А 14 января Левин должен был быть в Москве, получать Премию Правительства России. Несколько лет назад такую же вручили его «Якутску вечернему», газете бескомпромиссной, честной и азартной. Скажу осторожно, одной из лучших региональных газет России, а на мой взгляд — просто лучшей. В те времена я работал в Союзе журналистов, на премию газету представляли мы, но, честно говоря, надежды на успех не было. И не знаю, какие шестеренки в звездном небе тогда повернулись, но чудо произошло.

И это уже потом, после премии, подлецы с НТВ запустили в свой эфир безобразную фальшивку про «иностранных агентов» в сфере массовой информации России. И главным героем фильма подлецы безошибочно выбрали «Якутск вечерний» и персонально — Левина. «Зачем ты вообще стал говорить с ними?» — допытывались потом у него. «Я думал им что-то объяснить, рассказать…» — смущенно оправдывался Левин.

Он думал, что объяснить можно все и всем.

До самого последнего Левин оставался огромным, могучим, шумным. Как понимаю, и статью и характером пошел в отца, командира партизанского отряда под Киевом. После войны, в период обострения борьбы с космополитизмом, рассказывал он мне, отца в трамвае кто-то обозвал «жидовской мордой». Отец вытащил его за шкирку на остановке… Попал в участок, ему начали шить уголовное дело… Неведомо как бойцы его отряда, никем вроде бы не оповещенные, собрались, участок грозил подвергнуться погрому, отца предпочли отпустить без последствий…

Все ли его любили? Нет, конечно. Но мало-мальски порядочные люди любили — все, уважали — все, считались с его мнением — все. На любом самом важном собрании, за любым самым необязательным столом Левин был главным центром притяжения, арбитром любого возникающего спора, тамадой и запевалой. Его прямая, как стрела, биография, казалось бы, идеальная иллюстрация к ностальгическим воспоминаниям о прежней советской жизни: комсомольский работник, главный редактор молодежной газеты, директор республиканского издательства… В 1985-м, после национальных волнений в Якутске, его бросили политкомиссаром в самый очаг — секретарем парткома университета, дав самые серьезные полномочия для «наведения порядка». Жаждущие оправдаться перед Москвой и отличиться перед ней же толкали к поиску и наказанию виноватых, но Левин стал стеной и не наказал — никого.

Потом, пользуясь явным недосмотром невнимательной власти, Левин «ушел в бизнес», создал свой издательский дом («Норд-пресс») и — среди прочих — городскую газету («Якутск вечерний»), ставшую самым массовым изданием в огромной республике. И когда власть спохватилась, оказалось, что время ушло. Тогда ему отказали в типографии (той самой, которой он когда-то руководил и которую воссоздал из краха), прием отработанный по всей стране. Но если где-то «в Европе» можно было перебросить заказ в соседнюю область и как-то продержаться, якутские расстояния этого не позволяли.

И едва не разорил государственных конкурентов, потому что все заказчики побежали к нему — Левин печатал качественнее и дешевле.

А с ним теперь сделать было ничего — нельзя.

Левин говорил, что чиновники постоянно ему звонили, просили что-то не печатать, что-то смягчить, что-то подправить… «А чего ты мне звонишь? — неизменно отвечал Левин. — Им звони, в редакцию». — «Им бесполезно…» — «Мне тем более бесполезно…»

Молодая и отчаянная редакция «Вечерки» приносила ему сплошную головную боль. Но ни разу — ни разу! — он не надавил, не настоял, не прикрикнул.

Так умеют немногие.

Кстати, иностранный кредит, которым его пытались укорить пакостники с НТВ, Левин давно и с процентами выплатил. Живется «Норд-прессу» нелегко и сейчас. Но ведь — живется.

На медиакарте страны Якутия — несмотря на все изменения последних лет — очевидный феномен. Левинские издания оказали определяющее влияние на все остальные, рядом с ним тянулись все. Даже ростки профессиональной солидарности вытоптать здесь никому так пока и не удалось.

…И еще одно личное воспоминание.

В ноябре 2007-го, на фоне вновь обострившихся отношений с властью в республике, Левину исполнилось семьдесят лет.

В день юбилея немного ошалевший Левин ходил по издательскому дому в изысканном фраке, уклеенном сотрудниками красными бумажными поцелуйчиками. Даже заговаривать с ним было невозможно, отвечал невпопад.

Банкет назначили на вечер. Днем жене Люде кто-то позвонил на мобильник. «Конечно, приходи… — сказала Люда. — Ну и что, что нет билета? Да не волнуйся ты, пустят тебя… Я говорю — пустят…» Отключилась. «Кто это?» — спросил я. «Вице-президент», — ответила Люда.

В Якутии тогда еще сохранялась некая простота нравов, и не пустить на банкет вице-президента, как я понимаю, могли вполне.

Вице-президент пришла на банкет с огромным букетом, скороговоркой объяснила, почему не приехал «сам», произнесла прочувственную речь, огласила указ и наградила Левина важным республиканским орденом, с которым на шее тот и ходил среди гостей… А потом клялся мне, что никаким орденом его никто не награждал. Хотя и я его сам видел, и еще сто человек видели… Неужели — потерял?.. Левин еще, помню, подошел ко мне, приобнял за плечи и сказал на ухо: «Как бы не зацеловали они меня совсем, тяжело будет работать…» — и тяжелый орден «За заслуги перед республикой» (второй степени) касался моей руки…

Зацеловать его никому не удалось.