими утверждениями нет. Почему он является самым опасным? Вот пусть «Беллона» нам и расскажет, почему так считает». Вообще, когда инвестор приходит за полезными ископаемыми, объясняет все обычно он. И про потенциальный ущерб, и про его компенсацию. Тем паче что закон априори считает такую деятельность потенциально опасной для окружающей среды. Но проекта пока нет, а это значит, точно оценить риски действительно невозможно. Проекта нет — господдержка есть. Удивительное уравнение. При этом еще полгода назад «Новая» [рассказывала](https://novayagazeta.ru/articles/2020/11/13/87944-kapli-krovi-na-serom-kamne), что указанный в документах юридический адрес инвестора представлял собой закрытый на замок крошечный офис в городе Апатиты. Тишина и закрытость вынудила WWF обратиться в организацию с официальным обращением, чтобы стимулировать диалог. По информации «Новой», в ближайшее время состоятся первые переговоры, на которых экологи рассчитывают получить информацию о проекте. Активность они проявляют не только в связи с собственными опасениями, но и в связи с обращениями оленеводов и просто местных жителей.

Между тем, пока деталей проекта никто не видел, тендер на проектирование новой автодороги к месторождению уже завершен — об этом также обмолвился Гостевских. Где она пройдет, пересечет ли пути миграции оленя, семужьи реки, а может, и вовсе пройдет по костям? Мы останавливаемся на пригорке посередине пути. Слева у дороги стоит ветхий крест. Здесь стояли лагеря 509 стройки — незаконченного строительства железной дороги из Апатитов в Йоканьгу. Оно шло в 1951–1953 годах, стоило немало страданий и закончилось ничем. Здесь должен быть некрополь, музейный объект, место памяти. Ничего нет, кроме креста. Земля на обочинах взрыхлена недавно проехавшей техникой, на укатанном снегу валяются ветки. Если эту дорогу еще расширят, она пройдет по лагерю.

**Выкопать и продать** «Трудно еще что-либо добавить к тому, какое значение для нас имеет господдержка, говорит Гостевских. — Реализация проекта позволит Мурманской области получить в виде налогов и иных поступлений свыше 90 миллиардов рублей». Тут надо уточнить: проект рассчитан на 25 лет, так что в год в среднем выйдет примерно 3,6 млрд. Это, прямо скажем, не Клондайк, доходная часть бюджета Мурманской области сейчас — более 70 млрд. Спрашиваю, как и когда собираются согласовывать проект с коренным населением. «С общественностью мы будем проводить обсуждение в рамках закона. И для этого компания планирует подготовку оценки влияния проекта на окружающую среду как по стандартам Международной финансовой корпорации, так и по российским требованиям и положениям. В рамках подготовки ОВОС проводятся общественные слушания. Мы будем проводить обсуждение и с народом саами». Уточняю, имеются в виду обычные общественные слушания или все же процедура, которой требует международное право: получение свободного осознанного информированного согласия народа? Гостевских задумывается, уточняет, знакома ли я «с этим документом». Конечно, знакома — это Декларация ООН о правах коренных народов, одобренная 143 странами на заседании Генеральной Ассамблеи ООН в 2007 году. «Мы знакомы с этим документом. Там требуется согласие. Мы разделяем то, что заложено в нем, но будем действовать в рамках законов Российской Федерации. Они не выделяют на сегодняшний день отдельные права народа», — продолжает удивлять Гостевских. Уточняю, при подготовке проекта идет речь исключительно об экологической экспертизе или об этнологической тоже? Мне вновь отвечают, что в рамках ОВОС будут оценивать социологическое влияние на социальные группы. Ну-с, тут придется указать на ошибку. Российское право «отдельные права народа» как раз выделяет. «Стандарт ответственности резидентов Арктической зоны РФ во взаимоотношениях с коренными малочисленными народами» утвержден приказом Минвостокразвития номер 181 от 23 ноября 2020 года. Он прямо требует проведения резидентом Арктической зоны этнологической экспертизы, предварительного согласования проекта на всех этапах с представителями коренных малочисленных народов, проведения с ними консультаций до начала реализации проектов промышленного освоения в местах традиционного проживания и традиционной хозяйственной деятельности; закрепления в локальных нормативных актах резидента Арктической зоны принципа участия представителей коренных малочисленных народов в принятии решений при освоении природных ресурсов в местах традиционного проживания и традиционной хозяйственной деятельности. Резидента также обязывают учитывать методы проведения консультаций в соответствии с обычаями, традициями и знаниями коренных малочисленных народов и вести мониторинг возникающих противоречий. Так вот пока ничего из указанных требований компанией-инвестором не исполнено. Заверение же губернатора Чибиса, данное Андрею Данилову, что пользователи месторождения «рассчитывают на тесное взаимодействие с Советом представителей коренных малочисленных народов Севера при правительстве Мурманской области», выглядит уж совсем странно. Инвестор с чиновниками не назначает удобных ему «представителей», он имеет дело с теми, кого делегирует народ. Проводник останавливается — перед нами в просвете деревьев встает сопка. «Федорова гора», — указывает он. Место странное и манящее, тут одновременно ощущаешь свою малость и беспомощность — и древнюю силу рядом. Лес становится живым и разговорчивым, и мы продолжаем упрямо ехать по нему, как герои Толкина, которых тоже позвала гора. «Мы бы не попали сюда, если б не пришло время», — коротко замечает Данилов.

Башкирский шихан Куштау — священная гора, которую в последний момент спасли от промышленной разработки. Эта история, видимо, ничему не научила северян. У саами есть места, где они никогда не селились, но которые хорошо знали и хранили в тайне от чужаков. Таково Сейдозеро — священный водоем, таковы Федоровы тундры. Тут не было погостов, потому что в святилище не останавливаются на ночлег и не разводят огня. Религия — тема у саами довольно закрытая, об их вере мало что известно широкой публике. Поэтому и святые для народа места малоизвестны. Сейчас туристы косяком повалили на Сейдозеро. И почти каждый год они там гибнут и теряются. Выжившие говорят о помрачении сознания, о резких сменах погоды, о потере видимости. Андрей рассказывает, что никогда сам не ходит туда — озеро должно позвать, иначе — нельзя. Тундра вот позвала. К тем, кто приходит без спросу, она может быть не так милостива. Мы добираемся до конца дороги. Она обрывается внезапно. Трактор прочистил 40 км — и пошел назад. Здесь сохранились времянки геологических партий, которые изучали месторождение с 30-х годов. Хорошо видны пробитые шурфы, торчащие из снега.

Напоминаю: никаких консультаций, согласований, слушаний с истинными хозяевами этой земли — ничего не было сделано до сих пор. Представьте, что в вашей квартире молча хозяйничает неизвестный. Новая колонизации Арктики идет не менее жестко, чем первая, советская. Только тогда действия чужаков объяснялись интересами государства, а сейчас — деньгами. Хотя нет, сейчас тоже пытаются прикрыться геополитикой. «Лидерские позиции страны на мировом рынке» — все это присутствует, конечно, на красивых слайдах презентаций. Сквозь которые проступает известная до тошноты идея выкопать сырье и продать за границу. И уйти через четверть века, оставив священную гору вскрытой, разъезженной гусеницами, выпотрошенной. «Тундра просит защиты», — Андрей проводит черту перед горой. Я не спрашиваю о сути магии, но тут все понятно: незримый барьер, который лучше не переступать. Обратно едем спокойней, примечая по дороге следы тяжелой техники. Проводник говорит, что сам не ожидал, что мы сможем добраться до самой цели: и дорога чистая, и погода помогла. Андрей улыбается, он еще с утра знал, что мы доберемся. Метель начинается лишь в конце пути, заметая дорогу за нами. Выезжая из Кировска, включаю в машине Мари Бойне — попадаю на любимый йойк Андрея. Переведи, говорю. Он подбирает слова: «Это песня об орле, который попал в силки, лежит без сил на земле, но мечтает о свободе. Его пленили, запутали, но он жив».