«Работа очень напоминает вахту на подводной лодке»

Нашу больницу перепрофилировали, все отделения расформировали, мы все стали теперь инфекционистами. Я сейчас работаю в приемном отделении — сортирую больных.

У нас достаточно спокойно. Учреждение ведомственное, под Управделами президента. И система достаточно грамотно устроена, и много специалистов, которые знают, как проводить перепрофилирование и реорганизацию учреждений по чрезвычайным ситуациям.

Мы, врачи, всегда готовы к любым поворотам судьбы. В меде всегда учат широкому кругозору и широким навыкам медицинским. Основы эпидемиологии, курс по инфекционным болезням проходят все сотрудники.

Мы понимаем, что ситуация чрезвычайная. Количество заболевающих людей настолько велико, что,

Эта проблема коснется каждого. И поэтому зарываться в песок смысла никакого нет. Лучше знать врага в лицо и быть подготовленным к его встрече.

Мы защищены, у нас есть индивидуальная защита. Мы к каждому пациенту относимся как к зараженному коронавирусом, и для каждого пациента принимаются специальные методы — и осмотра, и ингаляции, и профилактики.

Смена у нас 8 часов. После этого 24 часа перерыв. Приезжаем мы все обычно за час до работы. До начала смены мы все проходим медицинский осмотр. Нам измеряют температуру. Мы принимаем профилактические противовирусные препараты, получаем средства индивидуальной защиты и идем в чистую зону, где переодеваемся.

После этого мы поднимаемся из чистой зоны в грязную.

По сути дела, работа учреждения сейчас очень напоминает вахту на подводной лодке. Есть свой отсек, все приписанные к отсеку. Мы приписаны к отделению, мы проходим через чистую зону в грязную зону, и все 8 часов находимся в ней.

Выходить за территорию этой зоны без необходимости нельзя. Связь с другими отделениями и врачами с помощью служебных телефонов или раций.

В приемном отделении основная задача — это сортировка больных. Когда машина скорой помощи доставляет пациента, здесь важно в первые минуты оценить тяжесть его состояния. Самое главное — это оксигенация, то есть насыщение крови кислородом. Есть такой аппарат — пульсоксиметр. В виде прищепки на палец. Мы смотрим по нему, насколько кровь насыщена кислородом. Это позволяет дифференцировать стабильных пациентов от нестабильных.

Если у пациента оксигенация крови низкая, то сразу же приглашают реаниматолога для оценки его состояния. Реаниматолог приходит с мобильным кардиомонитором. Если состояние тяжелое, то больной, минуя приемный покой, сразу же поступает в отделение реанимации.

Если состояние стабильное, то в приемном покое мы выполняем сразу всем пациентам компьютерную томографию грудной клетки. Узнаем его статус по коронавирусной инфекции — берем мазки.

Если результаты положительные, то пациент переводится в отделение, где находятся больные с уже установленным диагнозом «коронавирусная инфекция». Если мазки не готовы или они отрицательные, то он поступает в отделение, где занимаются лечением больных с пневмонией, ОРВИ, ОРЗ, бронхитом.

Пациенту оформляют данные компьютерной томографии, берут мазки на коронавирусную инфекцию. Мазки приходят на следующий день. Отделение проводит переоценку состояния пациента с учетом данных мазков. Если у пациента положительные мазки, то он переводится в отделение, где лежат больные с коронавирусной инфекцией.

К концу смены приходят наши коллеги. Мы им даем отчет по количеству принятых больных: сколько тяжелых, сколько нетяжелых, сколько мест в отделении осталось. После этого мы идем через санпропускник, где снимаем всю грязную одежду, разоблачаемся. Там есть средства для утилизации всех наших средств индивидуальной защиты и алгоритмы для того, чтобы снять защиту. Потом идем в чистую зону, принимаем душ и уходим домой.

И сколько средств я уже ни перепробовал, но на 8 часов пока на 100% ни одно не справляется. Лучше всего на данный момент «Антифог». Специальные растворы, которыми обрабатывают маску для дайвинга или очки для плавания. Но все равно к четвертому-пятому часу появляются капли. Они очень мешают работать,

А смена четыре часа не длится нигде. Это связано с тем, что средств индивидуальной защиты не хватает. Медики максимально защищены, но меньше 6–8 часов работать не получается — слишком большой расход получится этих средств. Все учреждения работают 24 часа в сутки без выходных.

Маски и респираторы образуют пролежни на переносице — уже все врачи в интернете выкладывают свои фотографии. Это доставляет дискомфорт ужасный.

Каждый раз, когда есть желание сходить в уборную, мы это сделать быстро не можем. Нужно разоблачиться и потом заново пройти санпропускник, опять одеться. Это занимает минут 40. Ну и плюс расход средств индивидуальной защиты. 8 часов смену отстоять можно.

Мы, конечно, стараемся не пить заранее перед сменой много. Есть легкую пищу. Не есть жирное, острое, соленое, чтоб легче переносить дежурство. Обычно какие-то легкие белковые продукты. Куриная грудка, индейка. Суп ненасыщенный, лучше всего овощной. Яйца вареные, сыр неострый…

Но есть смены и по 12 часов, по 24 часа. Это люди, которые очень интенсивно работают, особенно в реанимации, в эндоскопии... Процессы обмена веществ — они ускоряются при активной работе физической.

Ну у меня пока получается не носить. Но по опыту своих коллег знаю, что многие используют.

Наши костюмы — они хорошие, но в них не дышит кожа. То есть в них преешь, потеешь. Плюс маска, которая мешает, плюс респиратор, который не позволяет дышать полной грудью. Все равно фильтрующий элемент — он не дает тебе свободного дыхания. Опрелости образуются. Присыпки и пенки помогают не очень хорошо. Мы рекомендуем крема на основе цинка.

Нужна удобная обувь с мягкой подошвой. Желательно дышащая, чтобы нога хоть как-то жила в этих условиях.

Осмотр пациента всегда начинается с того, что врач выслушает, посмотрит, постучит в грудную клетку, послушает трубочкой. В средствах индивидуальной защиты слушать невозможно, потому что через капюшон не передается звук. Очень важно, чтобы при осмотре больного тонометры были электронные. Измерение давления должно быть на электронном аппарате.

Если бахилы из нетканого материала, которые рвутся очень быстро, поверх них надеваем обычные тонкие короткие полиэтиленовые бахилы, которые выдают во всех больницах. Две или три штуки одну в одну вставляем и надеваем сверху. Если бахилы клеенчатые, то чтобы они просто не сползали, малярным скотчем делаем несколько витков вокруг голени.

Плюс на средствах индивидуальной защиты делаем с помощью маркера какие-то пометки или заклейки. Врач, фамилия или отчество. Чтобы друг друга отличать. Визуально отличить очень сложно. В условиях массового поражения, когда привозится очень много больных, очень важно, чтобы в бригаде ты не отвлекался на то, где там Маша, Вася, Петя, чтобы у тебя была визуальная, наглядная, большая маркировка, и ты знал, где какой специалист находится, чтобы быстро его сорганизовать на выполнение работ.

На оценку состояния уходит мало времени. Минуты. Самое большое время занимает регистрация больного. Мы все знаем, сколько требуется для того, чтобы внести паспортные данные, забить прописку пациента, место работы, его профессию, чтобы потом правильно был выдан больничный лист. Вот эта вся процедура занимает минут 20 даже в опытных руках регистратора.

«Ксеренье» паспорта, полиса — это такой прошлый век, так мешает организации. Ужасно. Мы же можем собирать анамнез в приемном покое, достаточно урезанный в таких условиях. В чем заключается суть приемного покоя? Это сортировка больных — отсортировать легких, тяжелых и очень тяжелых. И быстро их направить в те отделения, где им нужно оказать помощь. Или домой. Мы могли бы вообще тратить на больного время в пределах 10 минут.

В интернете очень многие говорят, что коронавирусная инфекция — это фейки, о том, что это выдуманная история. Я вчера принимал больную, которая несколько лет назад перенесла атипичную пневмонию. Атипичная пневмония — это тоже коронавирусная инфекция, тоже из-за бета-вирусов. Так вот, она сказала: так тяжело ее перенесла, что это не передать никому. И более того, после вирусных пневмоний часть легочной ткани замещается рубцом, соединительной тканью. И пациентка отмечает, что она теперь не может дышать так, как она дышала раньше, полной грудью. Она все равно чувствует дискомфорт, затруднение.

Очень важно, чтобы люди понимали, насколько это серьезное заболевание. Если пневмония была достаточно обширная, то часть легочной ткани просто будет отсутствовать.

Не хочется так говорить, но, наверное, только на собственной шкуре человек поймет. Тогда у него все нигилистические взгляды отпадают. Наверное, их надо просто взять, надеть им костюм, средства индивидуальной защиты, взять пару таких активистов и привезти в любую больницу. В реанимацию. Чтоб они увидели, как эти люди дышат, как они себя чувствуют. А смерть от удушья — это самая тяжелая смерть в мире.

ИВЛ не всегда спасает. Люди же умирают не только из-за того, что им ИВЛ не хватает. А из-за того, что тяжесть состояния настолько велика, что не способны справиться никакие системы жизнеобеспечения.

Буквально вчера был пациент 56 лет, который болеет в течение недели. Сатурация 88, то есть насыщение крови кислородом у него было 88% при норме выше 99–98%. Это постоянная одышка, это постоянный кашель. И даже собрать анамнез, то есть поговорить с человеком, невозможно, потому что каждое слово сопровождается кашлем. Мужчина крепкий, большой, крупный. С тяжелым поражением. Когда ему сделали КТ, то увидели полисегментарное поражение. Вирусная пневмония. Поля заняты воспалительными изменениями.

То есть ему просто не хватает кислорода для жизни.

Мы таких переводим сразу в реанимацию.

Сначала больному дают кислород и смотрят, как поднимается оксигенация, способен ли он сам усваивать. И начинается лечение. Если в течение трех суток есть улучшения, он оставляется. Если нет улучшений, то, соответственно, переводится в реанимацию для использования инвазивных или неинвазивных методов вентиляции легких. Но, по последним данным, все неинтубационные методы — это маски специальные, которые подают кислород под большим давлением, — они малоэффективны. Чаще всего используют интубацию.

Поэтому и название «атипичная пневмония». Она течет нетипично. Температура волнообразна: может быть 39, на следующий день 37,2 максимально, 36 может быть. Потом через 2–3 дня опять может подниматься до 39 градусов. И вот эти постоянные изнуряющие подъемы температуры, ухудшение-улучшение состояния — они настолько выматывают человека...

Если говорить об обычной бактериальной пневмонии, то там состояние ухудшается по экспоненте, а потом на фоне лечения оно улучшается. А здесь течение волнообразное.

И мы принимаем сейчас много больных, которые были выписаны из больниц, которых пролечили по коронавирусной инфекции, выписали на девятый, десятый, 14-й даже день. На следующий день после выписки у них происходит ухудшение состояния, они вызывают скорую, приезжают к нам, и у них опять 39 температура, и опять поражение легких на КТ.

Каждый врач должен быть еще немножко психологом. Если это взрослый пациент, то попытаться его успокоить. Если это маленький пациент, то как-то его развеселить. У нас есть еще и педиатрическое отделение, поэтому дети к нам поступают.

Не все дети легко переносят коронавирус. Большинство — да. Но бывают дети, у которых сопутствующие какие-то заболевания, которые ослаблены. У них тоже пневмонии бывают, и они переносят легче, наверное, чем взрослые. Но они все равно нуждаются в медицинской помощи.

Сейчас количество пациентов увеличивается. Если в первые сутки мы принимали там до 10 человек, вчера мы приняли 20 пациентов. За последние сутки значительно увеличилось количество пациентов, у которых установлен диагноз «коронавирус».

Я сейчас со своей семьей не живу. Они на даче. Каждый раз, когда мне приходит отрицательный анализ на коронавирус, я приезжаю и провожу с ними несколько часов на улице. На социальной дистанции. Тяжело, когда дети тебя ждут, хотят обнять, а обняться нельзя. Но все равно легче хотя бы увидеться на расстоянии двух метров, чем не видеться вообще.

Ну пока — да, удается отдохнуть. Хочется выйти на воздух. А этого делать нельзя. Поэтому максимум — выйти на балкон. Читаю литературу. Изучаю новые данные по коронавирусной инфекции. Общаюсь с друзьями, близкими. Смотрю фильмы исторические, которые не было времени посмотреть. Последнее, что я посмотрел, — «Крылья империи», сериал о революции. О конце монархии. Я вообще люблю фильмы исторические, жалко, конечно, страну, которую мы потеряли.

У меня вот такое убеждение, что пока мы не получим вакцину, каждый из нас имеет высокий шанс заразиться этой инфекцией. Потому что она достаточно контагиозная и достаточно распространена. И всю страну помыть хлоркой и антисептиком невозможно. Поэтому на какой поверхности находится живой вирус и где мы его можем как-то подхватить — это одному богу известно. Все меры, которые мы принимаем, помогают защититься, но это не 100%.

Более того, нужно не забывать, что, если в доме есть люди, которые заболели коронавирусной инфекцией, минимальный, но все-таки шанс распространения ее по вентиляционным отверстиям тоже есть.

Про уровень зарплаты никто пока не говорит. Только говорят, что она будет достойная. Но, поверьте, большинство врачей работают не за зарплату. И очень много еще осталось людей, которые просто увлечены профессией. Да и идти им некуда. Количество медицинских учреждений сокращено было за последние годы до критического уровня. Мы же не технические специалисты. Мы не умеем делать капремонты и приклеивать плинтусы. У нас была другая задача...

Я могу сказать, что я много раз хотел уходить из профессии. Каждый раз что-то останавливало. Династия врачебная. Я в третьем поколении врач. Я с детства пытаюсь детям объяснить, чтобы они никогда не захотели быть врачами. Это очень тяжелый, к сожалению, не всегда достойно оплачиваемый и в последнее время очень непрестижный труд.

Это сейчас, когда все врачи выдвинулись на борьбу с пандемией, на них стали по-другому смотреть. А еще буквально полгода назад, вспомните, какое было количество судебных тяжб, сколько было претензий. Никто не защищал врачей, вообще никто. Ни медицинское сообщество, ни департамент. Врач оставался один на один с проблемой и с пациентом. Притом что большинство претензий пациентов — они не к врачам, а к системе. Но ни одного иска к системе я не видел. А вот к врачам — много.

Врач у нас самый незащищенный человек.

Врач, педагог, военный… Люди, которые работают на заводе, которые производят что-то. Это люди, которые создают блага и обеспечивают безопасность этому миру.

У меня было огромное количество научных проектов, и каждый этот проект, особенно если он такой, фундаментальный, продвинуть — колоссальный, титанический труд. Иногда приходится просто годами на коленках с энтузиастами собирать какие-то препараты, а потом еще их регистрировать. Это сейчас новые препараты по коронавирусной инфекции вводятся мгновенно. Но поверьте, что любое ноу-хау в области онкологии, которое ты придумаешь, продвинуть очень сложно.

И вот эта система — она сильно тормозит развитие. Очень много прорывных технологий в умах, которые дальше обсуждения не идут. Система очень неповоротливая и очень старая. Она нуждается в реформе.

Но я патриот своей страны, я ее безумно люблю. Когда я стажировался в Америке и у меня была возможность остаться там, я поставил себе задачу: все, что я там увидел в плане организации, привезти сюда. Поверьте, там врачи ничуть не лучше, чем у нас. Но организация другая.

Она, к сожалению, тоже показала свою неэффективность в борьбе с пандемией. Но там есть очень много положительного в плане логистики медицинской, которую я очень хотел здесь реализовать.