Мы следили за ситуацией в Китае, там она началась примерно в конце ноября. 27 февраля в Москве появился пациент, зараженный коронавирусом, на транзитном рейсе. Рейс, по-моему, был из Ирана. Мы считаем, это начало работы — 27 февраля. Потом уже эпидемия перестала быть привязанной к людям, которые приехали из-за границы. Она уже стала внутренним фактором. И, на мой взгляд, это одна из причин недопонимания среди населения сегодня. У всех как-то укоренилось в голове, что вот приезжие, они завезли нам коронавирус, они во всем виноваты. Но ситуация уже стала внутренней, мы говорим о циркуляции коронавируса среди населения России. Совсем не обязательно куда-либо ехать, уже совсем не обязательно даже близко контактировать с очевидно больным человеком, чтобы заразиться коронавирусом. Это недопонимание приводит к тому, что заболевших становится все больше.
Нет понимания, что нужно мыть руки, нужно надевать перчатки, когда ты идешь в магазин, выбираешь продукты. Что нужно протереть то, что ты принес домой, антисептиком или хотя бы тряпкой, смоченной в воде с мылом. Вот такие вроде элементарные вещи — они почему-то людьми не соблюдаются. Когда я еду на работу, периодически стараюсь пройтись пешком по Москве, прогуляться. И изо дня в день вижу одну и ту же картину: люди ходят без масок. Я уж не говорю про перчатки, это вообще эксклюзив. Еще можно понять человека, который идет один. Но люди идут по двое, по трое, все равно маски они не надевают. А учитывая, что у 60 процентов заболевших болезнь протекает в легкой форме и бессимптомно, любой человек может являться носителем инфекции.
Где-то был контакт — вы его не заметили. У вас появляется коронавирус, а никакой клиники (явных симптомов. — Ред.) нет. Вы являетесь потенциальным распространителем этого заболевания.
Вот в чем коварство этой ситуации. И на мой взгляд, пока до конца все это не осознают, эпидемия будет продолжаться. И даже не эпидемия, а пандемия объявлена во всем мире.
Об алгоритме работы во время пандемии
Когда все только начиналось, на коронавирус выезжали определенные бригады. Они, в принципе, сейчас у нас остались, их 250, и мы стараемся на первичные вызовы отправлять именно их. Хотя когда уже столько пациентов, как сейчас, и вирус свободно гуляет по городам и весям, такой необходимости уже нет. Каждая бригада должна быть готова к тому, что она поедет на такого пациента.
Мы разработали целую систему инфекционной безопасности, которая включает разные поводы для вызовов. Повод быть может на пациента с уже заранее известной коронавирусной инфекцией, может быть повод на вызов на пневмонию, а пневмония — это уже высокая вероятность коронавируса. У кого-то может быть просто температура, и там требуется меньше защиты. Есть целый разработанный документ для подстанций: дезинфекционный режим соответствующий, кварцевание, проведение дополнительных генеральных уборок. Обязательное надевание на пациента маски, эвакуация пациента только в маске, ношение маски на подстанции персоналом. Максимальное разобщение в период между вызовами. Хотя сейчас таких периодов очень мало.
Мы ежедневно получаем списки Роспотребнадзора с первично выявленными зараженными людьми. Все они попадают в нашу информационную систему. Если потом кто-то из них вызывает скорую помощь, скажем, на боль в животе, то при приеме вызова система все равно определяет его как заболевшего коронавирусом. И еще у всех бригад есть планшеты, через которые они могут по пути к пациенту связаться с ним и тоже какие-то уточнения сделать. То есть бригада уже понимает, чего им ждать у данного пациента, нужно ли надевать средства защиты. У нас их достаточно, мы и сами их закупаем, и нам их выдает Депздрав централизованно.
Не все первичные пациенты с коронавирусом требуют нашего реагирования. Почти у 60 процентов нет клинических проявлений. Они остаются дома, к ним приходят из поликлиники. К части пациентов выезжаем мы. В день мы делаем до 500 таких выездов. Дальнейшая тактика зависит от клиники: часть пациентов эвакуируем в больницу, часть остается дома. Смотрим на окружение этого человека. Если с ним живут люди, которые относятся к группе риска: «хроники», пожилые люди, беременные, мы предлагаем ему поехать в обсерватор. Мы разобщаем его тесный контакт с людьми, которые могут в последующем заболеть тяжелой формой коронавирусной инфекции. А им вручается постановление о карантине. Они две недели должны находиться дома по этому адресу или по другому, который они выбирают. Их фотографируют, данные поступают в систему распознавания лиц, которая потом помогает нарушителей карантина обнаруживать, вернуть их или опять в карантин, или направить в обсерватор.
подкаст «что нового?»
Иммунные паспорта и приложения «в погонах». Слежка после Covid-2019. Совместно с «Медиасетью»
Легкие пациенты доставляются в амбулаторные КТ-центры. Их у нас сейчас развернуто 48, в день через них проходит около 4 тысяч человек, из которых примерно 1,5 тысячи доставляем мы. Москва предложила такой вариант — я считаю, очень правильный. Такого опыта нет ни в одной стране мира. Он позволяет провести быструю диагностику, оценить состояние легких. И очень важно — там же люди получают бесплатные лекарственные препараты. Легкая форма должна лечиться дома.
О нагрузке
Нагрузка по количеству вызовов выросла примерно на 25–30 процентов. Количество первичных обращений, то есть звонков справочного характера, — больше чем на 50 процентов. Если вы посмотрите социальную рекламу в телевизоре, там хорошо описаны все симптомы коронавируса, все здорово, а дальше идет фраза: «Заболели — телефон 112 или 103». Хотя такой необходимости нет. Поэтому приходится привлекать дополнительно врачей, чтобы они вели вот такую работу разъяснительную. В некоторые дни количество звонков доходило до 25 тысяч. Где и как сдать мазок, как узнать результаты, а вот у меня вчера два раза был кашель… Конечно, это очень нагружает. Есть несколько горячих линий: Роспотребнадзор, Департамент здравоохранения, колл-центры. Люди ведь продолжают болеть инфарктами, инсультами, к этим людям тоже нужно выезжать, лечить их, доставлять в больницу. Мы справляемся, мы немножко перестроились.
Вообще Скорая помощь в этом плане организация уникальная. Очень быстрая адаптация к ситуации. Люди видели за свою практику и страшные вещи, и различные массовые аварии, я уж не буду говорить про теракты. То есть очень большой жизненный опыт, умение быстро ориентироваться в ситуации, когда нет консилиума под рукой. Хотя мы дистанционный консилиум организовали, всегда можно позвонить врачу, проконсультироваться. Но все равно решения надо принимать быстро. Понятно, что есть и кардиограф, есть пульсоксиметр, есть другие вещи, но все равно рентгена нет, томографа нет, лаборатории нет, как в больницах.
Поэтому у наших сотрудников очень хорошо развита медицинская интуиция. Она, безусловно, помогла нам адаптироваться к работе в эпидемический период.
Многие сотрудники перенесли отпуска с апреля, мая и июня, мы попросили их об этом. Ну, во‑первых, куда можно поехать? Это будет домашний карантин или дачный карантин. С другой стороны, надо помочь организации. Мы с этой точки зрения к ним обратились. И никто практически не отказал, им огромное спасибо. Я считаю, что работа на переднем крае — это работа героическая. Надо отдать должное сотрудникам, они к этому относятся с пониманием. Они действительно герои.
Штат не увеличился. С 1 апреля мы продлили работу порядка 30 бригад с полусуточных до суток. У нас сотрудников больше 12 тысяч человек. Градообразующее предприятие, как раньше говорили в советское время.
Мы самая большая медицинская организация в мире. Мы даже превосходим госпиталь Хопкинса в Америке по количеству медработников.
Недавно нам предложили медсестер из стоматологических поликлиник, там нет сейчас плановой помощи, у них объем работ снизился. Мы провели небольшой отбор. И я думаю, что мы сможем их привлечь к работе в качестве операторов диспетчерского центра. У нас есть дистанционные обучающие программы, мы уже их в эти программы вовлекли, будем приглашать небольшими группами, проводить контрольные занятия, подсаживать к кураторам, которые будут уже на рабочих местах обучать методике работы. Я думаю, что у них получится. Люди с опытом медицинской работы, с образованием. Сделаем еще рабочие места.
У нас в штате есть клинические психологи. Мы сделали такую функцию на образовательном портале: можно или задать свой вопрос психологу, или оставить свой контакт, психолог перезвонит, чтобы пообщаться, обсудить сложную ситуацию.
У нас работает система тотального мониторинга сотрудников, которые контактируют с пациентами с коронавирусной инфекцией. Все заносится в информационную систему, и если [у одного сотрудника] появляется положительный мазок, другой контактный сотрудник бригады тоже уходит на карантин. Мы обеспечиваем сотрудников лечением, развозим все препараты им на дом. Ежедневно им звонят руководители подстанций, уточняют состояние здоровья, оказывают необходимую социальную поддержку. Если мы видим, что у человека отрицательная динамика, мы его тут же эвакуируем в больницу. Я постоянно интересуюсь у главных врачей о состоянии здоровья сотрудников, которые находятся в больницах. Их не так много, слава богу. Наши зарубежные коллеги пишут, что в Италии, Испании, Америке гигантские цифры заболеваний — 30–40 процентов сотрудников. У нас таких цифр нет, мы идем в пределах 4–5 процентов. Мы занимаемся еще и профилактикой. Есть утвержденные схемы медикаментозной профилактики для медперсонала. Мы тоже их внедрили.
Многие [переболевшие] сотрудники уже начали выходить на работу. Всем в обязательном порядке делаем экспресс-тесты на наличие антител к коронавирусу. Но опять мы должны вернуться в самое начало: на сегодняшний день вирус уже ушел в население, в популяцию. Персонал от пациентов защищен. Он одет, обут, очки. А заражение может произойти и в быту. Транспорт, магазины, общение с родственниками, у которых может быть бессимптомное течение.
Вот, пожалуйста: я заразился, не оказывая медицинскую помощь. Трудно сказать, где. Два заместителя у меня заразились. Они тоже непосредственную помощь больным не оказывали.
Сначала заболел заместитель, потом мы все сдали мазки. А потом уже проявились клинические проявления. Получив положительный мазок, я ушел в карантин. Вот в этих стенах я прожил почти месяц. Видите, вентиляция до сих пор заклеена? Там дальше есть комната отдыха, там я спал. Приемная была шлюзом. Там стоял аппарат для генерации ультрафиолетовых лучей, туда мне заносили документы, я работал в перчатках, подносил туда документы, их забирали, через шлюз мне передавали еду.
Была интоксикация, было ухудшение на КТ. Ночью я ходил в Склиф, там мне делали контрольные анализы, томографию. У нас есть секретная калитка тут со Склифом. Открывали замок, и я заходил. Коллеги помогали в этом отношении. А так — я был в работе, полный рабочий день. 14–16 часов, как обычно. Мне поставили видеоселектор, и я участвовал во всех совещаниях и с департаментом, и с правительством Москвы. Каждый день я разговариваю по телефону от 13 до 14 часов. Снимаю маску, чтобы разблокировать телефон. Он не опознает меня в маске.
Именно вот активная позиция в период заболевания, она способствует, как мне кажется, выздоровлению. Заместители тоже болели, и все работали на дистанционке, даже когда лежали в больницах. И документы они получали, и писали активно, помогали нам. И сотрудники, находясь дома на карантине, активно участвуют в жизни подстанции.
Семья меня поддерживала, еду мне передавали. В день получения результатов анализа я перестал чувствовать запах и вкус. Мог только представлять. Абсолютно пропадает аппетит. Просто понимаешь, что нужно поесть. Я до сих пор ем два раза в день, больше не хочется.
Компенсация тем, кто заболел, — это у нас пока обсуждается. Там два варианта:
либо будет предлагаться единовременная компенсация, либо какой-то вариант страхования. Пока решение не принято.
Умершие среди сотрудников есть. И не только у нас. Это тема, которую мы пока трогать не будем. Во-первых, они не погибли, они умерли — это разные вещи. И не во всех случаях можно соотнести с коронавирусной инфекцией. Об этом писать преждевременно. Указ президента, связанный вот с этими выплатами [при смерти медиков от коронавируса], только вышел, и пока правоприменение его непонятно. Нет ни постановления правительства, ни приказа Минздрава.
Каждое воскресенье мы проводим вебинар. Собирается до пяти тысяч участников. Обсуждаем нашу работу, в чате идут вопросы, я на них отвечаю. Необязательно вопросы, касающиеся диагностики, — просто социального характера. О заработной плате. Допустим, мы на год ввели мораторий на квалификационные категории. Категория заканчивается, а это очень приличная надбавка к заработной плате у нас. Понятно, что аттестационная комиссия сейчас не работает. И вот всем, у кого категория закончилась 1 февраля, она решением Минздрава продлена до 1 января следующего года. Люди спокойны, и в зарплате никто ничего не потерял.
За апрель доплаты [за работу с коронавирусными больными] поступили. Мы их все уже начислили. 50 [тысяч] — врачам, 25 — фельдшерам и медсестрам. Но мы, даже не дожидаясь доплаты, с марта ввели свои доплаты персоналу. Город выделил свои доплаты: 50 — врачам, 30 — фельдшерам и медсестрам. Люди очень благодарны.
Эпидемия имеет свои особенности. Возьмем многопрофильную больницу. Если у пациента инфаркт, он идет напрямую в кардиореанимацию. Пациент с инсультом — в неврологическую реанимацию. Пациенты с другой тяжелой патологией — в общую реанимацию. Пациенты средней и легкой степени — через приемное отделение.
Сейчас, если больницы работают на COVID, этого нет. Все пациенты идут только через инфекционный шлюз приемного отделения.
Понятно, что время увеличивается. Раньше привезли пациента с аппендицитом, в карточке расписались, передали, уехали. Всё, 5–10 минут.
Город большой, и даже при идеальной маршрутизации пациента все равно сложно просчитать, когда бригада приедет в приемное отделение больницы. Бывает так, что из пяти точек бригады выехали в разное время, а приехали практически в одно. Естественно, образуется очередь. И в этом нет ничего особенного, я не знаю, почему была такая реакция [на фотографии очередей]. Это было однократно. Это было связано с тем, что как раз было дневное время, больницы занимались выпиской, они не успели до конца подготовить палаты к новым пациентам. Пришлось подождать, но люди были в машинах скорой помощи, они были под наблюдением квалифицированного персонала, они же не сидели где-то на лавочке.
Эпидемия вносит свои коррективы. Важно понимать, почему у приемного отделения может стоять до 10 машин. Не потому, что некуда — клиник в городе достаточно, места распределяются, все это контролируется. Но маршрутизация может привести к таким вот моментам появления нескольких карет скорой помощи у ворот приемного отделения. Больницы перестроились, увеличили количество принимающих бригад, количество боксов для приема пациентов. Есть методики, которые позволяют понять ситуацию, сделать выводы и провести корректировку. Поскольку количество пациентов увеличивается, раз в неделю — десять дней происходит корректировка алгоритмов действий. Это обязательное условие работы в эпидемии.
Нельзя начать эпидемию с пяти больных и работать точно так же, когда больных десятки тысяч. Нужно меняться.
О переменах после пандемии
На сегодня, на мой взгляд, в плане эффективной схемы лечения накоплен достаточно большой опыт — и наш, и международный. Понятно, что, пока не будет сделана вакцина, штамм будет циркулировать, и заболевшие будут. Европа и США называют примерные сроки разработки вакцины — октябрь-ноябрь. Сообщают, что начали испытания на добровольцах, это уже хорошо. И у нас ведется разработка вакцины.
Что может поменять пандемия? Первое — она должна добавить дисциплины вообще людям. В Китае ведь только жесткая дисциплина помогла справиться с коронавирусной инфекцией. И очень важный момент — что, может быть, наконец люди начнут понимать значимость медицинской профессии. Ведь сегодня, по сути, в роли спасителей человечества выступают именно медицинские работники. Именно от их действий зависит человеческая жизнь. Люди начинают задумываться о том, почему вирусолог, реаниматолог получают две-три тысячи евро в месяц, а футболист — 100 миллионов в год? С точки зрения пользы для людей-то! Бегает футболист — кому-то нравится, кому-то нет. А что он делает-то? А тут врач спасает людей, и он, получается, недооценен.
Я очень надеюсь, что эпидемия приведет к переоценке значимости медицинской профессии, в том числе с точки зрения выбора профессии новым поколением. Но главное, что она повлияла на отношение людей. Лишь бы это не закончилось после пандемии.