Сюжеты · Политика

«Массивность подлога, скрепленного расстрелами»

Кто и как пытался совершать террористические акты против советских лидеров

Павел Гутионтов, обозреватель

Иосиф Сталин. Фото: Федор Кислов / ТАСС

Статья в «Правде» «Смерть междунарсембодного шпиона». Редакционная правка Сталина. 16 августа 1940 года.

«Телеграф принес известие о смерти Троцкого. По сообщению американских газет, на Троцкого, проживавшего в последние годы в Мексике, было совершено покушение. Покушавшийся — Жак Мортан Вандендрайш — один из ближайших людей и последователей Троцкого.

В могилу сошел человек, чье имя с презрением и проклятием произносят трудящиеся во всем мире, человек, который на протяжении многих лет боролся против дела рабочего класса и его авангарда — большевистской партии. Господствующие классы капиталистических стран потеряли верного своего слугу. Иностранные разведки лишились долголетнего матерого агента, организатора убийств, не брезгавшего никакими средствами для достижения своих контрреволюционных целей.

Уже через несколько месяцев после Великой Октябрьской революции весной 1918 года Троцкий вместе с группой так называемых левых коммунистов и левых эсеров организует злодейский заговор против Ленина, стремясь арестовать и физически уничтожить вождей пролетариата Ленина, Сталина и Свердлова. Как и всегда, сам Троцкий — провокатор, организатор убийц, интриган и авантюрист — остается в тени. Его руководящая роль в подготовке этого злодеяния, к счастью, неудавшегося, полностью вскрывается лишь через два десятилетия — на процессе антисоветского «правотроцкистского блока» в марте 1938 года. Только через двадцать лет грязный клубок преступлений Троцкого и его приспешников был окончательно распутан.

Троцкий запутался в своих собственных сетях, дойдя до предела человеческого падения. Его убили его же сторонники. С ним покончили те самые террористы, которых он учил убийству из-за угла, предательству и злодеяниям против рабочего класса, против Страны Советов. Троцкий, организовавший злодейское убийство Кирова, Куйбышева, М. Горького, стал жертвой своих же собственных интриг, предательств, измен, злодеяний.

«Так бесславно кончил свою жизнь этот презренный человек, сойдя в могилу с печатью международного шпиона и убийцы на челе».

Последнюю фразу Сталин лично вписал вместо зачеркнутой: «С политической арены капиталистического мира сошла еще одна фигура матерого шпиона и агента, заклятого врага трудящихся».

Лев Троцкий в госпитале Мехико, где он скончался 21 августа 1940 года. Фото: AP

Смерть «матерого шпиона»

О мемуарах генерал-лейтенанта Павла Судоплатова (по должности — главный террорист страны, верный соратник Берии, отсидевший свой срок, реабилитирован в 1992 году) последний шеф советской разведки Леонид Шебаршин с сожалением сказал: «В основном он написал правду, но эта правда может нанести нам большой международный ущерб».

Судоплатов — об убийстве Троцкого (к этому времени над головой Судоплатова сгустились тучи, он был отстранен от работы, каждый день ждал ареста, неожиданно его вызвал нарком и вместе с ним отправился в Кремль):

«Все в кабинете выглядело так же, как в прошлый раз, когда я здесь был. Но сам Сталин казался другим: внимательным, спокойным и сосредоточенным. Слушая собеседника, он словно обдумывал каждое сказанное ему слово, похоже, имевшее для него особое значение. И собеседнику просто не могло прийти в голову, что этот человек мог быть неискренним.

— В троцкистском движении нет важных политических фигур, кроме самого Троцкого, — сказал Сталин. — Если с Троцким будет покончено, угроза Коминтерну будет устранена».

Сталин занял свое место напротив Судоплатова и Берии и начал неторопливо высказывать неудовлетворенность тем, как ведутся разведывательные операции. По его мнению, в них отсутствовала должная активность. Он подчеркнул, что устранение Троцкого в 1937 году поручалось Шпигельглазу (помощник начальника Иностранного отдела НКВД; расстрелян. — П. Г.), но тот провалил это важное правительственное задание.

Павел Судоплатов. Фото: архив

После встречи со Сталиным Судоплатов был немедленно назначен заместителем начальника разведки. Ему был выделен кабинет на седьмом этаже главного здания Лубянки под номером 755 — когда-то его занимал Шпигельглаз.

Еще через два дня после беседы в Кремле ему сообщили, что партбюро пересмотрело свое решение об исключении его из партии и вместо этого вынесло выговор с занесением в учетную карточку за потерю бдительности и неразоблачение вражеских действий бывшего руководства иностранного отдела.

С выговором жить было уже можно…

В соответствии с планом необходимо было создать две самостоятельные группы. Первая группа — «Конь» под началом Давида Альфаро Сикейроса, мексиканского художника, лично известного Сталину, ветерана гражданской войны в Испании. Он переехал в Мексику и стал одним из организаторов мексиканской компартии. Вторая — так называемая группа «Мать» под руководством Каридад Меркадер. Среди ее богатых предков один был вице-губернатором Кубы, а ее прадед — испанским послом в России. Каридад ушла от своего мужа, испанского железнодорожного магната, и с четырьмя детьми бежала в Париж в начале 30-х годов.

Давид Альфаро Сикейрос. Фото: аррхив

Когда в 1936 году в Испании началась гражданская война, она вернулась в Барселону, вступила в ряды анархистов и была тяжело ранена во время воздушного налета. Старший сын Каридад погиб (бросился, обвязавшись гранатами, под танк), а средний, Рамон, воевал в партизанском отряде. Младший сын Луис приехал в Москву в 1939 году вместе с другими детьми испанских республиканцев, бежавших от Франко. Поскольку Рамон был абсолютно неизвестен среди троцкистов, советский разведчик, организатор политических убийств Наум Эйтингон, в то время все еще находившийся в Испании, но уже непосредственно руководивший операцией «по Троцкому», решил послать Меркадера летом 1938 года из Барселоны в Париж под видом молодого бизнесмена, искателя приключений и прожигателя жизни, который время от времени материально поддерживал бы политических экстремистов из-за своего враждебного отношения к любым властям.

Каридад Меркадер. Фото: архив

В июне 1939 года Георг Миллер, австрийский эмигрант, снабдил всю команду фальшивыми документами.

Постепенно в Мексике нашлось прикрытие и для группы Сикейроса. Эйтингон разработал варианты проникновения на виллу Троцкого в Койякане (пригород Мехико). Группа Сикейроса планировала взять здание штурмом, в то время как Рамон, не знавший о существовании группы Сикейроса, должен был закрутить любовь с секретаршей Троцкого Сильвией Агелоф, чтобы проникнуть в ближний круг эмигранта.

«В конце 1939 года Берия предложил усилить сеть наших нелегалов в Мексике, — вспоминает Судоплатов. — Он привел меня на явочную квартиру и познакомил с Григулевичем (кодовое имя «Юзик»), приехавшим в Москву после работы нелегалом в Западной Европе. Он был известен в троцкистских кругах своей политической нейтральностью. Никто не подозревал его в попытке внедриться в их организацию. Его присутствие в Латинской Америке было вполне естественным, поскольку отец Григулевича владел в Аргентине большой аптекой.

Григулевич прибыл в Мексику в январе 1940 года и по указанию Эйтингона создал третью, резервную сеть нелегалов для проведения операций в Мексике и Калифорнии. Он сотрудничал с группой Сикейроса. Григулевичу удалось подружиться с одним из телохранителей Троцкого, Шелдоном Хартом. Когда Харт 23 мая 1940 года находился на дежурстве, в предрассветные часы в ворота виллы постучал Григулевич. Харт допустил непростительную ошибку — он приоткрыл ворота, и группа Сикейроса ворвалась в резиденцию Троцкого. Они изрешетили автоматными очередями комнату, где находился Троцкий. Но, поскольку они стреляли через закрытую дверь и результаты обстрела не были проверены, Троцкий, спрятавшийся под кроватью, остался жив.

«Харт был ликвидирован, — пишет Судоплатов, — поскольку знал Григулевича и мог нас выдать. Инцидент закончился арестом лишь Сикейроса, что дало хорошее прикрытие для продолжения действий Григулевича и Меркадера, все еще не знавших о существовании друг друга».

Важно было выдвинуть подходящий мотив убийства, с тем чтобы заодно скомпрометировать Троцкого и таким образом дискредитировать его движение. Убийство должно было выглядеть как акт личной мести Троцкому, который якобы отговаривал Сильвию Агелоф выйти замуж за Меркадера. Если бы Меркадера схватили, ему надлежало заявить, что троцкисты намеревались использовать пожертвованные им средства в личных целях, а вовсе не на нужды движения, и сообщить, что Троцкий пытался уговорить его войти в международную террористическую организацию, ставившую своей целью убийство Сталина и других советских руководителей.

Меркадер убил Троцкого — зарубил ледорубом, но уйти с места преступления не смог.

Условия содержания Рамона в мексиканской тюрьме после разглашения перебежчиком его настоящего имени сразу улучшились, и ему даже разрешали время от времени совершать вылазки в Мехико, где он мог обедать в ресторане вместе со своим тюремщиком.

27 августа 1940 года. Рамон Меркадер на крыше полицейского участка в Мехико. Фото: AP

Женщина, присматривавшая за Рамоном в тюрьме, влюбилась в него и навещала еженедельно. Позднее он женился на ней и привез в Москву, когда был освобожден из тюрьмы 20 августа 1960 года. В тюрьме он отсидел 20 лет.

Через год после убийства Троцкого Политбюро по записке Берии приняло решение о награждении участников «операции».

«За успешное выполнение специального задания наградить:

Орденом ЛЕНИНА:

  1. Меркадер Каридад Рамоновну.
  2. Эйтингона Наума Исааковича.

Орденом КРАСНОГО ЗНАМЕНИ:

  1. Василевского Льва Петровича.
  2. Судоплатова Павла Анатольевича.

Орденом КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ:

  1. Григулевича Иосифа Ромуальдовича.
  2. Пастельняка Павла Пантелеймоновича».

Звание Героя Советского Союза Рамону Меркадеру было присвоено (тоже закрытым указом) уже после того, как он освободился из заключения и (через Кубу) приехал в Москву.

Все это время «троцкистов» неизменно обвиняли в том, что они готовили подлые убийства советских лидеров, в первую очередь — Сталина; об этом голосила советская пресса, трудящиеся выходили на митинги. Но ни одного советского лидера «троцкисты» так и не убили; похоже, не очень и старались.

«На основе вымыслов конкретных сотрудников»

«Самым страшным было то, что Сталин принимал решения, основываясь на показаниях, которые являлись результатом вымыслов конкретных сотрудников органов госбезопасности, — пишет в предисловии к книге «Лубянка. Советская элита на сталинской голгофе. 1937–1938» ее составитель, видный исследователь советских спецслужб В. Хаустов. — Реакция Сталина свидетельствовала о том, что он воспринимал эти показания в полной мере серьезно. 

В Особом отделе ГУГБ НКВД несколько сотрудников занимались только тем, что обрабатывали протоколы допросов и увязывали показания одних арестованных со словами других, так что в результате абсурдные показания были взаимосвязаны и логичны, дополняли друг друга.

Фото: архив

Среди арестованных, о которых докладывалось Сталину, в сводках фигурируют все основные слои советской элиты начиная с наркомов, секретарей обкомов, руководителей главков и директоров различных предприятий практически всех отраслей народного хозяйства, военнослужащих высшего и начальствующего командного состава. За исключением нескольких сотрудников НКВД, все указанные в сводках арестованные впоследствии были реабилитированы».

ИЗ СВОДКИ ВАЖНЕЙШИХ ПОКАЗАНИЙ АРЕСТОВАННЫХ ПО ГУГБ НКВД СССР ЗА 10 ЯНВАРЯ 1938 Г.

ШМИДЕН, бывш. студент института иностранных языков. Допрашивал: ПЕТЕРС.

Дополнительно показал, что по заданию германского подданного ФРИДРИХА (арестован), которым он был привлечен к шпионской деятельности в 1934 году, в начале 1936 г. привлек к подготовке теракта над т.т. СТАЛИНЫМ и ЕЖОВЫМ группу молодежи из своих бывших школьных товарищей, ныне студентов: МЕБЕРТ Александры, КАШУТИНА Павла, СУХОТИНА Николая, АСТАФЬЕВА Михаила и СМИРНОВА Романа (не арестованы).

Указанной группой лиц под руководством ШМИДЕНА с 1936 г. по январь 1937 г. велось систематическое наблюдение за Кремлем, в частности, Боровицкими воротами, и за 1-м подъездом здания НКВД со стороны станции метро с целью выявления машин т.т. СТАЛИНА и ЕЖОВА, чтобы после этого наметить план и приступить к приобретению средств для нападения. Террористическая группа первоначально решила сделать нападение на милиционера, отобрать у него револьвер и использовать его для теракта. Затем было решено самим сделать бомбу, начинив ее мелкими шарикоподшипниками.

Ввиду безрезультатности наблюдения как первый, так и второй вариант плана террористической группой осуществлен не был.

ИЗ СВОДКИ ЗА 4 ФЕВРАЛЯ 1938 Г.

КОРОЛЕВ, киномеханик просмотрового зала Большого Кремлевского Дворца. Допрашивали: ЖУРБЕНКО, РАЙЗМАН.

Сознался в том, что 30/ХII 1937 года он получил задание от ШУМЯЦКОГО (старый большевик, начальник Главного управления кинематографии; расстрелян.П. Г.) разбить колбу ртутного выпрямителя в кинобудке просмотрового зала Большого Кремлевского Дворца с целью отравления ядовитыми ртутными парами всего просмотрового зала.

31/ХII 1937 года он это задание выполнил, разбив колбу, а 07/01 1938 года из этой колбы вылил ртуть на пол, о чем поставил в известность ШУМЯЦКОГО.

ИЗ СВОДКИ ЗА 1 АПРЕЛЯ 1938 Г.

ДИАСАМИДЗЕ В.А., бывш. студент геологоразведочного института. Допрашивал: ШУЛЯК.

Участники группы систематически устраивали нелегальные сборища на квартире ЕГАНОВОЙ или КАНДЕЛАКИ Аркадия. На этих сборищах участники группы вели контрреволюционные разговоры, высказывали озлобление против ВКП (б) и советского правительства и террористические настроения.

В целях практического осуществления террористических актов участники группы знакомились с порядком охраны Кремля, выслеживали машины членов правительства и принимали меры к приобретению оружия. Лично ДИАСАМИДЗЕ установил маршрут и марку машин тов. ЕЖОВА.

ЕГОРОВ А.И. (маршал, начальник Генштаба РККА, расстрелян.П. Г.). Допрашивали: НИКОЛАЕВ и ЯМНИЦКИЙ.

На допросе 30 марта ЕГОРОВ показал, что антисоветская организация правых в РККА, возглавлявшаяся им, ЕГОРОВЫМ, ДЫБЕНКО и БУДЕННЫМ, сложилась в 1925 году, после смерти Наркомвоенмора ФРУНЗЕ и назначения нового наркома ВОРОШИЛОВА.

Тогда еще БУДЕННЫЙ и ЕГОРОВ решили связаться с группой ТУХАЧЕВСКОГО, в которую входили: ДЫБЕНКО, ФЕДЬКО, ТРИАНДОФИЛОВ, ЕФИМОВ, УРИЦКИЙ, — для совместного выступления против назначения ВОРОШИЛОВА. ЕГОРОВ показывает, что при назначении ВОРОШИЛОВА БУДЕННЫЙ в разговоре с ним высказывался с чрезвычайной озлобленностью, вплоть до того, что говорил о своей готовности убить ВОРОШИЛОВА, чтобы не допустить его на пост Наркомвоенмора.

В 1935 году БУДЕННЫЙ и ЕГОРОВ имели беседы с ТУХАЧЕВСКИМ в его кабинете (НКО) о совместной работе заговора и организации правых в армии».

Несостоявшееся убийство предсовнаркома

В январе 1937 года в Москве прошел Второй открытый процесс над троцкистами-заговорщиками. Цитирую по стенографическому отчету, изданному немедленно и очень скоро на многие десятилетия угодившему в спецхраны.

«Богуславский. Подготовка террористических актов велась таким образом, чтобы они не были сосредоточены в одном месте, Шестову поручено было организовать террористический акт против Молотова, если он приедет в Кузбасс, что и было сделано обвиняемым Арнольдом. Но параллельно это же было поручено Кудряшеву. Я это утверждаю, об этом мне сказал сам Кудряшев. Организация Шестовым террористических групп таким образом, чтобы они могли осуществить террористический акт в любом месте Кузбасса, не исключает подготовки этого акта в совхозе».

Арнольд — несколько чужеродная фигура на процессе среди высокопоставленных подельников. Зав. гаражом в Прокопьевске, до этого по чужим или одолженным на время у друзей паспортам объездил весь свет. В Германии выучил автодело. Служил в русской армии. И в английской. И в американской…

Государственный обвинитель Вышинский напал на золотую жилу — биографию этого Арнольда. Издевался как мог.

«Арнольд. С 1920 по 1923 год. Дальше я поехал в Лос-Анжелес, в Калифорнию. Потом познакомился там с русскими товарищами, которые состояли в обществе технической помощи Советской России, в котором я принял участие, и решил поехать в Россию.

Вышинский. Решили, значит, тоже оказывать техническую помощь Советской России?

Арнольд. Да.

Вышинский. Как же вы ее оказывали?

Арнольд. Я приехал в Кемерово.

Вышинский. А вы не были членом масонской ложи?

Арнольд. Был.

Вышинский. Как вы попали в масонскую ложу?

Арнольд. А это когда я был в Америке, я подал заявление и поступил в масонскую ложу.

Вышинский. Почему в масонскую ложу, а не в какую-нибудь другую?

Арнольд. Пробивался в высшие слои общества. (Общий смех в зале.)

Вышинский. Когда вы с троцкистами сошлись?

Арнольд. В 1932 году.

Вышинский. С кем именно?

Арнольд. Когда я работал в Прокопьевске, управляющим был Шестов. Здесь я первый раз сошелся с троцкистами… (Шестов) знал, что я принадлежу к чуждой партии организации. Он знал, что я финн, что я несколько раз менял фамилию… Потом он мне сказал: «Я тебя проверил в течение трех месяцев, считаю тебя энергичным и волевым человеком, поэтому на тебя падает задача осуществить террористические акты. Для этого я тебя свяжу с Черепухиным». Он связал меня с Черепухиным и сказал: «Вот тебе человек для работы».

Вышинский. Какие вы акты подготовляли?

Арнольд. Мне было указано два места для производства террористических актов: одно место на шахте № 3, а другое место — это шахта № 8.

Вышинский. Ну рассказывайте. Что же у вас пропал вдруг голос? Когда организовывали террористические акты? Против кого?

Арнольд. Ко мне утром приезжает в контору Черепухин и говорит: «Сегодня будет Молотов»… Я подал машину к экспедиции. Место, в каком я должен был сделать аварию, я знаю хорошо: это — около подъема из шахты № 3. Там имеется закругление, на этом закруглении имеется не ров, как назвал Шестов, а то, что мы называем откосом, — край дороги, который имеет 8–10 метров глубины, падение примерно до 90°. Когда я подал машину к поезду, в машину сели Молотов, секретарь райкома партии Курганов и председатель краевого исполнительного комитета Грядинский… Мне сказали, чтобы я ехал на рабочий поселок по Комсомольской улице. Я поехал. Когда я стал только выезжать с проселочной дороги на шоссейную, внезапно навстречу мне летит машина. Тут думать мне было некогда, я должен был совершить террористический акт. Смотрю, вторая машина летит мне навстречу. Я тогда понял, что Черепухин, значит, мне не поверил — послал вторую машину. Я думать долго не успел. Но я испугался. Я успел повернуть в сторону, в ров, и в этот момент меня схватил Грядинский и сказал: «Что ты делаешь?»

Вышинский. Что вас здесь остановило?

Арнольд. Здесь меня остановила трусость…»

Прокурор Андрей Януарович Вышинский. Фото: архив

Машина стала, подскочили чекисты. «Оставьте нас», — сказал им Молотов, — пересказывает директор Прокопьевского краеведческого музея Галина Банкевич хронику дня, сохранившуюся в памяти города и в записанных воспоминаниях еще одного выжившего пассажира той машины — Александра Курганова. За тот инцидент горком партии объявил Арнольду выговор. Осенью 1936-го Арнольда арестовали.

Арнольд получит 10 лет. Расстреляют его только в 41-м в Орле, накануне оставления города, — в числе 157 заключенных, которых не увидели смысла эвакуировать. Рядовому начальнику гаража и тут «повезло» — он попал в удивительную компанию знаменитой эсерки Спиридоновой, видного дипломата Раковского, одной из первых чекисток Яковлевой…

«По данным орловских историков, составителей «Книги памяти», свидетели рассказали, как объявили тот приговор. Завели в особую комнату тюрьмы, заткнули рот кляпом. А перед расстрелом спецкоманда вырыла в лесу деревья с корнями. А после их сразу посадила назад. Там до сих пор шумит старый Медведевский лес», — пишет кемеровская журналистка Лариса Максименко.

Как водится, и этот расстрел поначалу пытались спихнуть на немецко-фашистских оккупантов, но не вышло. Сейчас там стоит стела.

А подельников Арнольда (тоже получивших за правильное поведение на суде только по десять лет) Радека и Сокольникова убили в заключении еще раньше; специально посылали из Москвы помощника начальника 1-го отделения 4-го отдела ГУГБ НКВД Кубаткина, организовавшего расправу над заключенными руками переодетых уголовниками чекистов. За этот «подвиг» Кубаткина повысят до начальника Ленинградского управления, но в начале 50-х расстреляют и его.

В 1938 году Арнольд, находившийся в Верхнеуральской тюрьме, назвал обвинение в покушении на Молотова «мыльным пузырем», а весь процесс «троцкистского центра» — «политической комедией». Отвечая на вопрос: «Не слишком ли грубо выглядит вся эта махинация?» — Троцкий писал: «Она нисколько не грубее всех остальных махинаций этих постыдных процессов. Режиссер не апеллирует к разуму и критике. Он хочет подавить права разума массивностью подлога, скрепленного расстрелами».

Ему самому осталось жить полтора года.

«Панцеркнаке» не выстрелил

Безусловно, самое загадочное покушение на Сталина, как считается, готовилось немцами в 1944 году.

Тогда недалеко от подбитого и севшего в Смоленской области самолета милиционерами были задержаны диверсанты Таврин (Шило) и его жена-радистка. Таврин представился замначальника контрразведки СМЕРШ 39-й армии 1-го Прибалтийского фронта, Героем Советского Союза (носил Звезду расстрелянного немцами генерала Шепетова), и потребовал немедленно пропустить его в Москву «с секретным поручением». Но его препроводили в райотдел, а оттуда — и на Лубянку.

Лидия Шилова и Петр Таврин. Фото: Википедия

Если верить чекистам, в биографии Таврина даже они разобраться так толком не смогли. Во всяком случае, достоверно узнать, где и когда он был призван на военную службу, в какой должности воевал, как перешел линию фронта к немцам. Известно, что в ночь на 30 мая 1942 года он «отправляется в разведку» и сдается немцам, причем в «Журнале боевых действий» 359-й стрелковой дивизии нет отметки о пропаже офицера, хотя там отмечены даже потери числившихся за хозвзводом коней.

Согласно документам, датируемым не раньше октября 1941 года, Таврин мог быть курсантом Школы особого назначения УПО в Харькове (военно-учебное заведение НКВД СССР), носившей совершенно секретный характер и готовившей кадровых сотрудников госбезопасности. Документы о получении образования в этой школе никогда никому не выдавались. Упоминание в учетных документах бригады и полка, по мнению историка Игоря Ландера, могло произойти лишь по колоссальному недосмотру.

С ноября 1941 года Таврин по неустановленной причине уже имел звание лейтенанта. Но учетно-послужная карточка и личное дело Таврина отсутствуют не только в архиве Министерства обороны, но и в его судебно-следственном деле, причем Ландер полагает, что есть косвенные свидетельства в пользу того, что они либо не существовали вообще, либо не прибыли на фронт и бесследно исчезли.

Само готовившееся покушение обрастает еще большим количеством удивительных подробностей.

Скажем, по изначальной задумке Таврин должен был с помощью выстрела отравленной пулей из автоматического пистолета ликвидировать советского вождя, а смерть Сталина должна была стать сигналом для «законспирированных власовцев», которые попытались бы организовать переворот в Кремле. 

На случай невозможности «попадания в Кремль» Таврин должен был устроить засаду и взорвать автомобиль со Сталиным, выстрелив в него из гранатомета. Интересно, как именно Таврин должен был опознать сталинский автомобиль на московских улицах и оказаться от него на расстоянии выстрела?

Во время обучения Таврин якобы освоил специальный образец оружия — «панцеркнаке», портативный (крепившийся на руку) гранатомет для диверсионных заданий по легкобронированным целям, «специально для этого случая» сконструированный немецкими оружейниками. Гранатомет мог вести огонь 30-мм бронебойно-зажигательными снарядами, которые с трехсот метров пробивали бронеплиту толщиной 40 мм… Но Таврин оставил свой «панцеркнаке» в разбитом самолете. Да и зачем бы он с ним таскался?

При испытаниях на полигоне НКВД выяснилось, что манекен, к руке которого прикрутили «чудо-аппарат», отдачей откидывало на десять метров, и только придавив аппарат 35-килограммовой плитой, удалось стабилизировать отдачу.

Как с таким оружием можно было отправлять человека на теракт такого уровня?

Таврин признал себя виновным только в измене Родине, подтвердив, что перешел на сторону немцев добровольно. Обвинения в терактах против советской власти он не признал, заявив, что никогда не был намерен «выполнять задание немцев по центральному террору».

Петр Таврин. Фото: архив

В июле 1951 года после ареста министра государственной безопасности генерала Абакумова в системе МГБ начались проверки, которые и выявили «двух крупных диверсантов», в нарушение всех процессуально-уголовных норм почти семь лет пребывавших в заключении без суда и следствия. 1 февраля 1952 года Таврин и его жена предстали перед Военной коллегией Верховного суда СССР. Их расстреляли.

Саму же рассекреченную в 80-е годы операцию по «предотвращению покушения на Сталина» почему-то принято считать одной из самых удачных в истории советской контрразведки. Этой операции посвящено 9 (!) книг, написанных, в том числе, действующими генералами ФСБ. Источник всех этих произведений может быть только один — секретные архивы, но по использованной фактуре они разительно отличаются. В Википедии статья о Таврине в два с лишним раза больше, чем статья о прославленном Абеле… Но содержит она последовательное опровержение всех ранее высказываемых версий.

Почему? У меня есть простое объяснение: никаким документам того времени верить нельзя. Тем более — засекреченным. Тем более — если они вообще есть. Тем более — если они вообще были.

Логику спецслужб понять невозможно тоже.

Счастливая судьба террористки

Но были среди этих истории и свои исключения — с хорошим финалом. Хорошим по тем временам.

Нина Ермакова принадлежала к числу тогдашней «золотой молодежи». Родилась в Москве в 1922 году. Отец, Иван Петрович Ермаков, из донских казаков, окончил Московское высшее техническое училище (ныне МГТУ им. Баумана). Инженер высшей квалификации, специалист по большим холодильным установкам, он строил их в разных местах страны, а семья переезжала с ним. В середине 1930-х годов Ермакова назначили руководить управлением в Наркомате пищевой промышленности и дали прекрасную квартиру на Арбате. 12-летняя Нина получила свою комнату — редкая роскошь по тем временам. Рядом с домом была одна из лучших в Москве школа № 59, где Нина сразу же нашла подругу, Маришку, — и, как оказалось, на всю жизнь. Отцом подруги был академик Варга, видный ученый, директор Института мирового хозяйства и мировой политики. И в доме подруги Нину тоже любили. Все у нее складывалось отлично.

В 1938 году арестовали отца. Но уже заканчивался Большой террор, длившийся около двух лет, «железный нарком» Ежов уступил место Берии и был отправлен вслед «разоблаченным врагам народа». Поэтому отца Нины не казнили, а всего лишь посадили в лагерь в Воркуте, откуда он смог писать письма. А когда жене удалось собрать 10 ходатайств от видных деятелей, приговор вообще отменили и вернули отца в Москву — на «переследование». Но началась война, и Ермакова вместе с другими «недорасстрелянными» вывезли из столицы. Он оказался в Саратовской тюрьме, в одной камере со знаменитым академиком Вавиловым. Оба умерли от голода в 1942-м.

Как-то в разговоре с будущим кинорежиссером Валерием Фридом, незадолго до его ареста, Нина сказала: «Если бы только Сталин знал…» «Дура!» — просто и ясно ответил Валерий, влюбленный в нее и считавший ее своей невестой. 

Впоследствии Нина согласилась с обидным словом, однако дурой она, конечно, не была. Иначе бы не окончила школу с отличием, не училась с легкостью на мехмате МГУ, а когда университет эвакуировали, в единственном оставшемся в Москве вузе — Станкоинструментальном, где за год сдала экзамены двух курсов и свой арест встретила пятикурсницей.

Нина Ермакова. Фото: архив

История эта многократно описана в мемуарах академика Гинзбурга и Валерия Фрида, в сборнике писем, составленном российско-американским физиком Геннадием Гореликом.

Вместе с друзьями Нина попала в веселую молодежную компанию, в которой бдительные стражи сталинского порядка и разглядели антисоветскую группу. Группе присвоили кодовое имя «Змееныши», поскольку родители некоторых ее участников были репрессированы. Нину в эту компанию привел старший ее на два года Миша Левин, молодой физик, выпускник МГУ. Нину с ним познакомила та самая Маришка, у отца которой — академика Варги — заместителем была мать Миши, член-корреспондент АН. А Миша дружил с Валерой Фридом еще с пионерского лагеря. «Вот, привел к вам авантюристку», — со смехом представил он Нину компании.

Все это следует иметь в виду, чтобы понять состояние 13 юных москвичей, вдруг узнавших в 1944 году, что они — «антисоветская группа террористов». 

На Малой Лубянке (Московское управление НКВД) за считаные недели опытные следователи сшили дело, выбив из обвиняемых все необходимые им признания.

Но тут в этом ладно сшитом деле произошел непредвиденный сбой. Академик Варга, прекрасно знавший Нину Ермакову — ближайшую подругу его дочери, был, в свою очередь, лично знаком и (временно) ценим товарищем Сталиным (Нина как-то раз стала свидетельницей того, как Варге домой запросто позвонил сам вождь). Используя свое положение в политических верхах, академик попросил повнимательнее «разобраться с делом».

Дело, состряпанное на Малой Лубянке, проверять стали специалисты с Большой Лубянки (из центрального аппарата то есть). И тут же обнаружили неувязку — оказалось, что окна комнаты, в которой жили Нина с матерью, выходили не на Арбат, по которому вождь ездил со своей «ближней дачи» в Кремль, а во двор. Другие же две комнаты, выходившие на Арбат, забрали у Ермаковых еще в 1938 году после ареста отца, и в эти комнаты вселили людей НКВД. А «стрелять в вождя» заговорщики готовились именно из этих (принадлежащих чекистам) комнат, из этих окон.

Не то чтобы реальные фактические обстоятельства были так уж важны для следователей, но когда внимание к делу проявлено сверху, благоразумнее было проявить осторожность. Обвинение в терроризме сняли, и Нине Ермаковой и Мише Левину в марте 1945 года дали всего по три года лагерей, остальные 11 арестованных получили от 5 до 10 лет. В августе 1945 года Нину и Мишу вообще освободили — по амнистии, объявленной по случаю Победы, амнистия предусматривалась для тех, у кого срок наказания был не больше трех лет. Но для Нины еще осталась ссылка.

Нине предложили отбывать ее в Рязанской области, но разрешили самой выбрать любую другую. Она решила поехать в Горький, где жила ее тетя — известная балерина, надеясь, что та поможет снять запрет на проживание в городе. Кроме того, Нина узнала, что в Горьком отбывал ссылку и Миша Левин, начавший работать на радиофизическом факультете Горьковского университета.

Нина поступила в Политехнический институт и благодаря Мише приобщилась к миру замечательных горьковских физиков, выходцев из Московского университета, во главе с академиком Александром Андроновым. К Нине отнеслись они с глубоким сочувствием, принимали в домах, окружили теплом. В одном из таких домов в мае 1946 года Нина познакомилась с 30-летним физиком из Москвы. Он по совместительству работал профессором в Горьковском университете, наезжал читать лекции. Это был Виталий Гинзбург. Если не считать общих для всех тягот военного времени, жизнь его выглядела вполне благополучной. Большой террор и война пощадили его близких. В 1937-м он женился на своей однокурснице, и в 1939-м родилась дочь Ирина, к которой он был очень привязан. Однако в отношениях с женой все более нарастало отчуждение…

В таких обстоятельствах он и встретил Нину Ермакову.

Нина Ермакова и Виталий Гинзбург. Фото: архив

Осенью 1946 года они поженились фактически, официально зарегистрировали брак год спустя и опровергли афоризм гинзбургского учителя Ландау о том, что «хорошую вещь браком не назовут», прожили долгую совместную жизнь. Быть может, помогло им и то, что первые семь лет семейной жизни они жили в разных городах. По законам сталинской юстиции, ссыльной Нине было запрещено жить в больших городах. В Москву она могла наезжать, но не имела права ночевать в столице. И так семь лет, до смерти Сталина. 

Когда в 1953 году отечественная история, наконец, освободилась от почти бессмертного вождя, Нину Гинзбург это, в свою очередь, освободило от ссылки и судимости, а Виталия Гинзбурга избрали в Академию наук.

В 2003-м он стал лауреатом Нобелевской премии.

***

Борис Слуцкий в 1955 году написал стихотворение «Бог».

Мы все ходили под богом.
У бога под самым боком.
Он жил не в небесной дали,
Его иногда видали
Живого. На Мавзолее.
Он был умнее и злее
Того — иного, другого,
По имени Иегова…
Мы все ходили под богом.
У бога под самым боком.
Однажды я шел Арбатом,
Бог ехал в пяти машинах.
От страха почти горбата
В своих пальтишках мышиных
Рядом дрожала охрана.
Было поздно и рано.
Серело. Брезжило утро.
Он глянул жестоко, мудро
Своим всевидящим оком,
Всепроницающим взглядом.
Мы все ходили под богом.
С богом почти что рядом.