В реальности накануне выборов в Госдуму, которые, скорее всего, состоятся весной следующего года (артподготовку чего уже провела Элла Памфилова), нынешний «триединый день» обозначил две важнейшие вещи.
Прежде всего, власть знает, что ее кандидаты потеряли способность выигрывать выборы «старым способом». Так что к административному давлению, стерильным бюллетеням (это такие, где голосовать не за кого, кроме единственного начальника) и тотальному финансовому и медийному превосходству провластных кандидатов была добавлена еще и «удобная процедура» многодневного голосования, опробованная впервые во время псевдореферендума о Конституции. Так неизбираемые и неконкурентнособные политики из предыдущей политической эпохи подкладывают себе соломки для того, чтобы как-нибудь пройти в Госдуму, за счет сочетания сгона бюджетников на участки в «досрочные» дни и ночной дорисовки голосов при необходимости.
«Триединое» голосование уже сейчас становится основным электоральным инструментом провластных кандидатов: так, на выборах губернатора Иркутской области при явке чуть больше 30% до двух третей избирателей голосовали досрочно.
Кроме того, наблюдатели и независимые кандидаты фиксируют нарастающую «чеченизацию» выборов, когда провокации и физическое насилие становятся стандартным методом «политической борьбы» (в буквальном смысле слова): несколько таких случаев 13 сентября были зафиксированы, например, в Коми.
Нормализация электорального насилия также была обозначена в ходе «обнуления Конституции». Тогда, в частности, полицейский прямо на избирательном участке сломал руку фотографу «Медиазоны» Давиду Френкелю, а СК отказался возбуждать по этому поводу уголовное дело.
Политическая прагматика во всем этом примитивная: если не можешь выигрывать выборы, сделай так, чтобы это были уже не совсем выборы, и правь дальше.
С другой стороны, этот растущий авторитаризм сталкивается с низовой политизацией граждан. И эта вторая вещь, которую надо знать о нынешних выборах.
Все большее число людей в России стремится воспользоваться своим пассивным избирательным правом и представлять интересы своих земляков. Масштабы этого явления пока трудно оценивать, но по динамике оно больше всего напоминает политизацию в начале перестройки — со всеми сопутствующими историческими параллелями.
У новых политиков нет пока ресурсов, чтобы бросить вызов властям на уровне крупных региональных выборов, тем более, что именно там проще всего «стерилизовать бюллетень», исключив 2–3 опасных конкурентов местного единоросса. Но давление снизу заставляет власти нести серьезные потери в городах.
Именно так стали возможны оппозиционные кампании в Новосибирский и Томский горсоветы: в первый вместе с Сергеем Бойко прорвались несколько реальных критиков власти, во втором единороссы сенсационно потеряли большинство. Эти кампании велись при полном отсутствии ресурсов и под давлением спецслужб, но ни эти обстоятельства, ни даже многодневное голосование не позволили остановить политизацию.
Ключевой вклад в способность граждан участвовать в реальной политике в нынешних условиях вносят, кстати, особенности местной «электоральной культуры»: там, где избирательные комиссии привыкли считать относительно честно, провластные кандидаты терпят сокрушительные поражения.
Два эти процесса развиваются на встречных курсах: с одной стороны, власти выстраивают все большее число заслонов на пути демократического волеизъявления, с другой — граждане отказывают властям в доверии и политизируются. С этим багажом страна выдвинулась навстречу федеральным выборам 2021 года.
И если вспомнить про Беларусь, то самая странная и даже дикая позиция сегодня представлена сторонниками вечного бойкота, словно мантру повторяющими «как вы можете участвовать в этой имитации выборов, ведь все равно известно, кто на них выиграет»? Александр Григорьевич Лукашенко одобрил бы такую постановку вопроса.
