«Язык — в кризисе, фейсбук — на войне»

— Объявлена программа предстоящей Красноярской книжной ярмарки, которая вот уже тринадцать лет фиксирует главные гуманитарные тренды. Сейчас она посвящена «Локальным историям». Почему вам это кажется важным?

— Мне кажется важной возможность определить свою уникальность в большом мире через интерес к малой родине. Фонд Михаила Прохорова всегда поддерживал проекты, связанные с изучением местной специфики, и сейчас мы хотим зафиксировать новую тенденцию — подъем стихийного краеведения, поиск новой коллективной и индивидуальной идентичности. Изучение истории своего края, города, деревни, местных героев и традиций помогает консолидации общества, а не его распаду.

У нас процветает авторитарная модель управления, когда, кажется, что только сверхцентрализация способна удерживать территории, хотя на самом-то деле центробежные силы в такой ситуации работают очень мощно. А понимание ценности места, в котором живешь, локальная культура — это, напротив, важная интегральная часть большого пространства. Человек вписывает себя в местную историю, становясь частью большой. И это рождает идею гражданственности, идею нации. Знание своей страны необходимо для выстраивания того самого образа будущего, которого, как все говорят, у нас нет. Хотя, может быть, просто мы не с того угла смотрим или остаемся в плену стереотипов.

— Какие стереотипы вы бы хотели разрушить в первую очередь?

— Вечный припев: «Ну, народ у нас вообще ни на что не годный, ничего не хочет». Неправда.

Эти «малые» дела, теория которых была скомпрометирована советской властью (да и у нашей больше в чести парады и эффектность вместо эффективности) образуют то, что называется гражданским обществом. Подобная мирная самоорганизация — вовсе не альтернатива протестам в Екатеринбурге: и то, и другое говорит о росте гражданского самосознания. Люди перестали считать свой город государственной вотчиной, где власть время от времени подтверждает свое могущество парадами и маршами. Жители хотят участвовать в его преобразовании.

Удивительно, насколько система государственного управления негибкая, насколько она сама провоцирует конфликты на пустом месте. Количество атеистов, порожденное этим противостоянием, троекратно перекроет любые попытки пропаганды религиозных ценностей. Кстати, в стране возникло мощное экологическое движение, которое тоже говорит о фундаментальных сдвигах в нашем сознании. Упрекая людей в недостаточной политической активности, мы расписываемся в непонимании того, какими путями происходит солидаризация социума.

— А кто ее жаждет?Cолидаризация в сознании власти может привести к революции, а ее боится не только власть, но и народ.

— То, что общество, устав от ужасов столетия войн, не хочет потрясений, понятно. Вопрос в другом: возможна ли социальная эволюция в нашей стране — или опять ждать катаклизма. Меня обнадеживает гуманизация общества, идущая снизу. Посмотрите хотя бы, как меняются гендерные роли в семье. В моей юности увидеть отца с коляской было событием, тянущем на памятник. Заботиться о детях наравне с женщиной мог лишь подкаблучник и «немужик». Сейчас семейный выход это — ребенок на руках у мужчины, он кормит его из бутылочки, меняет памперсы, в песочнице вообще сплошные папы…

Взять хотя бы пример с автомобилистами, которые стали уступать дорогу пешеходам. И дело здесь совсем не в больших штрафах (наш народ такой ерундой не запугать), а в изменении отношения людей друг к другу.

Даже бурные дискуссии и протесты последних лет, связанные с домашним насилием, пытками в тюрьмах, полицейским произволом, бездушием властей и прочими проявлениями жестокости, свидетельствует о том, что для большой части наших граждан это перестало быть нормой. Это говорит о глубинной трансформации постсоветского общества. Мы же к нему предъявляем только претензии, позитивные тренды не считываются и не учитываются. Конечно, демонстрации очень нужны и важны как выражение общественного мнения, это наше конституционное право, но ими созидательная деятельность не может ограничиваться.

— Меня очень травмируют фейсбучные войны, но я все-таки за ними слежу, потому что по ним видно, как происходит столкновение разных этических платформ. Лучшая часть общества протестует против крепнущего авторитаризма, вступается за жертв государственного насилия — и это прекрасно. Тем не менее фейсбучные погромные кампании наглядно показывают, насколько сильна прививка авторитарной жестокости, хотя мы упорно не хотим этого за собой признать, а следовательно, и не стремимся изжить.

Да, это сегодня очень болезненный вопрос — бесконечные кампании против Нюты Федермессер, которую обвиняют в подыгрывании власти ради создания системы хосписов. Начинается: «Да, она делает замечательное дело, но…» — и дальше идут бесконечные упреки в том, что она, дескать, продалась Кремлю. Никаких иллюзий по отношению к этой власти у меня нет. Конечно, Нюта рискует, ее могут обмануть, дискредитировать, выбросить из проекта, даже если получится его создать, и т.д. Думаю, она не настолько наивна, чтобы этого не понимать. Многие критики справедливо замечают, что власть пытается ее использовать для поднятия собственной репутации.

Да, конечно, даже наша заскорузлая власть прекрасно понимает, что на медийных погромщиках далеко не уедешь, что для более позитивного имиджа нужно апроприировать и классиков, и современников для символической легитимации режима. И делает она это совсем небезуспешно: Лермонтов, конечно, оппозиционер, но патриот; Бродский, хоть и диссидент, но империалист. Недалек тот час, когда и Сахаров станет святым покровителем нынешней власти: ну слегка попутал наивного ученого бес в лице советской либеральной общественности, но он наш создатель водородной бомбы.

А вот мы — просвещенное сообщество — не боремся за наш символический капитал и легкомысленно отдаем его врагу. Конечно, власть стремится использовать авторитет и Нюты Федермессер, и покойной Лизы Глинки, но и они смогли использовать власть, навязав ей свою гуманистическую повестку как первоочередную государственную задачу. Разве это не своего рода победа?

Почему-то никто не задается вопросом: не жертво- ли это приношение?

А может быть, она умный и тонкий политик, понимающий, насколько для чиновников страх сгнить заживо в богадельне сильнее слов о коррупции и свободе слова в качестве аргумента для позитивных перемен. Ибо никто не застрахован от бедной и одинокой смерти. С моей точки зрения, Нюта подхватывает мощный низовой тренд — запрос на гуманизацию среды обитания.

— Изживание тоталитаризма, то есть апологии насилия, — очень сложный процесс. На уровне деклараций кажется, что мы его из себя «выдавили», но эта этическая система координат до сих пор доминирует в обществе. Иначе чем объяснить печальный парадокс, что такие деятельные и гуманистически ориентированные люди, как Нюта Федермессер, Чулпан Хаматова, Лиза Глинка и прочие, создающие большой объем общественного блага, с позиции протестного сообщества внезапно оказываются «чужими», «врагами всего светлого и прогрессивного». Не потому ли, что человеческая жизнь и достоинство на практике не являются для нас главным критерием для ранжирования граждан на «своих» и «чужих»? Мне кажется, что от Советского Союза нам досталась система ценностей, сформированная логикой гражданской войны, где демаркация проходит исключительно по политическим взглядам.

Складывается абсурдная ситуация, когда оппозиционный политик, идущий на выборы под флагом борьбы с коррупцией, всячески протестным сообществом приветствуется, а Нюта Федермессер, идущая туда же с идеей строительства хосписов, подвергается поношению. При таком скудном этическом инструментарии трудно добиться консолидации. Более того, нам грозит саморазрушительная война всех против всех, где каждый считает себя эталоном нравственности и сладострастно уличает других в моральном несовершенстве. Окей, если мы уверены, что нельзя ни при каких обстоятельствах иметь дело с коррупционной властью, тогда давайте посоветуем Нюте и иже с ней, как развивать общенациональные проекты в автономной от государства зоне.

В разгар «крестового похода» против Федермессер я наткнулась на комменты, где говорилось, что вообще не нужно ничего делать, чтобы не легитимировать эту преступную власть. Давайте подождем, когда приедет принц на белом коне, режим рухнет, и вот тогда-то займемся созиданием во всех сферах жизни. Удивительное человеколюбие, не правда ли? Не получим ли мы при такой системе ценностей очередного Чингизхана во главе государства?

— Этот вопрос обязательно нужно обсуждать, особенно в ситуации нарастающего государственного авторитаризма. Я призываю лишь подходить к этой проблеме хотя бы с позиции здравого смысла. Если следовать нынешней логике, то и Лотман у нас окажется соглашателем. А что, он ведь вместо того чтобы уйти в истопники, создал кафедру русской литературы в Тарту, сделал прекрасную академическую карьеру, был академиком РАН и, между прочим, членом партии. Каково вам такое суждение?

— Боюсь, перечисление их займет большую часть нашей беседы. Проблема в том, что в нынешней атмосфере истерии им трудно вести дискуссии. Любые попытки высказать свое мнение в качестве приглашения к диалогу привычно заканчиваются потоком оскорблений со стороны самой же просвещенной общественности. Предлагаю как первый шаг противостояния власти, не требующий особого риска, отказаться от сталинской риторической традиции и выработать новый язык учтивости при ведении общественных дискуссий. Собственно, это имел в виду Андрей Синявский, когда говорил, что у него с советской властью стилистические разногласия.

— Когда в 2012 году мне предложили вести авторскую программу о культуре на РБК, я долго убеждала руководство канала, что актуальнее говорить о системе ценностей, поскольку мы живем в обществе со сбитыми этическими ориентирами, и это позволяет власти легко дискредитировать любого человека и идею. Сегодня я радуюсь, что проблема новой этики становится магистральной в интеллектуальной активности общества. Печально лишь то, что в большом публичном пространстве серьезные обсуждения в обозримом будущем не предвидятся.

— С момента своего возникновения журнал «Новое литературное обозрение» ставил своей задачей модернизацию гуманитарного знания и включения российской научной мысли в мировой академический контекст. Когда мы в 2009 году делали юбилейный, сотый номер «НЛО» под названием «Антропология закрытых обществ», я заново сформулировала задачу всего гуманитарно-издательского концерна — исследование процесса формирования новой антропологической парадигмы, идущего в международной интеллектуальной среде.

— Появление множества дисциплин, для которых слово «антропологический» является определяющим, — говорит о пересмотре фундаментальных философских представлений о человеке. Мы живем в сложный переходный период, когда старые мировоззренческие категории теряют убедительность, а новая система координат пребывает в стадии становления.

— Научные и технологические революции последнего столетия смещают привычные границы между человеком и животным, жизнью и смертью, природой и цивилизацией. На наших глазах происходит очередное великое переселение народов, рушатся устоявшиеся представления о государстве и обществе, о структуре политической жизни, о гендерных ролях в семье. Это порождает у людей сильный душевный дискомфорт. Он приводит к различным социальным фобиям и взлету консервативных трендов как защитным механизмам от неведомых и потому устрашающих перемен. В общем, мы живем в интересное время, что же поделаешь…