Печать его светла

— …Помню, уже после путча, в 91-м, встретился с Полтораниным, министром печати тогдашним. Давай, говорит, я выгоню из дома печати «Алтайскую правду» и все помещения отдам вашей редакции. Я в ужасе: не надо выгонять «Алтайскую правду»! Это же коллеги!.. Не надо!.. Тогда скажи, что тебе надо! Я говорю: ну, может быть, этаж в аренду; я посмотрел, ужаться на этаж они вполне могут. Ну ладно, говорит, я сейчас же тебе подпишу здесь. Вот такая революция была тогда.

Я ему еще тогда предложил идею издательско-полиграфических концернов. Которые должны были быть независимыми и создаваться на базе типографий и крупных региональных газет. Мне хотелось, чтобы они оказались с деньгами. Нас же освободили всех. В том числе и от средств производства. Кто смог — тот смог. Кто не смог, тот сдался этим самым веселым олигархам. А если бы произошла нормальная институциональная реформа и мы бы понимали, что делать, у нас бы сейчас была совсем другая пресса, я убежден…

— Возникла простая идея: сделать что-то такое, независимое от крайкома партии. У меня в столе лежало некоторое количество неопубликованных материалов, потому что тогда не столько про экономические проблемы принято было писать, сколько про экономические достижения. И я пошел, поговорил с промышленниками, своими друзьями, я же был заведующим отделом экономики, всех знал. Они говорят: да, это было бы интересно, мы поддержим — возьмем на себя финансирование вашего издания на год. Я, Володя Овчинников (ответсеком он тогда был, тоже недурная должность) и Вячеслав Васильевич Соколов, который был заведующим городской полосы (еще более недурная должность), — вот втроем пришли мы с этой идеей в коллектив: ребята, давайте мы будем делать независимый воскресный выпуск, сами его будем наполнять. А редактор из крайкома партии сказал: конечно, нет! И мы дружно подали заявления, отработали два месяца, тогда нужно еще было по два месяца отработать, и ушли в свободное плавание.

— Да. Я долго искал название для нашей газеты, чтоб ни у кого в мире не было, поэтому такое несочетаемое: «свободный» и «курс». Делали газету сначала втроем, потом впятером, потом коллектив появился. А его нужно было как-то кормить. И сначала мы, как всякие интеллигенты, открыли свой художественный салон. В нем наших друзей, художников, картины…

— Конечно. Ни одной картины никто не купил. Поэтому художественный салон скоро закрылся. Но мы продолжали искать средства, чтобы дальше делать свою газету. Открыли собственную контору на товарно-сырьевой бирже, была такая предпринимательская эпоха… Даже шапки шить собирались. С самого начала, еще до выпуска газеты, мы зарегистрировали малое коллективное предприятие, рекламно-издательское агентство «Алта-пресс», рассчитывали, что на рекламе и издательских проектах заработаем какие-то деньги, много не заработали, конечно, пока не придумали газету «Купи-продай» в 91-м. В первом номере всего было четыре полосы и кроссворд на первой странице. Но дошло до того, что в лучшие времена она контролировала 40 процентов местного рынка, в ней печаталось до 50 тысяч объявлений и предложений, и было в ней до 200 страниц. Представляешь? «Все есть в одной газете» был слоган.

— Она еще жива, но сильно похудела. Все постепенно уходит в интернет… Но если бы мы в 90-х выпускали только эту газету, то сейчас бы жили в Швейцарии и в ус не дули. Ни один бизнес на Алтае не мог тогда начаться без публикации в этом прекрасном издании.

— Больше 500. А сейчас работает 160. А у «Курса» тираж доходил до 55 тысяч экземпляров. С нуля! Мы знаешь, на чем впервые споткнулись? За газеты, которые продавали в январе, деньги получали в октябре. Это была какая-то фантасмагория. А все было только в розницу. И мы стали смотреть, что происходит в «Союзпечати», государственном предприятии. И поняли, что происходит там что-то невообразимое. Приходишь в девять утра. А у людей там уже тортик, чай, день рождения справляют. А как же работа? Да какая работа — день рождения!..

Они просто брали наши деньги, ездили на них в Китай, покупали там товары, привозили сюда…

— И они взяли еще кредит в банке… Короче, в 95-м году мы первыми в нашем регионе возбудили процесс о несостоятельности госпредприятия «Союзпечать» с необычной целью — спасти его от окончательного разорения. Я съездил в Москву, провел переговоры с Голембиовским, Сунгоркиным, Старковым, договорился с ними, что сеть разрушать не будем, а здесь на местном уровне у мелких кредиторов выкупили их пакеты, выступили гарантом перед Россельхозбанком, погасили их кредит… И сегодня наша «Роспечать» — один из крупнейших игроков на рынке, у нее более трех с половиной тысяч точек распространения по всей Западной Сибири — правда, в основном в супермаркетах.

В общем, из государственного предприятия сделать что-то приличное очень тяжело, но все-таки получилось. Несмотря на все приключения, все кризисы, для нас это по-прежнему точка роста, она развивается.

А дальше мы уперлись в другую проблему. Печать-то у нас, видишь, была высокая. И типография на Алтае была единственной, которая не попала в программу ЦК КПСС по переоснащению. А денег у нас тогда было не так много.

— Сейчас вообще нет… Но тогда у нас скопился примерно миллион дойчемарок, и мы все деньги, которые заработали за семь лет, бухнули в проект «Типография». Приобрели на них государственные казначейские обязательства, ГКО, а проценты по ГКО были выше, чем проценты по кредиту, заложили ГКО в банк, взяли в Сбербанке кредит в валюте под 19 процентов годовых, и на эти деньги купили импортное оборудование. Но купили не ротационный станок для печати газет, а листовой, на ротацию у нас денег не было. А листовой должен был нам печатать рекламу, мы на ней должны были заработать на газетную машину. Бизнес-идея была то есть, рекламная полиграфия…

Но сначала наступил 97-й год, и власть прекратила льготировать НДС на ввоз оборудования. У нас оборудование было куплено в 96-м, а пересекло границу только в 97-м, 3 января, потому что наши друзья-украинцы праздновали Рождество и не выпихнули наш вагон, хотя он и был отправлен из Австрии заблаговременно. И мы под льготу не попали! Пришлось заплатить за дорогое оборудование сразу весь НДС. И я дошел до Администрации президента, и один очень интересный человек оттуда мне сказал: «Так вас ударят по голове один раз, второй… вы страну и покинете… А помочь вам я ничем не могу». Потому что, сказал он, стране нужны деньги. Хотя все понимали, что мы здесь совсем ни при чем.

Но дальше было еще интереснее. Установили мы это оборудование, значит, начало оно работать… А наступил, как ты понимаешь, 1998 год. И мы как-то начали волноваться, чувствовалось, что какие-то бури впереди.

И я вернулся в Барнаул довольный…

А что случилось? У нас произошел, во-первых, дефолт, и нам сказали, что наши ГКО — это не залог, это бумажки. А валютный кредит мы возвращали. При этом брали мы его по 3,2 рубля за марку, а возвращали по 12,6. И мы были единственным в Алтайском крае предприятием, вернувшим Сбербанку все долги. Потому что считали, что экономика должна быть честной и чистой. Поэтому нам пришлось очень жестко затянуть пояса.

— Ну, сокращались очень резко. На всем экономили. Голодать не голодали, но близко к тому. Близко к обморокам. Нервным. Но расплатились. И меня включили в наблюдательный совет Алтайсбербанка…

Но наша машина стала золотой. И опять пришлось думать: откуда взять деньги? Есть машина, есть полиграфия, можем этикетки делать, рекламу, но она стоит каких-то баснословных денег. Как же нам справиться с этой историей? И мы стали искать инвестиционные фонды. Вышли на американский фонд, который поддерживал прессу. И взяли там очень большой кредит, защитили бизнес-план, была длинная история, и получили кредит на строительство нового здания типографии и на ротационную машину.

— Проценты были несравнимы с российскими. Но тем не менее это были проценты.

— Да. И тогда у нас появилась машина, и мы смогли тоже рассчитаться. И это тоже было круто.

Таким образом, в 2001 году, когда мы построили это здание и ввели новую машину, мы замкнули, наконец, полный цикл газетного производства. У нас появилось свое распространение, полностью полиграфия, листовая и ротационная, у нас уже появилось к тому времени еще восемь или девять редакций. Мы стали выпускать «Телепарк», «Маркер-экспресс», «Печки-лавочки»… Общим тиражом больше 300 тысяч экземпляров. В общем, такой приличный издательский дом.

Вот все эти издания приносили какие-то деньги, но когда мы все это построили, наступила, как ты понимаешь, цифровая революция, а значит, начинай все сначала.

И в 2008-м году мы, как в старые времена, решили рискнуть, заключили новый договор с этим же фондом и вложили очень много собственных средств в строительство новой типографии, которая производит упаковку. По нашей мысли, она должна была дать нам ту силу, которая поможет выжить в эти трудные времена. Но все стало очень резко падать, и падала в целом экономика, а не только наше с тобой издательское дело. И соответственно, инвестиции эти не очень быстро окупаются. Хотя была проделана колоссальная работа. Мы купили новое печатное оборудование, приобрели здание под типографию, руины. Раньше это был завод резино-технических изделий. Здание большое, промзона большая… Мы вывезли оттуда десятки «КамАЗов» с мусором, 120, кажется…

— Мы укрепили все здание, полностью его восстановили и реконструировали, перевезли туда свою листовую типографию, докупили оборудования, у нас там теперь свое производство. При этом мы добавляли свои компетенции по дизайну, делали много разных брендов — для сыров, для чаев, для бальзамов алтайских.

— На этом думали зарабатывать. Но, к сожалению, тяжелая окупаемость у этих инвестиций. Кризис, конкуренция большая. Этот рынок стал рынком производителей сельхозпродукции и фармацевтов, а не рынком полиграфистов.

А потом наступил 2014-й год, когда курс валюты опять в два раза у нас вырос. И окупаемость наших инвестиций вновь стала проблематичной.

— Наверное, 2007-й год, перед кризисом. Роскошные годы были. Мы шли вверх, печать была на подъеме. Но легко никогда не было. И особенно сейчас. Мы занимаем одну из лидирующих позиций в интернете и зарабатываем здесь относительно много денег — относительно наших коллег. На содержание редакции этих средств наконец-то стало хватать, но не хватает, чтобы развиваться, как этого хочется. И типография начинает, наконец, работать с прибылью, но для развития и полного возврата всех сделанных инвестиций ей необходимо зарабатывать значительно больше. Мы вроде бы только справились с последствиями последнего кризиса, но где гарантия, что он не наступит снова? Такая вот получается модель выживания. А хочется развиваться. И мы знаем как.

— А она нас никогда не упускала. Она за нами все время присматривала. Но мы были достаточно значимым явлением в этом регионе. У нас была сильная позиция. И потом, мы же для власти тоже были полезными, мы же о проблемах, о которых она сама говорить не решалась, писали-рассказывали. И все равно мы старались быть над схваткой, оставаться не пропагандистами, а журналистами. Занятие настоящей журналистикой позволило нам сохраниться, я бы так сформулировал.

— Думаю, не совсем. Потому что у Ирмыча, царство ему небесное, было все более открыто, все его войны были «на горло». А у нас все войны были скрыты, но на самом деле они были более даже серьезными, чем у него. У нас и гораздо большие объемы… Мы примерно из одной серии. Просто отстаивали свои позиции более спокойно.

— Сколько губернаторов, столько и «режимов». Сейчас тебе точно скажу: раз, два, три… Шесть. Соответственно шесть, как ты говоришь, режимов. Самым приятным был, конечно, первый. Дальше начались какие-то истории, с каждым из последующих губернаторов. Но со всеми у нас было и какое-то взаимодействие, временами — взаимопонимание даже. Знаешь, наша жизнь с властью — она такая: той власти, которая хочет развивать регион, с нами интересно, а той, которая развивать регион не хочет, с нами неинтересно.

Писали-писали, так что, когда Карлин пришел, он меня позвал и говорит: зачем вам это надо было? В «Алтапрессе», говорит, я не разобрался.

Я ему: у нас принципы, нам без принципов неинтересно. Ладно, говорит снисходительно, я понял…

Но важно не это. Все годы мы развивались. Не с точки зрения денег, а с точки зрения развития компании, преодоления, мы могли бы быть совсем другими, если б нам не то чтоб помогали, просто не мешали бы. Мы постоянно на какие-то кочки наступали, и эти кочки превращались в проблемы, мы постоянно с чем-то боролись, вместо того чтобы лечь на крыло и парить в воздухе.

— А вопрос в чем?

— Я думал, что давно превращусь в «хранителя рукописей». А почему не получается? Потому что история любого успеха таковой не является, надо все время что-то менять, с чем-то бороться, что-то преодолевать. И ты оказываешься постоянно в ответе за тех, кого приручил, ты не можешь сказать: все, ребята, дальше без меня, я ухожу. Многое связано именно с этим. Трудности не убывают, а нарастают, и справляться с ними приходится тому, у кого уже есть опыт с ними справляться. Мы все время на войне, все время с кем-то боремся за выживание, а не во имя журналистики, — мы не развиваем журналистику, и это, конечно, абсолютно аномальная история.

— Сплошная молодежь работает. Есть немножко ветеранов, но костяк, конечно, составляют молодые. И вообще смену команды мы переживали, у нас были серьезные изменения, потому что если руководитель обязан жить с проблемами, сваливающимися на его голову его предприятия, то коллектив тут ни при чем. И я понимаю, что кому-то перспектива спокойной, денежной жизни оказывалась важнее. Мы же все время конкурируем с госсектором и финансово-промышленными группами. А с ними конкурировать бесполезно, потому что при полной экономической безответственности их медиа постоянно подпитываются деньгами. И люди, конечно, устают от такой борьбы, они ищут тихой заводи, и осуждать их за это нельзя.

— Есть такие места. Мы платим все, что зарабатываем, все что можем, то и платим. А там платят, сколько нужно.

Независимых издателей на Алтае не осталось.

— Они были. Три-четыре-пять. Никого не осталось. Блогеры одни.

— Да, была. У нас много идей было. Мы предлагали районным газетам тесное сотрудничество, редизайн при условии изменения редакционной политики в сторону независимости и большего информационного насыщения. Были готовы распространяться вместе. Но реально измениться согласилось три издания, а реально изменилось только одно.

— Да. «Змеиногорский вестник». Потому и звучит оно на всех профессиональных площадках.

Та же история с газетным образованием. У нас в лучшие годы было до трех тысяч школьников, и мы получили за это премию правительства России. Мы рассчитывали, что это станет общефедеральным проектом, несколько компаний идею подхватили, но резкая интернетизация пустила все под откос… Ну, и в стране не сильно заинтересовались этим проектом, а зря. Потому что это тоже был наш шанс сохранить преемственность письменной культуры, передать ее нашим детям. Проект был интересный, яркий. И главное — мы сами увидели, как меняются ребята, как у них открываются глаза.

— Да. Люди сейчас настроены к журналистам не очень хорошо. И мы пошли в университет — создали школу практической журналистики. Берите нас тепленькими. Тепленькими мы были настолько, что наши топ-менеджеры читали студентам до 18 часов в неделю. Ты себе только представь — до 18 часов! В результате получилась кафедра. Уже три кандидатских написаны.

Сейчас я профессор Алтайского университета, через нас много студентов проходит. В этом большой плюс. Среду поменять, конечно, не удалось, но где бы наши выпускники ни работали — в других изданиях, в пресс-службах, — мы уже можем с ними говорить на одном языке.