От последней империи — к республике

Если спросить любого относительно образованного россиянина, какие государственные формы существовали на территории нашей страны за последние, скажем, 400 лет, ответом будет что-то типа Русского царства, Российской империи, Советского Союза и Российской Федерации. Что в целом верно, но, на мой взгляд, дает неполное представление о ходе отечественной истории и не позволяет нащупать ее возможные пути в будущем. Куда более многообещающим, на мой взгляд, может оказаться попытка проанализировать историю России в дихотомии империй и республик, учитывая как мировой опыт, так и некоторые существующие похожие классификации.

Россия давно была империей — как по масштабам, так и по способам формирования государства, но при этом ее имперские черты существенным образом отличались. С рубежа XV-XVI вв. Московское княжество (которое позднее стало именоваться Русским царством) начало масштабную экспансию, которую вполне можно назвать колониальной. К концу XVII в. русские захватили огромные пространства Сибири, а также сумели практически в то же самое время консолидировать контроль над бывшими историческими центрами Руси — прежде всего Новгородом и Киевом.

Собственно, Московия была в этом совершенно не одинока: тем же самым в XVII в. занимались все великие державы тогдашней Европы. То, что стало итогом данного предприятия, — Русское царство второй половины XVII в., — можно, на мой взгляд, назвать Первой империей: государством, созданным вокруг Московии и состоявшим из сложной расширенной метрополии и поселенческих колоний на Востоке. Военные эксперименты Петра I и формальное провозглашение Российской империи в 1721 г. мало что изменило в сути государства: оно оставалось состоящим из русско-малороссийского core и зауральской periphery — и было таковым, по сути, до конца правления Екатерины II, постепенно расширяясь на Запад в старые славянские земли, и на юго-восток через колонизацию североказахских степей.

Конец XVIII и начало XIX вв. стали переломным временем для большинства европейских империй, созданных одновременно с русской Первой империей. Они по большей части распались: освободились Тринадцать колоний, французы продали США Луизиану, Испания потеряла все латиноамериканские владения, кроме Мексики, Португалия — Бразилию. Если посмотреть на карту мира образца 1824 г., колониальных владений на ней почти нет (если не считать Сибири). Российская империя сохранилась, а европейские предприняли попытку реванша, направившись в Азию, а затем и в Африку. На этом этапе возникла совершенно иная имперская структура: колонизация уже была невозможна, новые владения захватывались силой и превращались в протектораты и possessions.

Россия приняла деятельное участие в данном соревновании, завоевав огромные территории, — от Финляндии и Польши на Западе до Кавказа и части Ирана на юго-западе, Туркестана на юге и Манчжурии на юго-востоке. Империя, которую русские начали создавать в первой трети XIX в., я бы назвал Второй империей, так как это была совершенно новая конструкция: империя, созданная не одной Московией, а всей Россией, и утверждавшаяся не расселением русских, а военным контролем над периферией par excellence. Главным отличием Второй империи от европейских колониальных систем было то, что в ней соединялись исходная метрополия, новые захваченные владения и поселенческие колонии, которые европейцами были до этого утеряны.

Подобная конструкция не могла быть устойчивой, так как являлась одной из форм сложносоставной империи, которая должна была балансировать между массой интересов составных частей, каждая из которых была несопоставимой с большинством других по масштабам и значению. Первая мировая война, послужившая перенапряжению сил самых разных империй, «обвалила» прежде всего все три сложносоставные империи — Российскую, Османскую и Австро-Венгерскую (Германская империя была таковой скорее по названию, так как серьезных инонациональных вкраплений внутри нее не имелось). Крах империи очень часто порождает республику — и именно это случилось в России в феврале 1917 г.

Первая республика стала вполне европейским государством по своим политическим и правовым основам — но столкнулась с экзистенциальным вызовом, которому она не могла противостоять по причине своей сложной «родословной». Вожди Первой республики, даже не будучи монархистами, оставались имперцами, предполагавшими, что форма правления может быть сменена в границах всей империи, — что было, на мой взгляд, невозможно по определению. Именно поэтому республика, вместо того чтобы распустить империю и сосредоточиться на изменении государственного устройства самой России, продолжила участие в войне, отменила решения Центральной Рады и финского Сейма об автономии Украины и Финляндии и продолжила жесткую политику в Средней Азии, зачищая остатки повстанцев после крупного восстания 1916 г.

Поняв невозможность сохранения империи в неизменном виде, большевики рискнули провести ее «переучреждение»: признав независимость Финляндии, утратив контроль над Украиной, Белоруссией, Закавказьем и значительными частями поселенческих колоний на Востоке, коммунисты в ходе ожесточенной гражданской войны добились того, что в каждой из частей бывшего единого государства к власти пришли поддерживающие их силы; в конце 1922 г. в результате уже достаточно формального акта был образован Советский Союз, который мы назвали бы Третьей империей (любые сходства с другим государством, носившим схожее название, заранее прошу считать случайными), так как методы управления страной не позволяли говорить о республиканских принципах, а центр, поселенческие колонии и жестко удерживаемые территории с превалирующим нерусским и неславянским населением продолжали существовать в рамках формально единого государства.

Фундаментальным отличием Третьей империи от двух предшествовавших была замена монархии квазивыборной системой власти — что, замечу, не так чтобы несопоставимо с имперской формой управления периферийными территориями (стоит напомнить, что самозабвенно воевавшая в 1950-е и 1960-е годы за сохранение своих колоний Франция и вовсе была республикой). Еще одним важным отличием была формализация различий в статусе имперских территорий и разделение империи на ту часть, которая, собственно, составляла Первую империю (границы РСФСР практически полностью повторяли рубежи Русского царства времен царя Алексея Михайловича) и ту, которая была присоединена в период перехода от Первой ко Второй и в годы расцвета Второй империи.

Холодная война, множественные конфликты на мировой периферии и, наконец, безнадежная попытка оккупации Афганистана привели к крушению империи по канонам, близким к революции в феврале 1917 г. В этот раз, однако, несомненным достоинством Второй республики стал бескомпромиссный роспуск империи (что было неизбежно еще и потому, что период колониального владычества за прошедшие десятилетия ушел в прошлое и во всемирном масштабе).

Российские демократы в 1991 г. признавали суверенитеты бывших периферийных республик со скоростью, которой позавидовали бы члены ленинского СНК, но следует заметить, что и в этот раз они были непреклонны в том, что касалось отдельных территорий внутри собственно России, сколь бы случайно они там ни оказались (та же Чечня, например, ни в каком смысле не могла считаться частью Первой империи, на статус исторической наследницы которой должна бы претендовать Российская Федерация, она же Россия).

«Неуютность» Второй республики, на мой взгляд, порождена именно старинными имперскими реминисценциями: насколько безразличны для ее руководства судьбы наследников Хивинского и Кокандского ханств, присоединенных на излете Второй империи, настолько же важны перспективы той же Украины, сближение с которой, собственно, и привело к возникновению Первой. «Пролетарская идеология» и «интернационализм» Третьей империи также сейчас никого не волнуют, в то время как судьбы русского Патриаршества, освятившего своим появлением первую волну имперской экспансии, заботят сверх любой приличной меры.

Конечно, суета кремлевских обитателей ни в коей мере не может восприниматься как реальная попытка имперской реставрации, которая в современных условиях невозможна ни практически, ни теоретически (не зря же говорил мудрейший Филофей, что в четвертый-то раз ну уж никак), но определенные выводы из нее сделать можно.

Выводы из всего сказанного, да и из происходящего вокруг очевидны:

- российские имперские практики находятся сегодня в фазе очевидной деструкции; - референтной точкой для сторонников имперской идеологии является Первая империя как последний рубеж отступления; - республиканские принципы вступают во все больший конфликт с имперскими устремлениями, как это бывало и прежде, но шансов на восстановление империи в сузившихся границах практически нет (Зимний дворец никогда не платил дани жителям горских аулов, а источником богатств и могущества империи всегда было тягловое население метрополии, а не поставки сибирской пушнины).

Современная Россия слишком гипертрофирована в системе координат «метрополия-периферия», чтобы управляться имперскими методами. Поэтому впереди, на мой непросвещенный взгляд, существует только одна перспектива — появление Третьей республики, полностью свободной от имперских черт и предполагающей то радикальное переучреждение страны, которое не удалось (да и не могло удаться) совершить лидерам Первой. Без такой трансформации Россия будет все дальше опускаться в архаику, а судьба ее будет становиться все более незавидной.