Дальше я просила у нее прощения, мы обнялись, она вытирала мои слезы, утешала, говорила, что я ни в чем не виновата, что они не спрашивают нас, когда принимают решения развязывать войны, что ее муж летел тем же воздушным коридором за два часа до трагедии и что она была в таком ужасе, когда не смогла сразу дозвониться до него. «Понимаешь, у нас ведь трое маленьких детей…» — тут заплакала она, и я опять задохнулась, и мы опять обнялись.

Вина и стыд. Эти сильные чувства переживать в одиночку особенно тяжело.

Так как дело было в Таиланде, то вечером я позвонила моему другу Мише Войтенко, который на тот момент жил там уже пять лет (с тех пор, как вынужден был бежать из страны, потому что ему всерьез угрожали за его журналистскую деятельность). Миша рассказал, что ходил в этот день к австралийцам (у них там есть австралийская община) просить у них прощения (австралийские граждане тоже были среди погибших пассажиров).

это мне говорил человек, который уже столько лет жил не в России и покинул ее не по своему желанию.

А через несколько дней вышел тот самый номер «Новой», на обложке которого — «Vergeef ons, Nederland» («Прости, Голландия»). Это было очень важно тогда — знать, что ты не один.

И вот четыре года спустя я достаю из рюкзака этот номер с пожелтевшими краями и круглыми дырками по краям — предпоследний экземпляр, который мне выдали в нашем газетном архиве перед моей поездкой в Нидерланды. Стыд и вина за четыре года никуда не делись. Потому я и взяла этот номер с собой.

И вдруг случилось. Из всех голландцев вокруг я выбираю простого и милого человека — Пейтера. Мы стоим посреди большущей теплицы, вокруг нас грядки с петуниями, я держу перед собой газету, Пейтер молча смотрит на нее и вдруг ладонями начинает растирать руки — у него мурашки.

Пейтер хоть и владеет этой теплицей, но работает на равных со всеми. Он в резиновых сапогах, на коленях его голубые джинсы испачканы землей. Он усаживает меня на стул, варит кофе и начинает расспрашивать про Россию.

Говорит, что следит за новостями и с самого начала был уверен, что за трагедией «Боинга» MH17 стоит Россия, поэтому последний доклад международной комиссии его не удивил. «Удивительно, как ваши власти врут. Как же это так?! Я этого не понимаю. Если Россия не ответит никак на наше приглашение в суд, то что можно сделать? Не воевать же! Это вообще так глупо. Такой у нас маленький земной шар. Такие мы микроскопические в космосе. Ну как же так — что мы поладить друг с другом не можем? Я гуманист, понимаешь? Я думаю, гуманизм — это высшая форма человеческого развития». Вот что сказал мне в деревне где-то под Гаагой Пейтер, владелец теплицы, в которой он выращивает петунии и анютины глазки.

Оказавшись в этой голландской деревне в общем-то нечаянно, я не спешила говорить людям, откуда приехала. Но когда спрашивали в лоб, приходилось отвечать. «From Russia with love?» — переспросила одна женщина, и это могло бы прозвучать злой иронией, но женщина просто шутила, в этом не было сомнений. Они вообще все были очень добры и страшно миролюбивы. Более того — они смотрели футбол! Я этого не ожидала. Думала, им неприятно, думала, будут бойкотировать. Но как сказал мне один голландец, «возможно, у вас плохое правительство, но футбол — хорошая игра».

Я перестала вжимать голову в плечи. Разговорилась.

«Россия — это, конечно, проблема, но есть проблемы и поважнее, — сказал мне друг Пейтера Фрэнк. — Тут и с Америкой непонятно, и с Англией, и мигранты, и мусор в океане… Правительству в Европе сейчас многие не доверяют. Я не доверяю. Вот они громкое заявление сделали — доклад этот. Я думаю, они и правда были уверены, что справятся. Но ведь вскоре примолкли. Скорее всего, поняли, что не справятся. А кто с ней справится, с Россией? Поэтому вряд ли будут виновные наказаны».

Это был единственный встреченный мною скептик. Остальные раз за разом с уверенностью повторяли, что их правительство доведет все до конца. Конечно, говорили они, это займет много времени: нужно сделать все по закону, собрать все доказательства, но рано или поздно они сделают это, они не остановятся. Вот что говорили мне голландцы:

— После того как немного прошел первый шок, главный вопрос был: кто же это сделал? Кто виновен? И они начали показывать друг на друга, и нам стало вообще непонятно. Про войну, про Украину мы до этого не слышали.

— Тяжелее всего было то, что это не авария, не стихия, а что кто-то злой и сумасшедший взял и своими руками это сделал.

— Почему ваши власти не могут признать правду? Это непонятно. Ложь даже хуже, чем сам факт гибели.

— Сначала страшный шок был, смотрели новости неделями. И так трудно было поверить, что это реальность. Мы смотрели на фотографии этих боевиков на фоне обломков, одну особенно помню — как он в руке несет игрушечного медвежонка. Ужас.

— Мы маленькая страна. Так что всех эта трагедия очень задела. Даже если у тебя лично не погиб там никто, то ты обязательно знаешь такого человека, у кого кто-то погиб.

— Мы смотрели телевизор, там показывали репортажи из этой страны, куда упали обломки. Какая это страна: Хорватия? Болгария? А! Украина! Ничего о ней до этого не слышали. Это от нас далеко, понимаешь. И вот мы увидели, как люди плохо там живут. Мы им очень сочувствуем. Но что мы тут можем сделать, чтобы их жизнь стала лучше?

Голландцы много задавали вопросов, на которые у меня не было ответов.

Сергей живет в деревне, держит кур и очень любит футбол. Но этот чемпионат не смотрел. Сейчас он у себя во дворе готовит шашлык — ждет гостей, его жена Елена хлопочет на кухне, а снаружи на окнах их дома цветут все те же петунии в горшках.

Гости с порога почти только и говорят о политике, поэтому на тему «Боинга» переключаются легко.

— Про сбитый «Боинг» у вас одно мнение в России, у нас — другое.

— Вот мои родственники с Дальнего Востока и Петербурга уверены, что Украина сбила. Они кричат в один голос: это вы! Мы с ними перестали общаться.

— Им Путин сказал, и все. Они должны так думать.

— Но ведь есть же интернет. Надо же самим смотреть!

— Мы, в общем, понимаем, что врут и там, и там. У нас телевидение тоже не без греха. Приходится читать, чтоб разобраться. Мы вот поначалу и Соловьева пробовали слушать. Ужас. Крым называют исконно русской территорией. Но ведь не получается так, если знать историю.

— Да у них все ворованное: борщ не их, пельмени не их, балалайка не их, водка не их!

— Столько было версий у России. Говорили: Путин сам хотел лететь тем же коридором. Якобы хотели этого великого Путина сбить. Говорили, что видели двух украинских истребителей там рядом. Чего только ни придумывали.

— А сейчас комиссия все доказала, там все однозначно: это Россия.

— Российские офицеры запутались — это мое мнение. Люди заехали с России. Не знали украинского языка. Там есть село Первомайское и село Першотравневое. Они их между собой перепутали. Поэтому не тот самолет сбили.

— В этом коридоре с разницей в десять минут должен был лететь российский самолет. И расстояние между ними было небольшое. И они хотели свой сбить. Как они свои дома взрывали.

— Но нам повезло, что погибли не русские, а голландцы. А так бы у них руки были развязаны, чтоб идти на Киев.

— Да это версии оттуда, где печатаются гороскопы, кулинарные рецепты, посевной календарь — такого сорта версии, базарные! Этот «Бук» был сюда завезен и вывезен с какими-то дурными мыслями, с темными мыслями: кого-то сбить, кого-то напугать… И никому неизвестно, что там за мысли были, кого они собирались сбить. Поэтому теперь это порождает кучу версий.

— Лично я скажу: я боялась войны в своем доме. У меня сын записывался в ополчение.

— У меня муж хотел…

— Так вот, этот сбитый самолет… Может, это жестоко звучит. Я где-то обрадовалась, что сбили голландский, что не российский. Потому что он привлек внимание мира. Это как-то сдержало Путина. Как бы мы ни были недовольны своей властью, как бы ее ни критиковали, но мы не хотим Путина, мы привыкли свободно говорить обо всем. А вы, я по своим российским родственникам сужу, вы не говорите. У меня два сына. Я не хочу получать мешок оттуда.

— А иначе он бы попер бы на Киев! Если б русский был сбит. Они войска подтягивали полгода. Не просто так. Полномасштабное наступление готовили.

— Да это додумывание! Это конспирологические версии. Глупость! Я думаю по-другому. Никуда это войну не повернуло. Война сбавила обороты по другим причинам. Там уже одни буряты воюют. А местные: кого убили, кто сбежал, кто кривой-косой. И наступил момент, когда скрывать дальше наличие русских войск стало невозможно. На этом и остановилось все.

— Но ведь когда сбили «Боинг» — тогда только мир и обратил внимание на нашу ситуацию, на войну.

— Может, с точки зрения внешней дипломатии, мировой поддержки Украины он даже помешал.

— Почему?

— Ну потому что: где сбили? — над Украиной. И не все разбираются — что там дальше. И пропаганда российская за рубежом тоже работает. Они там все Америки боятся. Думают, Путин их от Америки защитит.

— Мы свою думку высказали: сбили не тот самолет. Хотели российский.

— Что они хотели, они сами сказали. Они же объявили, что сбили украинский транспорт. Ликовали по этому поводу первые два часа.

— Нидерланды сейчас опять замолчали.

— Кто-то где-то заплатил. Многие страны уже многое проглотили. Молдавия проглотила. Грузия проглотила.

— Они маленькие!

— Украина немаленькая страна. Но справиться с Путиным она не в состоянии. Но и не проглатывает. Особо радужных мыслей, что завтра война закончится, нет.

— То, что ты чувствуешь свою вину за это, — это нормальное чувство. Скорее сошли с ума те люди, которые не чувствуют своей вины. Вне зависимости от их религиозной и национальной принадлежности. Люди, которые поддерживают имперские замашки, это сумасшедшие.

— Ну вот у вас много умных людей. Почему их не слушают? Интересно.

— Жалко людей…

— Когда показывали эти игрушки детские, и это быдло, этих мародеров, которые их держат…

— Но каких-то общественных движений по поводу «Боинга» у нас не было. Мы просто как свидетели.

— Сейчас у нас столько проблем, что «Боинг» этот уже на десятом месте. У нас сегодня любая провокация может стоить целостности Украины. Во власти жиды одни…

— Понимаешь, за Порошенко голосовали второпях, чтоб лишь бы был президент. Тогда Россия говорила: у них бардак, власти нет. Нам надо было срочно избрать президента. А теперь, конечно, разочарованы. Мы тогда до конца не разобрались, хороший ли он. А он оказался такой же ворюга, только, в отличие от того быдлюги донецкого, этот еще и по-английски говорит, но тоже вор. Мы и его сковырнем.

Так и проспорили весь день. Бурно, эмоционально, на взводе.

Оказавшись в подмосковной деревне на огороде у Валерия Иваныча, я тут же нашла глазами петунии: и здесь они! Был теплый летний вечер, и посреди огорода вокруг стола сидели люди. Они пили и ели. Я спросила их про «Боинг». А дальше просто слушала.

— Какой «Боинг»? Люди, конечно, давно всё забыли. Я — нет. Я гипотезами до сих пор интересуюсь. Вот голландцы не стали даже наших спецов вызывать. Почему?

— Да наши сами ехать отказались.

— Нет, не отказались. Их туда не пригласили. Почему все обломки в Голландию увезли?

— А куда их везти-то?

— А почему туда именно, а не сюда, например? Я хорошо помню. Собрали там все остатки, погрузили в грузовик и увезли в Голландию. И все. Вот так и было. А теперь обвиняют. А у наших «буков» уже нет такого заряда, который там показали. Те «буки», которые у хохлов остались, у них именно такие заряды были. Которые квадратные пробивают дыры. А у нас такого на вооружении нет.

— Кончай, остынь. Чего вы теперича в политику-то?

— Первая-то версия какая была? Самая первая. Летел борт Путина. Типа они его караулили сбить, наш борт № 1. Он ведь много летает: у него одни приемы да проводы. И везде надо успевать речь толкать.

— Это тоже нужно уметь.

— Нашли про кого поговорить.

— Мы вообще о политике мало говорим. У нас-то мирно.

— А хохлы злые. Было это всю жизнь. Но когда дружили, было еще ничего. Хотя ненависть у них все время была, у хохлов. А когда начали враждовать — тут им воля. Зачем, зачем они закрыли русские школы?!

— Да спроси любого, кто в армии служил, кто такой хохол в армии. Вот его старшим назначат, даже над четверыми, он их затюкает. Это натура хохляцкая — командовать.

— Где хохол побывал… Не зря же такая поговорка…

— А сейчас вот злобят нас между собой. Зачем злобят? Почему не примириться? Ну вот Порошенко: ну отодвинь ты войска!

— Да нет у них там власти! Их президент захочет остановить войну — не сможет. Все эти разрозненные банды. Они не хотят садиться за стол переговоров.

— Да нет. Просто никому не нужно, чтоб война закончилась. Для правительства война — это мать родная.

— А людей… людей жалко. Летели отдыхать, везли детей. Но про них уже забыли, если честно.

— О чем разговор. Тут у нас самолет разбился рядом — даже о нем уже никто не вспоминает. А это было-то в прошлом году.

— Да не в прошлом — в этом!

— Вроде как с Жуковского аэродрома взлетал.

— Нет, с Чкаловского.

— Не взлетал — он уже летел.

— И тела по полю раскидало. Ну фрагменты тел. А там снег был глубокий. И они так и валялись там всю зиму. А весной родственники начали собирать, как оттаяло. По запаху находили. Но не успели все собрать. И они взяли и все поля распахали. Представляешь?

— Никакой тебе таблички — ничего.

— Сколько там человек погибло — пятьдесят? Сто?

— Вот и все отношение наше к такому, а ты говоришь, голландский «Боинг»…