Пациенты, зараженные «китайским» коронавирусом SARS-CoV-2 (до недавнего времени его называли 2019-nCoV), есть уже в 115 странах. В Европе лидирует Италия, где дело идет к шести тысячам заболевших, при этом количество погибших близится к четырем сотням. Италия — главный очаг коронавируса в Европе. Но почему именно она? Свои гипотезы в беседе с «Новой» озвучивает руководитель отдела НИИ имени Гамалеи вирусолог Феликс Ершов.
Феликс Ершов. Фото: gorodfinansov.ru
— Почему в Европе именно Италия стала страной с наибольшим числом заболевших? Может быть, в этом можно поискать какие-то предпосылки к восприимчивости к вирусу — в географическом положении, в климате, в образе жизни?
— Это вопрос сложный, однозначного ответа у меня нет. Для меня это распространение пока загадка. Я все-таки полагаю, что это вирус локальный. В XXI веке это повторяется уже не впервые. В 2002 году в Китае был вирус SARS, потом был MERS в 2015-м, все это тоже коронавирусы.
— MERS был на Ближнем Востоке, все-таки не в Китае.
— Да, теперь эндемический очаг опять в Китае. Вообще, коронавирусы открыты полвека назад. Среди респираторных вирусов они занимали свое место, процентов десять от общего числа, и не рассматривались как какие-то особо опасные. В основном они вызывали заболеваемость среди детей, и регистрировалось это весь год, а не сезонно. Симптоматика была не тяжелая, болели в большинстве школьники, до смертей не доходило. Сейчас, наоборот, дети как раз не болеют. Смертность много ниже, чем при гриппе. Но у гриппа есть терапия. А здесь специфической терапии нет, вакцина еще неизвестно когда появится. Поэтому важны защитные мероприятия, о которых много говорят. Они все эффективны, здесь есть богатый опыт. Пугаться, я думаю, не надо, месяца через два эпидемия закончится.
— Откуда может быть опыт, если разновидность коронавируса новая? Вы сами говорите, что это загадка.
— Я как раз это и пытаюсь вам сказать: это не новый вирус. Все это уже было, хоть и не в таком варианте, как сейчас. Этот мутант ведет себя действительно как особо опасный вирус, но при этом все равно остается локальным.
— Как же локальным, если уже больше ста стран «заболели»?
— Но вот смотрите: мы знаем о болезни уже третий месяц, а в России, например, всего два десятка случаев. И всё это случаи «завозные».
— Почему тогда в Европе именно Италии так досталось?
— Для меня это загадка. Европейская страна с высоким уровнем культуры. Боюсь, что точно на этот вопрос сейчас никто не ответит. Если говорить о гриппе, то его заразность настолько высока, что в метро один человек чихнул — вокруг тридцать заразились. А здесь? Сколько зараженных китайцев летало в самолетах, пока не ввели запреты? Самолет — замкнутое пространство. Если бы вирус распространялся по сценарию особо опасного, заболевал бы весь салон.
К тому же инкубационный период странный: до двух недель. У гриппа это часы. А здесь человек еще вроде бы здоров, но уже служит источником инфекции для окружающих.
— Может, вирус как-то реагирует на погоду? Любит тепло, поэтому «выбрал» Италию?
— Думаю, что климат имеет значение. Мы видим, что для северян вирус не так опасен. Время покажет.
— Почему тогда вы говорите, что через два месяца эпидемия закончится? Как раз лето наступит, вирус в северных странах разгуляется.
— Все это мы с вами домысливаем, никаких доказательств пока нет. В науке я верю в эксперимент, а тут эксперимента пока нет.
— Ничего себе — нет эксперимента: в ста странах больше ста тысяч заболевших, 62 тысячи человек выздоровели, 3879 умерли. Можно же данные о них как-то использовать?
— Ну и что? Вы говорите о климате. Но в Испании и Португалии климат примерно такой же, как в Италии. И что? Я думаю, что говорить надо все-таки об источнике распространения. И повторяю: это все-таки эндемичная инфекция. То есть привязанная к месту распространения.
Фото: Reuters
— Но почему не все страны одинаково подхватывают этот «китайский» вирус? Италия самая безалаберная в Европе, там самая ужасная антисанитария?
— Конечно, в Италии нет той чистоты и стерильности, как в Германии. Но я думаю, что здесь все-таки работают какие-то политические и экономические факторы. Например, экономические связи с Китаем у Италии теснее, чем у других европейских стран. В любом случае это заболевание эндемичное, привязано к Китаю. С гриппом ведь тоже все начиналось оттуда. Значение имеют не только климатические условия, но и вот эта китайская многолюдность. У нас поэтому условия для распространения вируса не очень подходят, плотность населения низкая.
— Относительно коронавируса есть довольно точная статистика: сколько человек в каких странах заболело, сколько выздоровело, сколько умерло. Но если об этой разновидности вируса так мало известно, то как определяют, что заболели именно этой болезнью и вылечились именно от нее?
— Нет, диагностика есть очень точная, так что если мы говорим, что человек заболел, то он точно заболел. Есть точные тесты. Ну а выздоровление — тут все понятно, человек и сам это чувствует: температура спала, аппетит появился и так далее.
— Почему умирают именно пожилые люди?
— У любого человека с возрастом накапливаются соматические патологии. А вирусы — вообще любые — провоцируют развитие соматических заболеваний.
Человек умирает не собственно от вируса, а от вторичных осложнений, которые этот вирус провоцирует. Вирус играет роль спички в пожаре.
— Почему тогда другими коронавирусами болели в основном дети?
— Вирус мутировал. У них ведь тоже идет естественный отбор.
— Он развивался, эволюционировал — и «понял», что надо цепляться к пожилым?
— Ну не надо наделять вирусы разумом, но эволюция касается и их.
— Одна из последних новостей — власти Москвы дополнительно закупили лекарства и оборудование для борьбы с коронавирусом на 100 миллионов рублей. А что это за специфические лекарства? Что надо закупать именно для борьбы с коронавирусом?
— Мне тоже интересно, что именно они закупили, какие именно препараты. По идее, я должен бы знать, но меня не спрашивали. Минздрав объявлял, какие препараты, как предполагается, эффективны: интерферон-бета, ритонавир, рибавирин.
— Откуда известно, чем и как лечить от этого неизученного вируса?
— Этиотропные препараты, направленные против вирусов, известны. Но дальше должны быть препараты патогенетические, потому что вирус вызывает пневмонию, нарушение дыхания. И не только препараты, а средства для дыхания, для отсасывания жидкости, в общем, для симптоматического лечения. Кроме того, известно уже, что болеют люди, у которых подавлена иммунная реакция.
— Какой смысл в противовирусных препаратах при таком инкубационном периоде и достаточно долгой диагностике? Они ведь действуют только в первые часы заболевания, потом в них нет смысла.
— Первые два дня работают противовирусные препараты. Есть такое понятие — вирусемия. Вирус попадает в ворота инфекции, скажем, на слизистую носа, в носоглотку, и начинает активно размножаться, попадает в кровь. И развивается вирусемия: вирус разносится по всем органам. И вот с вирусемией бороться уже очень трудно. Только патогенетическое лечение. То есть гоняться за вирусом уже бессмысленно, надо лечить симптомы. Это совсем другая терапия.
— Я читала, что иммунитет после этой инфекции очень короткий, человек довольно скоро может реинфицироваться. Почему тогда идет разговор о вакцине? Какой в ней смысл, как она должна работать?
— Длительность иммунитета еще надо исследовать, но с вакциной не в этом проблема. Здесь проблема — как с вирусом гриппа. Он все время мутирует. Коронавирус тоже постоянно меняется, поэтому вакцину придется все время разрабатывать к актуальному штамму. К тому, который вызвал конкретную эпидемию. Она будет неэффективна против штамма, вызвавшего прежнюю болезнь. Первое, что начали делать в Китае, — попробовали вводить заболевшим кровь тех, кто уже выздоравливает, то есть кровь с антителами к коронавирусу. И это оказалось достаточно эффективно. То есть антитела, возникающие в крови, обладают защитным эффектом. Но я повторю: человечество знает вирусы и пострашнее этого, здесь опасность, на мой взгляд, преувеличена.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»