Ума — лопата

Объяснение их упорства неожиданно обнаружилось в этом году: память о жертвах сталинских репрессий «активно используется рядом стран в деструктивных информационно-пропагандистских акциях в сфере исторического сознания», а «спекуляции вокруг событий в урочище… наносят ущерб международному имиджу России» и консолидируют «антиправительственные силы». Как уже писала «Новая», такое письмо нечаянно засветил в своей папке начальник экспедиции и сотрудник РВИО Сергей Баринов, когда согласился показать журналистам разрешительные документы. Поэтому теперь военные-историки буду перекапывать Сандармох, пока, наконец, не докажут, что захоронены там не жертвы сталинского террора, а красноармейцы. И что палачами были не сотрудники НКВД, а финские оккупанты.

Напомним, что в прошлом году копатели за три дня извлекли из земли пять тел, пули и гильзы. И потом дважды созывали пресс-конференции, чтоб объявить: на скелетах найдены остатки военных шинелей, какие носили советские военнопленные, а пули и гильзы относятся к оружию, которым пользовались финны. Но эксперты признаков шинелей не нашли, а боеприпасы скорее можно было связать с НКВД, чем с финской армией.

Нынешние раскопки продолжались 9 дней — с утра и до сумерек. Копатели рыли ямы в самом центре мемориала. Достали из земли 16 тел. На ногах у убитых угадывались ботинки с остатками резины, очень похожими на самодельные галоши. Копатели удовлетворенно кивали: «Точно не лагерники». И объясняли, что заключенные советских лагерей никак не могли иметь самодельные галоши из чего-то, похожего на автомобильные покрышки. Обнаружив рядом журналистов, торопливо добавляли: «Предположительно». И продолжали радоваться находкам.

Беда в том, что копатели хоть и пытаются заменить советские репрессии финскими, но вопросом владеют слабо. Как и год назад, эти историки демонстрируют скверное знание истории. Поэтому отвлечемся от раскопок.

Александр Солженицын, «Один день Ивана Денисовича»: «Разных порядков с обувью нагляделся Шухов за восемь лет сидки: бывало, и вовсе без валенок зиму перехаживали, бывало, и ботинок тех не видали, только лапти да ЧТЗ (из резины обутка, след автомобильный)». Самодельную обувь под названием ЧТЗ (Челябинский тракторный завод) описывает Элинор Липпнер, которая провела в сталинских лагерях 11 лет: «Они были сделаны из слегка подбитой войлоком и простеганной мешковины. Высокие и широкие голенища доходили до колен, а внизу носы и пятки обшивались клеенкой или дерматином. Подошва — три куска старой автомобильной шины». Ну это так, ликбез для историков из РВИО.

В отвалах из ям, где были найдены тела, с помощью металлоискателей нашли пули и гильзы. На некоторых гильзах ясно читалась маркировка: «45 аср rem». «Американские! — торжественно объявил Баринов. — Remington». Посмотрел на меня и старательно проговорил: «Предположительно».

И снова уйдем в сторону. Так маркировались патроны, под которые было сделано несколько разновидностей оружия. Самой популярной разновидностью были длинноствольные пистолеты действительно американских заводов «Кольт» и «Ремингтон», выпускавшиеся в начале XX века. Журнал «Оружие и охота» (апрель 2008 г.) писал о закупках такого оружия российской армией во время Первой мировой войны. Американские источники сообщают о поставках 12 977 пистолетов «кольт» М1911 в СССР во время Второй мировой войны по ленд-лизу. Трофейные «кольты» были и у немцев. Вполне могли быть и у финнов. В карельских лесах из чего только не стреляли, а рядом с нынешним Сандармохом и вовсе проходила линия фронта.

Очень настойчиво у поисковиков завыл металлоискатель прямо у самой дорожки посреди урочища. Подняли дерн — и на глубине меньше полуметра нашли целый клад: ржавые металлические кружки, грубые чашки, сделанные на гончарном круге, осколки и целые банки с маркировкой, другую утварь.

Очки с бифокальными линзами, принадлежавшие наверняка человеку немолодому. Пуговицу с гербом Великого княжества финского: двуглавым орлом Российской империи, а на брюхе у него — лев. Такие пуговицы носили госслужащие в Финляндии до 1918 года. Советские монеты 1930-х годов. Металлические пряжки, железки, похожие на ручки саквояжей и уголки чемоданов. Все это, повторю, лежало совсем неглубоко, будто когда-то выброшенная куча мусора поросла дерном.

Особенно обрадовали копателей две находки: сильно проржавевшие куски железа, в которых угадывались безопасная бритва и складной ножик. «Точно не лагерники, — снова радовались копатели. — Откуда у лагерников ножи и бритвы?» Еще один нож, поразительно хорошо сохранившийся и раскрытый, вдруг возник среди находок, когда яму уже рекультивировали. Я спросила у Баринова, как и откуда он взялся. Он заверил, что как раз из раскопа.

Поскольку пленным красноармейцам тоже вряд ли разрешали держать при себе ножи, у поисковиков на ходу возникла новая версия: да, вещи принадлежали гражданским, но расстреливали все равно финны. Это они брали мирных жителей прямо из дому с вещами и везли убивать.

И опять мне придется оторваться от раскопок. В книге «Паутина Большого террора» Энн Аппельбаум есть воспоминание заключенного, которого отправляли с этапом с Соловков. Это был один из тех этапов, которые везли на расстрелы по приказу Ежова от 30 июля 1937 года. «В конце октября неожиданно выгнали всех обитателей открытых камер кремля (имеется в виду Соловецкий кремль.— И. Т.) на генеральную поверку. На поверке зачитали огромный список — несколько сотен фамилий, — отправляемых в этап. Срок подготовки — два часа. Сбор на этой же площади. Началась ужасная суета. Одни бежали укладывать вещи, другие — прощаться со знакомыми… Из изоляторов вывели колонны заключенных с чемоданами и рюкзаками…»

Недавно «Новая» опубликовала историю Елизаветы Делибаш. В 1937 году ее мама, Нина Делибаш, приехала к мужу в лагерь и устроилась там вольнонаемной. У нее была комната в бараке, вольнонаемным не запрещалось иметь, например, ножи. Нину Делибаш расстреляли вместе с тем самым соловецким этапом, о котором пишет Аппельбаум.

Впрочем, и копатели из РВИО, видимо, осознали бесперспективность этих находок в плане поиска красноармейцев. А другая история им неинтересна. Все 427 предметов покидали в мешки и принесли в Медвежьегорский краеведческий музей. Там ценными экспонатами признали 38 штук, остальное вернули копателям. Куда они дальше денут откопанные в Сандармохе ржавые железки — неизвестно.

Загадкой осталась и судьба останков, поднятых в Сандармохе год назад. Экспертизы не подтвердили версию о красноармейцах, и теперь эти скелеты лежат в хранилище медвежьегорского следствия как уже никому не нужный вещдок. Хотя, наверное, какие-то планы на их счет поначалу у РВИО были.

Похоронить красноармейцев

Как уже писала «Новая», перед началом экспедиции РВИО направило в следственный отдел СК по Медвежьегорскому району запрос о выдаче останков пяти человек, найденных в Сандармохе в августе 2018 года. Начальник отдела, капитан юстиции Анатолий Анисимов, ответил, что все экспертизы завершены, никаких следственных действий больше не предполагается, он готов останки выдать для захоронения. И весь вопрос был в том, как будет обставлена процедура: хватит ли у РВИО наглости все-таки объявить убитых красноармейцами, несмотря на отсутствие доказательств? Интрига тянулась до самого конца экспедиции.

В последний день раскопок в Сандармох приехал министр культуры Карелии Алексей Лесонен. Он же — глава местного отделения РВИО. Как раз его ведомство и составляло то самое письмо — о памяти жертв репрессий как спекуляции, портящей имидж России, и деструктивной пропагандистской акции. У нас с министром состоялся очень длинный, но увлекательный диалог.

— Сейчас ничего не могу сказать конкретного по датам. Если бы у меня была информация, я бы вам сказал.

— Не могу сказать точную дату.

— Не хочу ошибиться. Вопрос щепетильный. Любые с моей стороны комментарии, которые потом не подтвердятся, будут восприняты как некое там…

— Я позицию РВИО доведу на пресс-конференции.

— Какие-то вопросы вы задаете… Никто их тихонечко хоронить не будет.

— Давайте все-таки на пресс-конференции, Следственный комитет даст все заключения…

— Спрашивайте в Военно-историческом обществе.

— Имею. Но давайте этот вопрос осветим на пресс-конференции.

— У меня сейчас нет никаких сведений, в каком формате мы будем эти останки хоронить. У меня пока нет понимания.

— Ну… Вы странные вопросы задаете… Естественно, не как красноармейцы, потому что подтверждения нет.

Воспользовавшись советом карельского министра, я обратилась в Военно-историческое общество, в его головное отделение в Москве. Пресс-секретарь общества Надежда Усманова пообещала «Новой», что если церемония захоронения состоится, то общественность известят о ней заранее. Но вообще-то, сказала она, захоронение останков — вне компетенции РВИО, этим должны заниматься местные власти. Это они, оказывается, должны теперь забрать кости, поднятые копателями, и положить обратно в землю. Зачем тогда запрос посылало РВИО — непонятно.

Глава Медвежьегорского района Сергей Яляев очень удивился, узнав, что ему предстоит организовывать похороны в Сандармохе. Его об этом никто не предупредил.

Если ехать от Сандармоха к Медвежьегорску, старожилы покажут справа от шоссе лес, где в земле лежат сотни красноармейцев. Они погибли в боях за Родину. Их останки надо поднять, установить и перезахоронить с почестями. Но эти солдаты Военно-историческому обществу, видимо, неинтересны. Военным-историкам интереснее перекопать историю Сандармоха.

«Деструктивная пропагандистская акция»

Не устану цитировать эти слова из письма от ведомства министра Лесонена к РВИО, которыми названы дни памяти убитых в Сандармохе. Параллельно с экспедицией на территории мемориала разворачивалась акция, которую, видимо, копатели считают конструктивной. Это не только сами раскопки, но и пиар-сопровождение, организованное РВИО с учетом неудач прошлого года.

Напомню, что, в отличие от прошлого года, на этот раз в Сандармох военные-историки приехали тайно. Теперь журналисты узнали о начале раскопок постфактум. Только на второй день в Медвежьегорск успел приехать петербургский «Мемориал», потом «Новая».

— Вчера подняли три тела — ботинки на них точно армейские, — уверенно сообщил мне сотрудник телеканала.

Он представился: Станислав Бернвальд. Я вспомнила: вроде именно так звали корреспондента, рассказавшего миру о том, как его побили русофобы в Тбилиси во время недавних событий. Расспросить о русофобах не успела, потому что подошла коллега из «Мемориала». Бернвальд дал знак оператору и стал нарочито громко, косясь на камеру кричать девушке: зачем же она врет, будто РВИО всем рассказывает об армейских ботинках, ни о каких ботинках речи не было.

— Разве вы сами не говорили мне о тех же ботинках? — удивилась я.

Чтобы на месте оставались только «правильные» журналисты, копатели наслали на меня полицию. Баринову пришлось придумать, что в карельском лесу шпионит американская гражданка — и потом объясняться с участковым, отчего это у гражданки паспорт российский. К счастью, полицейские в Медвежьегорске оказались на удивление адекватными, удалить нас с раскопок просто отказались. После очередного вызова девушки из «Мемориала» подписывали объяснения и спросили у участкового, что добавить в конце. «Добавьте, что они бараны», — зло процедил полицейский, которому надоело мотаться по дурацким вызовам.

Люди в Медвежьегорске очень разные, но раскопки не нравятся всем, с кем я говорила. Туристы, которые ехали в Сандармох целенаправленно, и вовсе рты раскрывали, видя копателей. Но Надежда приехала из Сочи просто к племяннице. Та притащила тетю в Сандармох, а тете все это было не очень интересно, она села рядом со мной на лавочку. Мы разговаривали о том, что вчера на закате над Онежским озером солнце было огромное и красное. Вдруг метрах в пяти выросли сотрудники телеканала «Россия 24».

Потом приехали байкеры из Польши, у них на куртках были нашивки «Катынский рейд». Одну такую наклейку байкер подарил мне. Я стояла и по-английски рассказывала ему про Сандармох, когда краем глаза снова увидела телекамеру. «Теперь скажут, что точно американская шпионка», — подумала я.

Какое-то время телеканал видно не было. Но вдруг я снова услышала громкий крик Бернвальда, обернулась — он семенил рядом с худенькой хмурой девушкой, нацелив на нее камеру смартфона. Девушка шла молча и пыталась от камеры заслониться.

— Я подошла к поисковикам и попросила рассказать, почему они выкопали вон ту яму, — рассказала мне позже девушка. — Вдруг подбежал этот человек и сказал, что он тут все знает, везде присутствовал и сейчас мне все объяснит. Я увидела у него нашивку «Россия 24» и спросила, с каких это пор телекорреспонденты уполномочены комментировать раскопки. Он замахал руками, позвал оператора и стал задавать какие-то вопросы. Тыкал мне микрофон прямо в лицо. Я сказала, что не хочу разговаривать, и потребовала меня не снимать. Тогда он достал телефон, начал на него снимать. Кричал, что я будто бы нецензурно выражалась…

Это была Катя — дочка Юрия Дмитриева, открывшего, если кто не знает, Сандармох. Но откуда это было знать сотруднику телеканала? На днях государственное телевидение покажет правильный и конструктивный сюжет о раскопках в урочище.

А под конец раскопок в Сандармох пожаловали особо ценные гости. Профессор Петрозаводского государственного университета, доктор исторических наук Сергей Веригин, автор версии о пленных красноармейцах, приехал вместе с карельским журналистом Армасом Машиным. Вдвоем они написали книгу: в первой части ученый излагает свою гипотезу, во второй журналист, как рассказал «Новой» сам Машин, анализирует критические публикации о ней. Как именно анализирует — этого пока не узнать, потому что книгу они выпустили на финском языке. Говорят, финны уж очень просили.

Один из финнов, просивших, видимо, о такой книге, приехал в Сандармох вместе с авторами. Это известный правозащитник Йохан Бекман. Тот самый, который рассказывал миру о высоком уровне преступности в Финляндии — выше, чем в России, обличал «ювенальную юстицию» на Западе и гостил в Крыму на референдуме, чтобы потом объявить, какой безупречной была процедура волеизъявления крымчан. Теперь этот честный человек расскажет правду о Сандармохе.