За месяц в Беларуси было задержано 174 журналиста, из них 52 подверглось насилию, 11 остается под арестом до сих пор. Эти цифры «Новой» дал заместитель председателя Белоруской ассоциации журналистов (БАЖ) Борис Горецкий. Его коллеги давно ведут счет, и только в 2020 году репрессиям разного рода, от штрафов размером с хороший месячный заработок до арестов, подверглось почти 400 журналистов в разных городах Беларуси: в Минске, Гомеле, Могилеве, Бресте, Витебске, Солигорске, Бобруйске, в Барановичах и Поставах, даже в Шарковщине — поселке под Витебском. В лучшем случае они отделались утратой телефонов и аппаратуры.

Я не поверила и переспросила. Парень рассказал, что за «голову» фотографа или оператора с камерой дают 2000 белорусских рублей. Это, на минуточку, почти тысяча долларов. Его слова остались у меня в диктофоне. Не знаю, правду ли рассказал парень, проверить не довелось. Но я видела, как к коллегам омоновцы и «тихари» (люди в штатском и в масках) подходили вполне целенаправленно. Безмятежно работали только камеры, от которых провода тянулись за угол — к машинам с символикой RT. Эти прятались не от омоновцев, а от белорусов.

Раньше чаще всех, по данным БАЖ, под «каток» попадали репортеры телеканала «Белсат», который вещает на белорусском из Польши. Хотя корреспондентам гомельских газет или «Вечернего Бобруйска» тоже доставалось. Но когда Беларусь встала против Лукашенко с его зверствующими «слабовиками» и это увидел весь мир, то пригоршнями стали брать на улицах иностранных журналистов. Просто ориентируясь на жилетку с надписью PRESSA, на бейджик или на камеру и микрофон.

Отпускали только тех, кто согласился разблокировать телефон, показать содержимое камеры и «лишнее» стереть.

Конечно, эти попытки отретушировать картинку, допуская к ней только рекрутов из Russia Today, такие же дурацкие, как и все, что сейчас пытается судорожно придумать белорусская власть. Каждый день реальных картинок в Сети появляется тысяч сто. Но журналистам, арестованным и избитым только за то, что они журналисты, не легче от того, что их арестовывают и бьют идиоты.

Вот такую тему мы договорились обсудить в четверг, 10 сентября, с бывшим корреспондентом гостелеканала ОНТ, бывшим главой президентского пула Дмитрием Семченко. К этому времени он три недели как был безработным. Мы с ним уже беседовали один раз — в конце второй из этих недель. Но тогда он сомневался, стоит ли это публиковать, или, может, лучше анонимно, потому что семья, ребенок, в общем — «вы же понимаете».

В конце третьей недели после увольнения, 10 сентября, Дима сам написал мне, что «готов говорить открыто, от первого лица», бояться ему надоело: «Этот беспредел и аресты коллег меня достали. Это уже наша реальность, но если люди не добьются своего, то даже этот беспредел покажется цветочками». И скоро пропал. Вечером я прочитала в новостях, что Семченко задержан.

Заявление об увольнении по собственному желанию с телеканала Дмитрий подал 13 августа. Тогда ошалевшая белорусская власть немного очухалась, из тюрем начали выпускать сначала сотни, а потом уже тысячи избитых и покалеченных людей, и содрогнулись все, кто это увидел. А не видеть было уже невозможно.

За месяц до этого, в июле, Дмитрий снялся в бодром телефильме о работе президентского пула. Рассказывал, как она нелегка: «Одно из первых мероприятий, которое я не забуду, даже если захочу, это барановичский аэродром: зима, лютый холод, — радостно вспоминал он. — Я легко оделся, выходим на аэродром, ждем президента, и просто лютый ветер! Зуб на зуб не попадает. Тогда я понял, что работа с президентом — это не только паркет. Это лед, снег, земля и даже навоз!»

К 36 годам Семченко сделал прекрасную карьеру: не только возглавлял лукашенковский пул, но и получил высшую телевизионную награду страны — «Телевершину». «Пуловский журналист — это высшая каста на государственном телевидении, вот выше уже некуда», — говорил он еще в одном ролике, выложенном в Instagram.

С сайта ОНТ до сих пор не убрали фото и биографию Семченко. Они висят в разделе «Команда». И там же можно посмотреть его работы.

Например, 7 июня в программе под рубрикой «Антифейк» он, судя по заголовку, должен был разоблачать «фейки вокруг COVID-19 в Беларуси». Но первые минуты посвятил почему-то президентской кампании: всеми любимый кандидат Лукашенко собрал миллион подписей за свое выдвижение, а его потенциальные соперники только устраивают «так называемые "карусели" из подписантов». А еще у фигуранта уголовного дела, который «по совместительству еще и супруг одной из претенденток», при обыске на даче «нашли 900 тысяч долларов США наличными». И только потом — как правильно сделал президент, что устроил парад 9 Мая, потому что ковид-то, вопреки фейковым прогнозам, идет на спад.

Из последних сюжетов Семченко на гостелевидении два теперь особенно хорошо смотрятся. 5 июля (до выборов — 5 недель) в очередном «Антифейке» он опровергает «фейк про белорусскую милицию». В пух и прах разносит «видео белорусских Telegram-каналов», где «якобы милиционер в белорусской столице бьет дубинкой спокойно сидящего на ступеньках человека». А 6 августа (до выборов — 3 дня) в репортаже с совещания, «где обсуждались вопросы безопасности избирательной кампании», он цитирует обращение Лукашенко к силовикам: «У нас достаточно ресурсов, чтобы защитить людей».

Последний сюжет Семченко на ОНТ (о встрече Лукашенко с аграриями) датирован 8 августа. Дальше он будет высказываться уже в соцсетях.

Летом 2019-го он выкладывал красивые, как открытки, фото красивой жены, красивого сына, красивого себя, отдыхавших в красивых местах.

— Я знаю своего мужа: он в этой системе не превратился в солдата, который просто исполняет приказы, — говорит о муже Юля Семченко. — У Димы всегда была своя голова на плечах. Какой бы точки зрения ты ни придерживался, за кого бы ты ни голосовал, насилие — это черта, которую уже нельзя перейти. Его решение уйти не было импульсивным, оно было взвешенным. Просто эти события стали какой-то последней каплей.

«Когда людей задерживают, не дают им есть или пить сутками, когда их складывают в три ряда, когда прыгают по ним, ломают позвоночники, когда насилуют женщин, насилуют мужчин, когда девочке засовывают резиновую дубинку в причинное место, разрывают яичники, и когда парню отбивают все между ног, и он теперь писает через трубочку, или когда ребенку засовывают в горло дубинку, я объяснить это не могу. Это пытки», — напишет Дмитрий на странице в «ВКонтакте».

О том, что дела у Лукашенко идут не так хорошо, как на картинке в телевизоре, лучше всех в Беларуси знали как раз те, кто эту картинку делал.

— Все государственные журналисты Беларуси стали свидетелями тотальной фальсификации на выборах, — рассказывал мне Дмитрий в последних числах августа. — Махинации происходили и раньше, каждые выборы примерно треть бюллетеней за Лукашенко подбрасывали на досрочном голосовании. Но раньше у него была хоть какая-то поддержка.

А теперь было очевидно, что за него меньшинство. Все наши друзья, родственники, даже бабушки и дедушки, которые раньше голосовали за Лукашенко, теперь говорили, что не могут его терпеть. И что в итоге?

Кто-то из коллег Семченко не выдержал и уволился еще до выборов. Один из них, назовем его Михаил (настоящее имя известно редакции), рассказывал мне, что написал заявление об уходе еще в июле.

— Примерно в одно время со мной с телеканалов ушли наиболее медийные люди, — говорил он — Остальное посыпалось после 9 августа: начали уходить и ведущие, и журналисты.

Семченко оставался сотрудником гостелевидения и в дни досрочного голосования, и 9 августа. За выборами он следил как журналист.

— В дни досрочного голосования участки пустовали, — рассказывал он мне. — Независимых наблюдателей выгоняли и арестовывали. Чтобы записать интервью с избирателями, нам приходилось ждать по несколько часов. И когда мы увидели явку на досрочном в 42%, то были, мягко говоря, в шоке. Особенно на фоне огромных очередей в основной день голосования. Фактически все были против Лукашенко, о чем не стеснялись говорить. Знакомые учителя, которые были в избирательных комиссиях, плакали навзрыд и рассказывали нам, как их заставили подписать протоколы с подтасованными цифрами.

То, что происходило 10 и 11 августа, он наблюдал уже не только как журналист.

— У каждого из нас есть знакомые, коллеги или родственники, которые пострадали от беспредела милиции, — говорил он. — Многие даже не были на митингах. Их вытаскивали из машин и калечили, ловили возле магазинов и калечили, задерживали на автобусных остановках и калечили. Это была настоящая охота на мирных и безоружных людей. Еще один рабочий день, прежде чем написать заявление, он на что-то надеялся.

— Мы пытались уговаривать руководство показать правду. Но в эфир и в заметки попадали лишь слова, что на улицы вышли наркоманы и алкоголики. Не все согласились откровенно врать. Кто-то сразу уволился, кто-то пытался организовывать забастовки. Но фактически для всех это кончилось увольнением. Ушли самые достойные и профессиональные журналисты.

«Можно было найти огромное количество отговорок, причин, чтобы остаться: зарплата огромная по белорусским меркам, последний семестр Академии управления при президенте с защитой диплома и дальнейшая карьера, — скажет он потом на видео, выложенном в Instagram. — Судьба моей семьи, маленького ребенка. Но это все ушло на второй план».

Картинка в телевизорах у белорусов, надо сказать, от исхода журналистов сильно не пострадала.

— О том, что вместо уволившихся белорусских журналистов теперь работают российские, мы узнали еще до того, как это подтвердил Лукашенко, — рассказывал Дмитрий. — Узнали от коллег, которые по разным причинам продолжают работать. Они пытались объяснить россиянам, что здесь настоящий геноцид устроили, но те смеялись и отвечали: «А чего они хотели, когда на Лукашенко прыгали?» На самого Лукашенко им наплевать, они его презирают. Но их прислали из Москвы. Они здесь на задании. Им платят огромные зарплаты.

Может быть, глядя на продукт коллег из России, кто-то из белорусских журналистов и пожалел, что уволился: уж лучше б они продолжали привирать, как привыкли.

— Мы все-таки настолько откровенной лжи не делали, — уверял меня Дмитрий. — Мы могли приукрасить. Могли умолчать о плохом. Но такой откровенной лжи на белорусском телевидении никогда не было.

В качестве примера он рассказал историю «гродненской девочки». Это «распятый мальчик», только наоборот: в телевизоре разоблачали «фейк». Может быть, даже в той самой программе, которую недавно вел Дмитрий.

Сама история хорошо известна: ехали в машине родители с 5-летней дочкой, им преградил дорогу милицейский автобус, отец попытался его объехать, омоновцы стали бить дубинками стекла, девочке порезало лицо. Потом в машину врезался броневик. И пока ребенок лежал в крови с проломленным черепом, омоноцы увлеченно продолжали бить его папу.

— Все это родители рассказали независимым журналистам еще в больнице, — продолжал Дмитрий. — Потом к ним домой приехали российские гастролеры с серой ветрозащитой на микрофоне без каких-то логотипов и записали то же самое интервью. Но для эфира вырезали только слова отца о том, как он попытался объехать и выехал на встречную.

На митинге у Комаровского рынка, куда настоящих патриотов Беларуси подвезли поддержать Лукашенко, я видела, как женщина с горящими глазами кричала хорошо поставленным голосом в отличного качества микрофон: журналисты вынуждены были увольняться, потому что им угрожали протестующие. Самое удивительное, что мне то же самое говорил один из уволившихся. По его словам, угрожали именно Дмитрию Семченко и его семье.

— Абсолютный бред, — отреагировал Дмитрий. — Есть такие «угрозы», которые пишут какие-то подростки. Для тех, кто остался на гостелевидении, это повод остаться: типа нам угрожают, но мы такие герои, не бросим родной канал. А мне совсем с другой стороны угрожали. И это действительно были угрозы, а не детский сад. А протестующие на 95 процентов — светлые люди, я на митинге это сам видел.

На митинг он пришел 16 августа, когда еще оставался журналистом ОНТ и главой президентского пула. Пришел именно как журналист, потому что официальная дата, с которой он уволился, — 17-е число.

Около 16 часов 10 сентября в дверь квартиры Семченко позвонили.

— Мы были дома — я, Дима и ребенок, — рассказывает Юля, супруга Дмитрия. — Ребенок видел это все от первой до последней секунды. Позвонили в дверь, в глазок я увидела мужчину в обычной одежде. Мы открыли, потому что не открывать было бессмысленно, дверь бы вынесли. В квартиру зашли три или четыре мужчины, все не в форме.

Вели они себя спокойно и корректно. Один был без маски, остальные — в медицинских масках. Один показал удостоверение, но я ничего не запомнила, что там было написано.

Тот, что без маски, вежливо поздоровался и предложил Дмитрию вместе проехаться до Фрунзенского РУВД. Дескать, надо выяснить, не участвовал ли Семченко в несанкционированных мероприятиях.

— Дима сказал, что не участвовал, — продолжает Юля. — Но мужчина ответил, что разговаривать с ним будут в РУВД и что ехать надо именно сейчас. Диму не торопили, дали спокойно собраться. Еще этот мужчина меня попросил: вы, мол, пока не предавайте огласке, вот если он получит какой-то статус — можете комментировать, а так — зачем вам это надо, сейчас набегут журналисты… Я была в таком состоянии, что согласилась. Хотя сама ситуация для нас не была такой уж удивительной. Мы понимали, что в нашей стране такое возможно. И в шок я не впала.

До утра она не знала, где муж и что с ним. Потом ей позвонили журналисты, которые уже знали о случившемся.

Он объяснял, что на акции действительно был, но не участвовал в ней, а наблюдал еще как глава президентского пула. Но в протоколе было сказано, что он шел с демонстрантами и кричал «Жыве Беларусь». Эту формулу я знаю по собственному опыту: она вписана в болванку милицейского протокола, меняют только имя «крикуна».

— На суде не было ни свидетелей, ни фотографий, — говорит Юля. — Только в протоколе был указан какой-то свидетель — милиционер, который якобы видел Диму в то время и в том месте.

Дмитрий Семченко отбывает свои 15 суток в Жодине под Минском. Там, в тюрьме особого режима, оборудовали камеры для нарушителей порядка на митингах, когда все 7 тысяч мест в изоляторах Минска попросту кончились. Из известных и бывших «государственных» журналистов, как говорит Семченко, он там пока первый.