Четыре часа с Владимиром Путиным

Я человек, если и не уникальный, то редкий. Я внимательно смотрел всю прямую линию от начала до конца. И теперь я знаю то, что вам неведомо. Или вы это и так все знаете?

Во-первых, ясно, что высшее политическое руководство страны понимает, насколько глубоко недовольство населения повседневной жизнью — зарплатой, здравоохранением, мусором и прочим. Именно с этого начался разговор с президентом — а это ровно те темы, о которых он говорить никогда не любил. Пришлось.

Это хорошая новость. Еще одна хорошая — резко снизившееся количество чудес в прямом эфире. Президент, конечно, провел где-то водопровод, а косаток выпустили, даже не дожидаясь его указаний, но уровень этого сказочного чудотворства, а значит, и уровень комичности происходящего был существенно ниже, чем в предыдущие годы. Да и постановочные кадры были, в целом, менее топорными, чем раньше.

Остальные новости — плохие.

Вот к нему обращаются с вопросом о зарплате. Он явно удивлен, что такие низкие зарплаты вообще бывают, рассказывает, что все не так плохо, но только в среднем по стране. Может, так все и есть, но он не вспоминает о многократно им самим определенных цифрах зарплат и всего прочего, которые в нынешнюю ситуацию никак не ложатся. И не в том дело, что он хочет себя или кого-то другого прикрыть от ответственности. Такое впечатление, что он — все они там? — просто не помнит о данных когда-то обещаниях и утвержденных планах.

Реального контакта между ним и его собеседниками не возникает — он не отвечает на вопросы, хотя и говорит подробно и с цифрами. И речь не о том, что в ряде случаев он сознательно от вопросов уходит, как когда его спросили о законе об оскорблении власти, а он сказал, что он защищает национальные символы — флаг и прочее, а критиковать власть вовсе не мешает. Маловероятно, что он, действительно, не знаком с текстом закона и с уже имеющейся практикой его использования. Или когда объяснял высокие зарплаты чиновников и руководителей госкомпаний необходимостью выиграть конкуренцию за них на международном рынке труда — ну, не может он не знать, что «там» соответствующие зарплаты на порядок ниже.

Более серьезным представляется, что во многих случаях он и человек, задающий вопрос, остаются в разных регистрах.

Так, и где они, эти деньги? К специалисту-то не попасть. Интересно было бы поинтересоваться у спрашивавших — вы удовлетворены, вам теперь ясно?

Он, хотя его и побуждали к этому ведущие, не назвал никаких цифр в ответ на, может быть, наивные, но естественные вопросы — а когда же будет лучше? Он, и для меня это хуже много другого, ни разу не выразил сочувствия людям — понимаю, мол, что трудно, но потерпите, скоро вылезем. Когда, кстати?

Он ни разу не сказал, что в этом, мол, мы ошиблись, этого недооценили, этого не предусмотрели — поэтому все так трудно. Объективные, говорит, были некоторые процессы на рынках, ну и девяностые, конечно, как без них? Правда, сейчас у нас все нацелено, куда надо, национальные проекты, опять же, теперь все будет улучшаться. Не знаю, как другие зрители — не один же я все это смотрел — но я особой убежденности в его голосе не услышал.

О национальных проектах надо сказать особо. Путин их явно любит, они, говорит, все сделаны так, чтобы людям жилось лучше. Сетует, что граждане о них знают недостаточно. Но почему-то не объяснил, что это такое, хотя бы на примере какого-нибудь одного. Я, например, как не понимал, так и сейчас, все внимательно послушав, не понимаю.

Говоря об эффекте санкций и рассказывая, как многому мы научились, благодаря ограничениям (не исключаю, что позитив и вправду есть), он сказал, что мы, мол, потеряли 50 миллиардов долларов, а Евросоюз — 240. Цифры вызывают сомнения, но речь не об этом — он несколько раз повторил эти «50-240», как будто их потери хоть как-то оправдывают и смягчают наши.

Впрочем, они же враги. Несколько раз за время Прямой линии ведущие сообщили, что сайт подвергся DDos атаке из-за рубежа, но выстоял! Общение глубинного народа со своим лидером прервано не было. Я вздохнул с облегчением. Вместе со всей страной.

Были, конечно, и вовсе шокирующие вещи. Когда, например, президент не понял вопроса о сборе с помощью sms-сообщений денег на операции детям — похоже, ему такая практика вообще неизвестна. Или рассказанная им трогательная и печальная история о том, как в самом начале его служения какая-то пожилая женщина упала перед ним на колени и передала ему какую-то бумагу. Он передал помощнику, а тот потерял. И вот все эти годы ему стыдно за это. По человечески, понятно. Но ведь не вопрос — даже и сейчас по прошествии многих лет, а уж тем более тогда, восстановить, где точно это было, и найти эту женщину. Может, она жива до сих пор и все ждет милости?

Конечно, от самых неприятных вопросов Путина уберегли. Не спросили о пенсиях — не интересно никому, о Чемодановке. Не спросили и о 2024 годе — уйдет или опять останется?

Так наш авангард обозвали в одном из вопросов, но когда Путин зачитал вопрос, звучало это будто от него. Он, конечно, объяснил, что это не так, уже потом комментаторы от «Единой России» тоже объясняли, что совсем это неправильно и несправедливо, но мем, думаю, останется. Прежнее название — ПЖВ — несколько поистрепалось, а это динамичное, звучит красиво. С крещением, в общем, вас!

Вскоре после начала Прямой линии я ехал в электричке, смотрел все по телефону. Прошел весь поезд, все вагоны. Половина пассажиров сидит, уткнувшись в гаджеты — я смотрел, многие ли смотрят президента? Никто, я был один.