Стойкий оловянный солдатик

Справедливости ради, напомню, что относительно недавно среди соотечественников не перевелись еще требовательные люди. Так, в июне 1995 года на «очередном съезде КПСС» его делегаты не только подвергли резкой критике «социал-демократические вихляния» товарища Зюганова, но и заодно уж сурово напомнили самому Егору Кузьмичу, что это, оказывается, именно он «вместе с Горбачевым»... развалил эту великую партию.

Но неблагодарность — не лучшее человеческое качество, даже если классового чутья — вдосталь.

Думается, претензий в этом плане предъявлять ему не за что.

…Кажется, единственный раз на сессии Верховного Совета СССР Егор Кузьмич выступил, уже будучи пенсионером, весной 1991 года. Ничем, впрочем, не удивил, хотя сам по себе на фоне происходившего в стране факт возвращения на всенародные подмостки именно этого политика — говорил о многом: все шло к ГКЧП, и товарищи по партии стремительно отмежевывались от своего (пока еще) генсека.

Вновь был пропет гимн плановой экономике, которую Лигачев призвал не путать с командно-административной системой. С чувством глубокого уважения упомянута «антикризисная программа» самодеятельного театрального режиссера Кургиняна, поражавшая даже неспециалистов своей безграмотностью и амбициозностью, а также влиянием этих идей на умы ряда руководителей державы.

Все это звучало на редкость убедительно.

Не откажу себе в удовольствии переписать большой кусок из лигачевских мемуаров, где «стиль и методы» партийного руководства» страной встают во всей красе и блеске. Речь идет о том, что в Томской области, которую Лигачев только-только возглавил, «поселилась» крупная военно-строительная организация, подчиненная Министерству среднего машиностроения (так почему-то «для секретности» тогда именовали атомную промышленность). «Нам, — пишет Лигачев, — эта организация не подчинялась, замыкалась прямо на Москву, ее руководители были полностью автономны. Тем не менее я решил пригласить к себе генерала, возглавлявшего военных строителей, и попросил его о помощи:

— У меня огромная просьба к вам помочь со строительством на селе. Задыхаемся от бездорожья, сами знаете...

Но генерал не привык исполнять просьбы областного руководства. Он только пожал плечами и назидательно произнес:

— Родина поставила перед нами, Егор Кузьмич, другие задачи. Мы не можем отвлекаться на помощь аграрному сектору...»

Чувствуется, что воспоминать об этом разговоре Егору Кузьмичу до сих пор приятно. Он и описывает его во всех потому подробностях — на целых двух страницах мелкого набора. Короче, пригрозил Егор Кузьмич строптивцу исключением из партии. А тот, представьте себе, «Не вы мне партбилет вручали, не вам его у меня и отбирать». И — к двери. «Одну минуту!»

И звонит Егор Кузьмич по «ВЧ» в Москву министру Славскому, а тот — то же, что и подчиненный: «партия и правительство поставили перед нами очень ответственные оборонные задачи...» «Ну что ж, в таком случае ваш работник вернется к вам без партийного билета». На том и распрощались — довольно сухо.

А через неделю, взвесив все обстоятельства, министр генерала этого отозвал. На его место прибыл другой человек, с которым Егор Кузьмич начал работать «совместно и очень дружно». «Именно строители атомного министерства помогли томичам построить и крупные молочные комплексы, и тепличный комбинат, обустроить вузы, построить научный городок, затем взяться за сооружение крупнейшего нефтехимического комбината...»

Вот так Егор Кузьмич и пишет, я ничего здесь от себя не вставил, лишь длинноты убрал. Зато теперь, прочитав, каждый еще лучше сможет понять, почему у нас всегда был такой раздутый военный бюджет, и что это за планирование у нас было, когда выделенные государством средства (да и материалы, надо полагать) можно было направить куда угодно, хочешь — на дачу, хочешь, на птицефабрику, а считаться будет все одно — на атомную бомбу. А называться — партийным руководством.

Согласитесь, что ТАК руководить легко и приятно: что не по тебе — только пригрозишь отобрать партбилет, и присылают другого — сговорчивого. Потому-то Егор Кузьмич и пишет, со всей искренней гордостью, что «именно он настаивал на исключении из Отчетного доклада ЦК КПСС ХХVIII съезду тезиса о введении частной собственности», — при ней, действительно, ТАК не покомандуешь...

И вот нынешний уже автор с восторгом пишет о «томском периоде» в жизни нашего героя: «Лигачев принял Томскую область почти без асфальтовых дорог (хотя и с ядерным реактором), с деревенским аэропортом в областном центре, а главное, практически без еды. Очереди за молоком в Томске выстраивались с раннего утра, за маслом и яйцами приходилось ездить в Новосибирск или Кемерово. Единственным источником мяса в городе был рынок на центральной площади, где стояли торговые ряды 18-го века. Сюда по выходным дням колхозники пригоняли скот, который здесь же и забивали. Лигачев первым делом велел сломать торговые ряды и возвести на площади драматический театр. А затем «выбил» в Москве деньги на строительство птицефабрики, тепличного комплекса и нового молочного завода. Вместо понтонной переправы через Томь при Лигачеве появился коммунальный мост. Вместо аэродрома, куда садились только «кукурузники» и АН-24, был построен современный аэропорт, который в 2018 году собирались назвать именем Лигачева. Но Егор Кузьмич отказался от такой чести…»

Ну, не молодец ли?

Надо сказать, что лишь у очень немногих политиков самого высокого ранга в глазах общественного мнения сложилась столь определенная репутация. Правда, Лигачев в мемуарах хвалится, что в среде партийных товарищей прослыл «культурником» (один из «партийных товарищей», А.Черняев, вспоминает, как пожаловался однажды Егор Кузьмич: мол, уже четыре раза встречается с редактором «Нового мира» Залыгиным, так что «хочется уже голос повысить, терпения не хватает, и выразиться такими словами, чтобы уже не было необходимости встречаться в пятый»; «Охо-хо, с культуркой-то того...» — добродушно прокомментировал жалобу Михаил Сергеевич). Да и вообще, хоть и любил Егор Кузьмич называть себя не радикалом, не консерватором, но — реалистом, тем не менее это его имя прочно связывалось с «головокружением от успехов» печально памятной антиалкогольной кампании (выступая на ХХVIII партийном съезде, Лигачев, по сути, подтвердил эти подозрения в свой адрес: «Прежде всего была иллюзия, видимо, у меня, что столь затяжной, коварный недуг можно было одолеть наскоком»)... Не менее хорошо известно, кто именно, «оставшись на хозяйстве» во время отъезда Генсека за границу, предъявил изумленной стране творение ленинградского химика Нины Андреевой в качестве образца партийной публицистики и организовал его неуклонное изучение и одобрение... Комиссия Съезда народных депутатов представила документы о роли Лигачева в тбилисской трагедии, а его опровержения, кажется, мало кому показались убедительными... И я сам видел, работая в газете, правку и резолюции Егора Кузьмича на гранках материалов из Нагорного Карабаха, Баку, Сумгаита, Еревана («Еще не время»)... Выбрасывая из репортажей очевидцев свидетельства происходящего — правду, хозяин цековского кабинета сделал максимум возможного, чтобы недоверие и враждебность между народами-соседями (и обоих народов — по отношению к Москве) разгорались все сильнее и сильнее...

соответственно от арендаторов, фермеров и населяющих Восточную Европу народов. Причем целый ряд его высказываний по международным вопросам оказывался в разительном противоречии с официальными заявлениями правительства, Верховного Совета и Президента страны. Что же до сельского хозяйства, на которое его опрометчиво «бросили» (как всегда бросают у нас всякого, от кого хотят, но не могут избавиться), то еще в 1949 году, будучи первым секретарем Новосибирского обкома комсомола, Лигачев всесоюзно прославился инструктивными письмами в которых сообщал молодежи о том, что, например, «в качестве удобрений используется: навоз как от общественного скота, так и от скота личного пользования колхозников...» Это я выписываю из фельетона в тогдашней «Комсомольской правде», могли, конечно, и наврать, но цитаты, похоже, подлинные… Его компетентность в аграрных вопросах за минувшие сорок лет, считают некоторые, выросла не сильно, но тогда, в 49-м, Лигачев был освобожден-таки от должности с редкой по тем временам формулировкой — за пристрастие к администрированию, показавшемуся чрезмерным...

Как у любого партийного работника (за сто-то лет!) можно набрать сколько угодно цитат на любой вкус, любому можно легко составить какую угодно биографию. Можно даже представить его последовательным борцом с любыми проявлениями сталинизма (скажем, вспомнить это самое увольнение 1949 года, или — что тесть Лигачева, начальник штаба Сибирского военного округа, комдив Иван Зиновьевич Зиновьев был расстрелян в 1938 году в результате ложного доноса), а можно – вспомнить кого и что он РЕАЛЬНО поддерживал, когда был у власти — сам. Большего защитника всякого мракобесия, самых черных страниц нашей истории найти было трудно.

Да и потом… В 1992-м на страницах прохановской газеты был опубликован пространный диалог Лигачева с Жаном Тириаром (как представила собеседников газета, встретились «крупнейший идеолог европейского национализма и знаменитый идеолог созидательного крыла КПСС. Их, как и всех нас, сегодня объединяет общий враг»). Вот чему с благосклонностью внимал Егор Кузьмич тогда:

«Мы должны создать единую Европейскую империю — от Владивостока до Дублина... На самом деле война России с Германией — это ошибочная война. Истинно справедливая война должна была быть направлена против американского капитализма. Самой правильной была идея, чтобы Советский Союз и Германия совместно выступили против англо-саксонского империализма. В таком случае с властью англо-саксонской цивилизации в мире сегодня было бы покончено, а Россия и Германия от этого только выиграли бы...»

Кстати, Егор Кузьмич до сих пор не устает подчеркивать, что недопустимо бросать тень на прожитое и пережитое страной. Он с одобрением отзывается: «За семьдесят лет мы создали свой образ жизни...» А объясняя в 1990-м, почему решился баллотироваться на пост второго секретаря ЦК, хотя Горбачев видеть его своим заместителем не захотел, Егор Кузьмич подчеркнул, что с Горбачевым у него есть расхождения тактические и нет стратегических. Более того, он отметил, что «надо думать о преемственности», очевидно имея в виду то, что именно он и есть человек, который способен такую преемственность осуществить на практике...

... 11 июля 1990 года только что проигравший бой на ХХVIII партийном съезде Лигачев стоял в окружении журналистов и нервно отбивался от ехидных вопросов: «Наверное, на родину теперь, в Сибирь, в деревню свою, да, Егор Кузьмич?» — «Да! В деревню!» — отвечал Лигачев. «Грибки собирать, ягоды?» — «Да! Грибы!..» Его стало жалко, я выбрался из толпы и пошел вверх по лестнице. Встретил Черниченко. «Юрий Дмитриевич, там внизу Лигачева мучают...» «Где, где? — заволновался Черниченко. — Побежали быстрее, а то ведь больше, может, и в жизни не увижу, а ведь столько он из меня крови выпил...»

Хотелось быть поближе к хорошему делу и я повернул назад.

Но Егора Кузьмича уже не было, вырвался...

«Ничего, может, еще и увидитесь», — успокоил я Черниченко. И мы оба постучали по деревянному.

…В 1999-м Лигачев от КПРФ был избран в Государственную думу. Как старейший депутат 18 января 2000 года открыл первое заседание думы III созыва.

Многим это показалось символичным.