Его отговаривали ехать в ЦАР, но это бесполезно. Зачем-то ему нужно было ехать. Снимать. Говорить о том, о чем говорить не принято. Влезать в ад войны. Не чужой. Потому что чужих войн не бывает.
Режиссер Александр Расторгуев — один из самых талантливых документалистов современности с абсолютным слухом к правде. Отчаянный экспериментатор, создавший свой метод неигрового кино. Можно даже сказать, революционер. В «Родине», почти двадцатипятилетней давности картине, он снимал одним планом — наблюдение за разрушающимся домом. Каждый его фильм был и поиском киноязыка, и погружением в философию жизни, в сердцевину жизни. Прорывом во внутреннее пространство человека.
Его режиссерский взгляд – пристрастный, любящий, сострадающий. Камера невыносимо близко, у щеки…
Виталий Манский сказал как-то, что Расторгуев сам себя загоняет в точку безвозвратности:
«…сам содрал с себя кожу и теперь испытывает невыносимую боль даже от дуновения ветра. Он сам подставляется подо все удары окружающей его жизни. С ним невозможно ни о чем договориться — это его и достоинство, и недостаток одновременно».
Парадокс Расторгуева в том, что он не умел подлаживаться, «вписываться», принимать лживые обстоятельства жизни, к которым мы вроде бы уже притерпелись. Поэтому ему так трудно было найти «правильное место работы». Он вообще был не способен к компромиссам. Даже в чем-то второстепенном. Недавно мы были с ним в жюри, большинством проголосовавшим за фильм, который Расторгуев не считал возможным награждать. Он не вышел на церемонию.
А потом написал мне: «Я взял пример с «Новой газеты», которая всегда славилась своей принципиальностью».
Его «Чистый четверг» — чистая поэзия, при этом одно из самых значительных высказываний о современной войне. Посмотрев его, Александр Сокуров позвонил режиссеру и сказал, что преклоняется как коллега и его соотечественник:
«В этом фильме я почувствовал глубокую родственность мою с ним — во взгляде на войну, на современную Россию, на природу кинематографического мышления. Меня ошеломила художественная зрелость, подлинный, нефальшивый гуманизм, в котором нет ничего от дешевого публицистического пафоса».
Пафос и Расторгуев вообще вещи несовместные. Его кино – «жар нежных», он впускал в себя боль других. В документальной саге «Срок» история протеста, его романтическая составляющая, сгущается в личную историю взаимоотношений. Документальный роман о мгновенных и бессрочных чувствах и страстях короткой несбывшейся революции.
Фото: РИА Новости
Тратил себя ради других. И к окружающей нас реальности относился с повышенным чувством ответственности. Личной ответственности «за угасающую энергию правды». Я его спрашивала, ну не бесполезно ли уже ходить на митинги? Он отвечал: «Надо собирать себя и идти. Пусть с самоиронией, пониманием бессмысленности поступка. А то они там, наверху, охамели вовсе».
В их с Костомаровым экспериментальной картине «Я тебя люблю» ручные камеры раздали всем героям. И к каждому из них Саша относился особенно, каждого «принимал близко к сердцу». Говорил мне:
«Ведь эти пацаны, фиксирующие свои «любовные впечатления», на своем засранном заводе даже не работают. Нет стимулов к работе. Зарплата 2,5 тысячи рублей — низость. Это благополучие власти и брошенность пацанов, которых власть призывает в армию, чтобы ее защищать. С которых берет налоги. На которых рассчитывает, что они нарожают ей детей… Власть на них надеется, но ничего для них не делает. Убери это противопоставление, оставив только историю бытовых отношений парней с девчонками, картина мира уплощится».
«Если волею судьбы совпадешь с внутренней надобностью играющих наверху людей — можешь выскочить на поверхность «пластилиновой колбасы». Если будешь копаться в собственном пространстве, экспериментировать, поднимаясь над самим собой, — трудно… Но сверхзадача художника в том, чтобы… ну как сотовая связь. Есть спутник, принимающий сигнал, потом распределяющий его на все наши «трубки». И чем больше «трубок» видит, тем больше его эффективность. Художник — такой спутник. Но у спутника должна быть прописка здесь, на земле. В безвоздушной среде он способен лишь менять «правый фланг» на «левый».
Наша безвоздушная среда устроена так, что выталкивает, отторгает художников свободных, существующих на пределе, ориентирующихся только на внутренний голос, на правду.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»