Малыш и Афоня действовали совместно с положенцем изолятора (назначается вором, следит за соблюдением «воровских законов», ведет переговоры с администрацией) Евгением Рожковым (кличка Рожок, ныне осужден за бандитизм, убийство, разбой, сбыт оружия на 24 года и 6 месяцев лишения свободы, из которых 15 лет Рожок должен провести в тюрьме, а оставшийся срок в колонии особого режима) и другими криминальными авторитетами. И, что самое главное, — все вменяемые следствием преступления криминалитет вряд ли мог совершить без активной поддержки руководителей и сотрудников СИЗО-4. «Новая газета» в 2016 году неоднократно писала об этой воровской «малине». Во многом благодаря именно этим публикациям и было возбуждено уголовное дело против сотрудников изолятора и правящего криминалитета в СИЗО-4.

И вот 13 марта судья Бабушкинского суда Антон Мартыненко на основе вердикта присяжных должен огласить приговор. По всей видимости, Малыш в этот же день выйдет на свободу. (Адвокат Малыша — бывший журналист Мария Эйсмонт).

В декабре 2015 года меня как члена ОНК Москвы заинтересовала череда странных смертей в самом большом изоляторе Москвы СИЗО-4. Меньше чем за два месяца там скончались в разных камерах на двух соседних этажах пятеро заключенных (Галыгин, Ташкетбаев, Григорьев, Ширяев, Кузьменко), а еще двое совершили суицид.

У одного, мол, болело сердце, у другого — гайморит, и он задохнулся во сне, у третьего вообще ничего не болело, но он упал со второго яруса, ударился головой и умер.

Сотрудники изолятора тоже убеждали членов ОНК в случайности произошедшего. Но я им не поверила и нашла в психиатрическом отделении Бутырки одного из совершивших попытку суицида в СИЗО-4 Кирилла Пратько (осужден на 19 лет за производство и распространение наркотиков).

Вечером 1 декабря 2015 года Пратько неожиданно перевели в камеру № 307, в которой находился положенец Евгений Рожков. По словам Пратько, Рожок потребовал с него 500 тысяч рублей. «Я сказал ему, что брат присылает мне ежемесячно по восемь тысяч, из них пять я отдаю «на озеленение Луны» (то есть в общий котел). Больше у меня нет», — рассказывал мне Пратько. Но Рожок поставил условие: «Или полмиллиона, или пойдешь в «петушатник». Чтобы спастись, Кирилл Пратько нанес себе ножевые ранения.

Кстати, об аналогичных угрозах Малыша другим заключенным, то есть о переводе в «петушатник» в случае отказа платить деньги или за употребление наркотиков, на суде присяжным рассказывала и представитель обвинения — прокурор. Правда, почему-то «петушатники» она называла «шерстью». Для сведения прокурора: «шерстяными» называются камеры, в которых содержатся заключенные, сотрудничающие с администрацией.

Как удалось мне тогда выяснить, вымогательство денег у заключенных в СИЗО-4 было поставлено на поток. Прежде всего, вымогались деньги у обвиняемых по ст. 228 (наркотики) и ст. 159 (мошенничество). Суммы варьировались от 300 тысяч до полутора миллионов рублей. Как неоднократно повторяли прокуроры, Рожок, Малыш, Афоня, Паша Люберецкий (Павел Матвеев, член Люберецкой ОПГ, осужден на 15 лет строгого режима за бандитизм, разбой, незаконное хранение оружия, убийство) и другие элитные арестанты могли свободно передвигаться по изолятору. Когда блатным надо было пойти в другие камеры, чтобы порешать свои дела, они звали оперативников, и те открывали им нужные камеры, а сами стояли за дверью на шухере. «Согласно сведениям о переводах Щипанцева из камеры в камеру, мы видим, что он свободно передвигался по изолятору, как по пионерлагерю, — говорила в подтверждение написанного мною три года назад на страницах «Новой» прокурор на процессе Малыша и Афони. — И вообще было непонятно, кто кого сопровождает — то ли оперативные сотрудники Щипанцева, то ли Щипанцев выгуливает оперативных сотрудников».

Началось это, по словам заключенных, еще со времени, когда положенцем в СИЗО-4 был заключенный по кличке «Не буди» (Михаил Михайлов, лидер Люберецкой ОПГ, в которую входил Щипанцев. После вынесения приговора 30 июня 2015 года Михайлов был переведен из СИЗО-4 в Бутырку в камеру для пожизненных). Все происходило в присутствии и при помощи сотрудников изолятора. Прежде всего, оперативников Владимира Клименко (продолжает работать, пошел на повышение — переведен в аппарат УФСИН по Москве), Григория Сморкалова, Юрия Русановского, Александра Ксенофонтова

Некоторые оперативники, по словам заключенных, и сами вымогали у арестантов деньги за то, «чтобы с ними (с арестантами) было все нормально» в изоляторе. Сумма ежемесячной платы составляла от 15 до 50 тысяч рублей.

Кстати, один из бывших заключенных СИЗО-4 Ильдар Абдрахманов говорил мне (и такие же показания, по его словам, он давал следователям) о вымогательстве у него денег опером Юрием Русановским. Я опросила бывшую сотрудницу Абдрахманова Юлию, которая под аудиозапись подтвердила мне, что она лично по просьбе Абдрахманова передала Русановскому купленный ею мобильный телефон и десять тысяч рублей. По словам Абдрахманова,

Кроме того, по указанию Рожка или Малыша оперативники выводили нужных им заключенных в сборное отделение на первый этаж, где Рожок, Афоня, Малыш, Паша Люберецкий и другие избивали заключенных, требуя деньги.

Об этом говорили и прокуроры на процессе, и именно такие показания давал следствию бывший арестант СИЗО-4 Роман Мыланщук, которого вместе с другими заключенными в последних числах декабря 2015 года вывели на сборку. Малыш их избивал и требовал с каждого по 100–150 тысяч. «Оперуполномоченный и двое сотрудников режима в это время находились за дверью, всё слышали, в том числе и крики о помощи, но ничего не предпринимали, периодически смотрели в глазок, на что Щипанцев им говорил «у нас все нормально» и продолжал избивать». Родственники Мыланщука переводили на указанные Малышом и Афоней карты крупные суммы денег («Новая газета» публиковала скрины этих переводов). Однако следствие так и не учло показания Мыланщука.

О доставке по требованию Малыша заключенных в сборное отделение для избиения и вымогательства говорили прокуроры и на заседании суда.

Телефоны, сим-карты и наркотики поставлялись в СИЗО-4 централизованно — через Сашу-майора, который затем все это передавал Рожку для продажи заключенным. Саша-майор — это, как я уже писала, Александр Ступин, бывший начальник оперотдела, уволен по собственному желанию. Против Ступина возбуждено уголовное дело за вымогательство с причинением тяжкого вреда здоровью потерпевшего и превышение должностных полномочий с причинением тяжких последствий. Сейчас он находится под домашним арестом, своей вины не признает. Его дело сейчас слушается все в том же Бабушкинском суде. Деньги, которые вымогали Рожок и его команда, родственники заключенных переводили на КИВИ-кошельки, привязанные к определенным номерам телефонов, которые были закреплены за камерами. Затем деньги с этих счетов переводились на счета жен Рожка и Афони.

Кстати, прокуроры на суде особо обращали внимание на привилегированное положение Малыша в изоляторе (его камеру они назвали «золотой»), которое ему создали сотрудники СИЗО. Сотрудники — это начальник изолятора Алексей Хорев (тот самый подполковник внутренней службы, который расхаживал по изолятору в короткой черной майке с толстой золотой цепью на шее. После статей в «Новой» Хорев вынужден был уйти на пенсию, к уголовной ответственности привлечен не был. Сейчас работает начальником отдела по работе с филиалами спортивного клуба ЦСКА.

Это уже упомянутый Ступин, по чьему указанию Малыш в любое время суток мог свободно передвигаться по изолятору, заходить в любую камеру и тренироваться в спортзале. Ступин снабжал Малыша спортивным питанием, а тот, в свою очередь, тренировал Ступина. И надо сказать, майор Ступин достиг успехов: в жиме лежа на открытом чемпионате России в 2015 году Ступин выполнил норматив мастера спорта. «В свободное от службы время он (Ступин) усиленно занимается спортом, чтобы в будущем добиться еще больших успехов, тем самым показать своим соперникам, что в уголовно-исполнительной системе служат настоящие атлеты», — сказано на сайте московских тюремщиков.

Это опера Ксенофонтов и Сморкалов, которые в случае проверок выносили из камер блатных огромные пакеты с запрещенными предметами (это были в том числе конфорки, кофеварки и т.д.) и относили их в кабинет к Ступину. После окончания проверок вещи возвращались обратно (об этом говорили прокуроры на процессе Щипанцева–Афанасьева).

Делали они это обычно рано утром, когда приходящие на работу опера тщательно не досматриваются.

Как было сказано выше, против Ксенофонтова возбуждено уголовное дело, а вот в отношении Григория Сморкалова судьба оказалась благосклонней: он просто уволился из СИЗО-4 и вернулся в родной Киров. Уголовное дело против него возбуждено не было. Хотя, как рассказывали мне заключенные СИЗО-4,

он же по требованию Рожка или Малыша отправлял заключенных в «петушатники», вымогал деньги у арестантов, заставлял писать ложные объяснительные.

Заключенный СИЗО-4 Сергей Калинин рассказывал мне, что в один из дней он и еще несколько его сокамерников плохо почувствовали себя, написали заявление в медсанчасть, «чтобы врач посмотрел, таблетки дал».

И здесь я перехожу к еще одной персоне, обеспечивавшей комфортное существование криминала в СИЗО «Медведь», — это фельдшер Ирина Райская.

Как рассказывали мне заключенные,

По словам заключенных, Ирина Вячеславовна оказывала медицинскую помощь заключенным лишь с позволения Малыша.

Чтобы получить направление в больницу «Матросской тишины», по словам заключенных, тоже нужно было получить согласие Малыша. Райская беспрекословно подчинялась Щипанцеву. Как сказала на процессе прокурор, между Малышом и Райской были не любовные отношения, а так называемые приятельские. В приговоре Райской их отношения с Малышом названы «внеслужебными».

Летом и осенью 2015 года Малыш дважды просил старшего лейтенанта внутренней службы Ирину Райскую приобрести в аптеке для него таблетки от повышенного давления, для нормализации работы печени, витамины и средство от грибка на ногтях. Малыш сказал Райской, что наличных денег у него нет, поэтому он переведет ей деньги на карту. Но деньги перечислял не Малыш, а друзья и родственники доверенных заключенных. В первый раз на приобретение лекарств Райская получила от Малыша 15 тысяч рублей, во второй раз — 40 тысяч.

Именно на счета родственников приближенных к криминалу заключенных поступали деньги, которые Малыш, Рожок, Афоня и другие силой и угрозами заставляли сидельцев платить им в виде оброка (об этом неоднократно заявляли как сами заключенные, так и их родственники). Эти деньги шли не только на покупку лекарств для Малыша и взятки Райской, но и на выплаты Саше-майору, и на финансовую поддержку семьи Малыша.

По словам прокурора, в 2015 году доверенные лица Малыша более десяти раз обналичивали со счетов суммы от 150 до 300 тысяч рублей. И эти деньги, по словам прокуроров, по указанию Малыша отдавались Ступину. Райская также по просьбе Малыша переводила родственникам Щипанцева крупные суммы денег: сыну Щипанцева — 70 тысяч рублей, матери жены Щипанцева — 120 тысяч, жене Щипанцева — 210 тысяч. Прокурор на суде говорила, что, по ее мнению, Щипанцев хотел везде иметь своих людей: «Его связи распространялись, словно паутина, по всему следственному изолятору, тем более с учетом того, что он пребывал там шесть лет — с 2010 по 2016 год».

В декабре прошлого года Бабушкинский районный суд в особом порядке рассмотрел дело Райской по статьям о получении взятки и превышении должностных полномочий. Наказание — три с половиной года условно и лишение звания старшего лейтенанта. После увольнения из СИЗО-4 Райская работала в ООО «Добрый доктор», а сейчас трудится консультантом в аптечной сети «Мобилфарма».

В связи с этим приговором у меня возникают вопросы: почему фельдшер Райская не наказана за неоказание медицинской помощи заключенным, о чем неоднократно говорили арестанты СИЗО-4? Разве Райская вместе с другими сотрудниками СИЗО, а также с Рожком, Малышом, Афоней не была частью ОПГ (организованной преступной группы)? И, кстати, поначалу Следственный комитет собирался возбуждать уголовное дело по СИЗО-4 именно по статье об организации ОПГ (ст. 210 УК РФ), где наказание вплоть до пожизненного, но потом почему-то все пошло не так. Но о следствии чуть позже.

Сейчас я хочу остановиться на эпизоде со смертью заключенного Ширяева. Именно по этому пункту обвинения (ч. 4 ст. 111, «умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего», предусматривает наказание до 15 лет) присяжные оправдали и Щипанцева, и Афанасьева.

На суде по делу Щипанцева прокуроры говорили, что в изоляторе существовал запрет, введенный криминалом, на пронос в СИЗО наркотиков. Мол, это была договоренность криминала с руководством изолятора. Да, договоренность была: запрещалось «затягивать» в изолятор наркотики через продуктовые передачи, якобы чтобы не подставлять родственников. Но это не значит, что в «Медведе» не было наркоты.

«Наркотиков здесь хватает, — рассказал мне один из заключенных СИЗО-4. — Метадон и героин. То, что любят ребята. Это даже не любовь, это — рычаг. То есть ты на крючке, с тобой гораздо легче работать. Это для общей массы — запрет. Только белая кость потребляет. Здесь ничего не покупается. Это — угощение. Я знаю человека, он не имел к наркотикам отношения. Встречаю через полгода… что с тобой? Расскажи правду. Да ты ж колешься! Кто тебе дал первый раз попробовать? Ага, мне все понятно. Он это делал не сам, а по команде. Подсаживают».

Как неоднократно рассказывали мне арестанты СИЗО-4, поставка наркотиков в изолятор контролировалась Рожком. Поэтому попытки родственников передать наркотики через продуктовые передачи жестко пресекались положенцем и его командой. Если в бюро передач обнаруживали наркотики в продуктах, то об этом сразу же сообщалось Рожку и Малышу. Они тут же шли в камеру, которой предназначалась передача, и, как любит выражаться Малыш, «били до поноса». Но иногда сотрудникам изолятора не удавалось обнаружить наркоту в продуктах, и она доходили до адресатов.

Именно так, через продуктовую передачу, в ноябре 2015 года заключенные Леонид Ширяев и Никита Нистратов получили метадон. Метадоном были пропитаны сухари. Ширяев с радости объелся сухарей, и у него случился передоз. Всю ночь сокамерники пытались привести его в чувство. На утренней проверке сотрудники изолятора обнаружили его в состоянии передоза и велели отнести в медсанчасть к Ирине Райской. И вот здесь я хочу задать вопрос прокурорам: почему вы не вызвали в суд для дачи свидетельских показаний бывшего заключенного СИЗО-4 Ильдара Абдрахманова? Ведь его фамилия есть в списке свидетелей!

Вот письменные свидетельства Абдрахманова, которые он мне передал, находясь в СИЗО-4:

Прокурор на суде тоже говорила, что после убийства Ширяева в 313-ю камеру переводят Рожка с Афоней. После этого девять сидельцев камеры как под копирку дают показания, что Ширяев упал со второго яруса кровати и ударился затылком. Теперь становится понятным, почему, когда мы, члены ОНК, опрашивали сокамерников погибших в СИЗО-4, они говорили нам одно и то же. Возможно, Рожок с Афоней для обработки свидетелей побывали не только в камере Ширяева, но и в камерах других странным образом погибших в СИЗО-4 заключенных.

Фельдшер Райская делает запись в медицинской карте Ширяева, что он получил черепно-мозговую травму в результате падения на пол со второго яруса кровати. А прибывшей в СИЗО бригаде скорой помощи сотрудники изолятора изложили другую версию произошедшего, сообщив, что Ширяев упал с четвертого этажа.

Кстати, по свидетельствам заключенных СИЗО-4, сотрудники изолятора вызывали скорую лишь в крайних случаях. Да и оперативники в приватных беседах признавались, что если скорая забирает заключенного с передозировкой или травмами, то им, оперативникам, нужно разбираться, откуда наркотики, как получены телесные повреждения, кто избивал, а все это плохо влияет на статистику. А ведь, как известно, СИЗО-4 называло себя «одним из лучших изоляторов России». Поэтому никакой скорой. «Умер в СИЗО, да и хрен с ним. Нет тела, нет дела!» — любили повторять в СИЗО «Медведь».

Однако вернемся к свидетелю Нистратову, о котором рассказал заключенный Абдрахманов. Действительно, после моих статей в «Новой газете» Малыша перевели в СИЗО Зеленограда, а Рожка — в изолятор Сергиева Посада. А вот Никиту Нистратова в первых числах февраля 2016 года из СИЗО-4 направляют в СИЗО-3 г. Москвы, а потом на основании постановления следователя 4-го отдела СС УФСКН РФ по Москве освобождают под подписку о невыезде. И это весьма странное освобождение, с учетом того, что он неоднократно судим.

В истории с освобождением Нистратова есть еще один важный момент. В начале 2016 года, то есть когда он находился в СИЗО-4, ему достается по наследству квартира в Зеленограде. Нистратов, будучи в СИЗО, ее продает за 4 миллиона и из этих денег, по имеющейся у меня информации от заключенных, миллион отдает Малышу. И вдруг чудесным образом выходит на свободу под подписку. Но на свободе Нистратов пробыл чуть более четырех месяцев. Он неоднократно не являлся на заседания суда и в конце концов был взят под стражу. Бабушкинский районный суд в январе прошлого года приговорил его к 11 годам строгого режима.

И, насколько мне известно, он очень хотел дать показания. Тогда почему прокуратура не настояла на доставке в суд этого свидетеля из мест лишения свободы?

История про миллион от продажи квартиры Нистратова — это не исключение. На суде сами прокуроры рассказывали, как Малыш силой и угрозами вымогал у заключенного Бортникова комнату в Москве. По данным следствия, Ступин сообщил Щипанцеву, что у заключенного Бортникова есть комната в Москве. После этого Бортникова переводят в камеру к Щипанцеву. Через некоторое время в изолятор приходит нотариус, и Бортников оформляет акт дарения квартиры на доверенное лицо Щипанцева.

Малыш в обмен на дарственную якобы пообещал Бортникову квартиру в ближайшем Подмосковье и досрочное освобождение в зале суда. В итоге Бортников, выйдя на свободу (по окончании срока, а вовсе не досрочно), остался бездомным.

Будучи членом ОНК Москвы, мне неоднократно поступала информация о вымогательстве криминалом квартир в СИЗО-4. Но до суда дошел всего один эпизод. Я уверена, что информация о насильственном переоформлении квартир у следствия тоже была.

И поначалу старший следователь 2-го управления по расследованию особо важных дел (преступления против государственной власти и в сфере экономики) следственного управления ГСУ СКР по Москве Денис Кондратенко очень рьяно взялся за расследование. Как я уже сказала выше, речь шла о возбуждении уголовного дела по статье об организации преступного сообщества. Но очень быстро дело передали другому следователю — Аббязу Пякшеву, и с делом начали происходить странные вещи. Из него стали выделяться отдельные производства, эпизод за эпизодом. В итоге за два года расследования до суда дошли обвинения в отношении всего четырех сотрудников изолятора.

Начальник изолятора Хорев (о котором на суде много говорили прокуроры), его заместитель по оперативной работе Горбачев (который после увольнения из СИЗО-4 возглавил СИЗО-5 Москвы), положенец Евгений Рожков и другие криминальные авторитеты оказались вне уголовного преследования.

Почему расследовалось только убийство Ширяева? Почему не дана юридическая оценка принуждения к суициду двух заключенных изолятора (произошедшее в тот же период), в том числе совершившего попытку самоубийства Кирилла Пратько?

Из 126 свидетелей в суде были допрошены не более десяти. В том числе не был опрошен ключевой свидетель по факту убийства Ширяева Никита Нистратов. Кому выгодно слить дело по четвертому изолятору?

В последнем слове Малыш был немногословен, сказал, что все, что ему вменяется, — это не его. «Прокурор говорит, что я сатана… Вы меня видите, я таким не являюсь. За долгие годы, проведенные в камере СИЗО, я не потерял человеческого лица, на моих руках нет крови. Моя судьба и судьба моей семьи сейчас находится в ваших руках. Я вас прошу распорядиться ею правильно. Большое вам человеческое спасибо за большую работу, которую вы провели».

Надо сказать, Серей Щипанцев умеет произвести впечатление. Когда я впервые пришла к нему в камеру СИЗО-4, то он тоже хотел казаться таким добрым великаном.

Так и сейчас: присяжные оправдали его по факту нанесения тяжких телесных повреждений, повлекших смерть заключенного Ширяева, по факту вымогательства жилплощади у заключенного Бортникова, но вынуждены были признать виновным по фактам взятки должностному лицу — фельдшеру Райской. И то, видимо, только потому, что Райская призналась в получении денег от Щипанцева и уже осуждена тем же Бабушкинским судом.

И в колонии № 4 Владимирской области, где Малыш отбывал срок за ограбление обменного пункта, к Щипанцеву подошли с большим сочувствием. Спустя всего три месяца пребывания в колонии он обратился в суд за УДО. Вязниковский городской суд принял решение освободить Сергея Щипанцева. И решение это принимал не рядовой судья, а председатель Вязниковского городского суда, председатель Совета судей Владимирской области, член президиума Совета судей Российской Федерации Ольга Черненко. Правда, выйти на свободу Малышу помешало возбужденное уголовное дело по факту совершенных им преступлений в СИЗО-4.

Будучи членом ОНК Москвы, осенью 2016 года я навестила Малыша в «Кремлевском централе» и спросила, как ему удалось получить УДО, может, за хорошую работу?

— Я в колонии вообще не работал, ни дня. Я там участвовал в спортивных соревнованиях по жиму лежа (да-да, тот самый жим лежа, которому Малыш учил Сашу-майора в СИЗО «Медведь». — Е. М.). Три раза участвовал, три раза победил. Поэтому у меня была положительная характеристика.

— А разве у вас не было выговоров в СИЗО-4?

— Ну были. Десять выговоров за шесть с половиной лет. Я считаю, что это немного. Но с меня их сняли. Через полгода выговор гасится. А в колонии у меня не было выговоров, только благодарности.