Новая инициатива от главного креативщика репрессий в России — главы Следственного комитета Александра Бастрыкина: заставить всех приезжих, особенно из стран ближнего зарубежья, делать геномную регистрацию при въезде, то есть сдавать анализ ДНК. Сейчас это в России в обязательном порядке требуют только от тяжких преступников, но они и мигранты в голове у Бастрыкина, кажется, где-то рядом, ведь с точки зрения генерала преступность среди приезжих якобы выросла за последний год очень сильно (хотя самих мигрантов стало куда меньше).

Параллельно московские чиновники заговорили о том, что в ближайшие годы собираются полностью отказаться от мигрантов на стройках: правда, оставшимся россиянам придется работать в три раза лучше, но и получать они, предположительно, будут в три раза больше.

Вдобавок ко всему публично выступил министр иностранных дел Сергей Лавров: по его словам, нужно не допустить исходящие от Афганистана угрозы вроде терроризма и наркотрафика, а они более чем реальны, потому что «с центральноазиатскими союзниками у нас нет никакой границы, практически со всеми безвизовый режим».

Антимигрантская риторика в России — явление сезонное, и случается оно, как правило, перед выборами. Но единый день голосования прошел, Дума выбрана, а скандалы с приезжими по-прежнему активно раскручиваются в СМИ, и полицейские чиновники реагируют на происходящее как умеют. При этом в целом уровень бытовой мигрантофобии тоже вырос, а на карте России еженедельно возникают точки конфликтов между местными и приезжими. «Новая газета» уже писала о том, что настрой новой Госдумы в отношении мигрантов, похоже, жесткий и законодательство будет меняться в сторону дальнейших ограничений и контроля. Но готовы ли к этому в Кремле? Чья точка зрения победит: неоимперцев, мечтающих о «влиянии на бывшие республики СССР», или сторонников полной изоляции?

Спецкор «Новой» поговорил об этом с доктором исторических наук, профессором факультета антропологии Европейского университета в Санкт-Петербурге Сергеем Абашиным.

— Откуда взялось убеждение в том, что мигранты в целом агрессивнее россиян?

— Здесь действует общее представление о мигрантах как о чужаках, как о носителях опасностей, как о проблеме вообще. Это суждение характерно не только для России, его можно встретить во всех странах, где принимают мигрантов. В образ мигранта всегда встроена его чуждость для страны, в которую он приехал. И образ работает в две стороны: если мигранты опасные, то мы, местные и коренные, наоборот, правильные. При этом граница между «нами» и «мигрантами» всегда зависит от восприятия конкретных людей. «Мигрантами» могут назвать жителей Северного Кавказа, которые хоть и являются гражданами России, но в конкретной ситуации от них исходит опасность. А для других «мигрантами», то есть чужими, могут оказаться просто приезжие из соседних областей России. Этакие «лимитчики».

— У Бастрыкина следователь приехал с Кубани — и уже стал чужим.

— Да, или недавняя история о конфликте в московском метро. В СМИ она подавалась как проблема с мигрантами: приезжие стали приставать к девушкам и напали на мужчину. Но когда начинаешь собирать детальную информацию, оказывается, что «мигранты» — это российские граждане из Дагестана, а защитник девушек — из Воронежской области. В этом описании одни приезжие россияне становятся опасными «чужими», а другой приезжий россиянин — «своим».

За словом «мигрант» всегда следует шлейф опасности. И под это всегда можно подогнать факты о том, что приезжие — плохие: выбрать, например, несколько случаев каких-то преступлений, совершенных мигрантами, и акцентированно показать на них. Однако если мы возьмем официальные и полные статданные из имеющихся в открытом доступе, то от общего числа преступлений иностранцы совершают около трех процентов. И это сопоставимо с их численностью на территории России.

— Если у каждого своя ситуативная граница в восприятии того, кто мигрант, а кто нет, где эту границу для себя проводит власть? Кто для нее свой, а кто — чужой?

— Власть — это слишком широкое понятие. Сюда можно и Кремль, и парламентские партии (которые много говорят о миграции), и силовиков включить — и у каждого будет своя логика. Но если изучать те образы, которые наиболее часто фигурируют в речах политиков, провластных СМИ или экспертов, то мигрант — это культурно, этнически и часто расово иной человек. Чаще всего это приезжие из Средней Азии и жители Кавказа. Я все время провожу среди своих студентов эксперимент: прошу их набрать в поисковой строке «Яндекса» или «Гугла» слово «мигрант» и нажать на меню «Картинки». Все появившиеся картинки покажут условно строителей из Средней Азии, а не, допустим, известных у нас мигрантов-артистов или мигрантов-миллионеров. Так приезжих и видит общество.

— Насколько в таком случае требование Бастрыкина отправлять всех приезжих — в первую очередь из ближнего зарубежья — на геномную регистрацию отвечает общественному запросу? Это люди хотят, чтобы мигрантов так кошмарили, или это личное желание главы СК?

— В этом вопросе мы сталкиваемся с классической задачей, что было раньше: курица или яйцо. Это Бастрыкин и вообще власть формируют общественное мнение или они просто следуют за желаниями населения? Точного решения этой задачи нет, но налицо столкновение интересов разных социальных групп. У политиков миграция — удобная популистская тема: легко раскручивать образ чужого и врага, несущего опасности и болезни, это всегда продается на выборах. Этим конструктом пользуются и правые, и левые, и либералы, и консерваторы. Силовики, в свою очередь, тоже склонны говорить языком опасности и риска: для них борьба с мигрантами часто бывает удобным способом показать свою нужность и эффективность.

У простого российского обывателя тем временем есть свой набор повседневных страхов и представление о том, какие люди кажутся ему неприятными.

Приземлим теорию до конкретной ситуации: сейчас много говорят про антимигрантские протесты в Сосенском в Новой Москве. Недалеко от этого поселения работает единый центр для оформления документов для мигрантов — единственный на всю Москву. Мы ведь требуем от приезжих, чтобы они были легализованы, — и вот сотни тысяч людей едут в этот центр. Разумеется, для жителей этих районов такая ситуация выглядит стрессовой: они видят, как правило, мужчин, непохожих на них самих внешне, которые собираются в группы и держатся вместе, — сразу возникают стереотипные мысли об опасности. И в условиях общего стресса отдельные примеры правонарушений или каких-то стычек гиперболизируются.

— Правильно ли я понимаю, что условные «коренные» россияне, когда видят перед собой группу мужчин азиатской внешности, испытывают стресс, а когда видят такую же группу мужчин славянской внешности, стресса у них нет?

— Каждый человек для себя решает сам, кого он видит «коренным», а кого «опасным», здесь нельзя обобщать. Но внешние, расовые признаки часто служат таким маркёром деления на своих и чужих. Я недавно беседовал со своими знакомыми, которые приводили в качестве причины опасности мигрантов то, что они «сбиваются в стаи». Слово «стая» здесь характерное: группу мужчин-россиян мы вряд ли так назовем, мы будем говорить «компания молодых людей». Тех же, кто на нас не похож или говорит не на том языке, мы инстинктивно переводим в разряд опасных людей.

Сильная антимигрантская волна обычно поднимается в тот момент, когда ксенофобские настроения снизу подогреваются риторикой сверху, входя в резонанс. Эта неприязнь, которую фиксируют опросы общественного мнения, неравномерна. Если смотреть последнее десятилетие в России, то мы увидим, что самый большой всплеск был в 2013 году, что, очевидно, было связано с выборами мэра Москвы: тогда все кандидаты использовали антимигрантскую риторику. Потом был большой спад: к 2015–2016 годам тема миграции практически ушла из повестки. А потом, в 2018-2020 годы, опять начался рост. По нынешнему году данных еще нет, но я думаю, что подъем ксенофобских настроений будет отмечаться достаточно большой и отчасти это вновь будет связано с выборами. При этом удивительно, что мигрантов-то стало меньше, а ненависть к ним увеличивается.

— Но выборы прошли, а заявления и скандалы вокруг мигрантов никуда не делись.

— Тут есть определенный парадокс. Надо сказать, что в 2013 году тоже основной всплеск был после выборов. Сначала шла информационная и политическая накачка, а взрыв случился уже после избирательной кампании — тогда волна была во многом инерционной. Сейчас тоже можно говорить о последствиях летней кампании. Но не исключено, что антимигрантская волна 2021 года является более фундаментальной, и перед нами накопленный стресс от принципиального неблагополучия в России. Мы же видим, что все не так: климат не так, политика не так, жизнь не так — и хочется найти виноватых.

— Я все-таки хочу понять, какая идеология в отношении мигрантов транслируется сейчас Кремлем. Мигрант сейчас для российской власти кто: враг, нежелательный элемент, дешевая рабочая сила, партнер?

— Нынешний политический режим в России иногда называют гибридным. Миграционная политика тоже гибридная, поэтому Кремль зачастую подает очень разные знаки. За последнее десятилетие было принято две концепции миграционной политики, и нынешняя действует до 2025 года, то есть скоро государство снова будет пересматривать политику по отношению к приезжим. Каждая концепция ставила разные акценты. Первая, принятая в начале десятых годов, была более либеральной: в ней говорилось, что российской экономике и демографии нужны мигранты. В 2018 году новая концепция стала уже не такой дружелюбной:

Которые нравятся — им мы будем облегчать жизнь.

— Это в первую очередь русские из других республик?

— Да, лояльные русской культуре. Или русские по национальности, или владеющие языком, или демонстрирующие желание интегрироваться. А другая категория, которая нам не нравится, она должна находиться на территории страны лишь временно. Приехал, поработал, уехал. Оргнабор из других стран, о котором сейчас много говорят, — это как раз идеальная форма такого типа миграции. Это аналог советских «лимитчиков»: приехали, работаете, живете за большими заборами, а после того, как работа закончилась, сразу уезжаете обратно. Мы вас как будущих сограждан не видим.

— Нынешняя концепция по миграции рассчитана до 2025 года. Что будет дальше?

— Какой будет третья концепция по миграции — пока до конца не ясно, но, судя по всему, возобладает полицейский подход. Мы услышали мнение Бастрыкина: сдерживаем, контролируем, берем у всех отпечатки пальцев, геномы, чуть что — наказываем и депортируем. Почти одновременно с ним выступил московский чиновник, который пообещал, что со временем мигрантов на стройках не останется вообще. То есть желание убрать приезжих усиливается.

Но дискуссия все еще продолжается. Ведь никуда не делись сторонники либерального подхода, которые считают, что мигранты — это ресурс, все еще необходимый для экономики России, и за него надо бороться. А еще есть неоимперская позиция: мигранты — это наш инструмент влияния. Мы же не хотим отказываться от влияния на Южном Кавказе и в Средней Азии. В конце концов, до сих пор действуют СНГ, Шанхайский договор, ЕАЭС, ОДКБ — да чего только нет! Мигранты — это, говорят сторонники этой позиции, часть влияния на соседние страны внутри этих союзов. Мы говорим: вы входите в нашу сферу интересов, тогда мы можем постараться мигрантам из ваших стран облегчить участь у нас в России. Этот подход очень важен, и

Борьба изоляционизма и великодержавия сейчас происходит даже в головах конкретных политиков: с одной стороны, им хочется, чтобы мигрантов в России не было, с другой — они желают видеть соседние страны под своим влиянием. Но это принципиально разные «хотелки»: либо то, либо другое. Но наши политики, как правило, стараются искать компромисс и принимаются реализовывать и ту, и другую концепцию — в итоге и то и другое получается не очень хорошо.

Иными словами, вопрос миграции балансирует между разными идеологическими проектами. Решения принимаются в зависимости от того, сторонники какого проекта доминируют в данный момент. Надо сказать, что это проблема: миграционная политика в России становится не стратегической, а тактической. Неслучайно даже многие решения по миграции принимаются не в Госдуме, а напрямую в Администрации президента. Указы президента принимаются быстрее, чем тот или иной законопроект в Думе.

— Если завтра Россия совсем откажется от мигрантов — что произойдет?

— Мой ответ — миграция все равно будет продолжаться, потому что её двигают мощные, глубинные факторы, связанные с экономикой, социальными, политическими, даже климатическими изменениями в мире. Декларирование отказа от приезжей рабочей силы будет означать лишь усиление репрессий в отношении них и еще больший их уход в серую неурегулированную зону.

— То есть будет все примерно то же самое, что происходит сейчас.

— Да, но сейчас это пока только мечтания. Бастрыкин заявил про геномы, но попробуйте для начала представить, как в принципе они будут их собирать.

— Заставят всех плевать в пробирочку на границе.

— Ага, а потом границы откроются — и сюда приедет миллион граждан Китая. Всех заставят плевать в пробирочку? Нет, пока слова Бастрыкина выглядят как фантазии — но как фантазии, которые показывают образ мысли части чиновников.