«Большим другом моей семьи был Василий Небензя…»

Ей довелось пожить в монастыре, поработать в православной епархии, получить ученую степень в Мюнхене, стать преподавателем Венского университета, войти в состав Межсоборного присутствия РПЦ и, наконец, создать один из наиболее популярных православных каналов на русском и английском — Coffee with sister Vassa. Ее ролики набирают десятки тысяч просмотров, и при условии лояльности церковной власти в Москве инокиня Васса имела все шансы стать «женским лицом» Русской церкви в соцсетях.

Но наступило 24 февраля 2022 года, и сестра Васса заняла евангельскую позицию. Это вызвало непонимание в церковных кругах, включая ее собственную семью (будущая инокиня родилась в 1970 году в городе Наяке под Нью-Йорком, где ее отец, протоиерей Георгий Ларин, служил настоятелем большого русского храма в честь Покрова Богородицы). Происходящее в Украине и позиция патриарха Кирилла стали настоящим потрясением для Вассы, чем она поделилась в беседе с папой римским Франциском, охарактеризовав высказывания патриарха Кирилла как «хулу на Святого Духа». После этого вышло ее большое интервью украинскому каналу.

Кто-то упрекает ее в чрезмерной прямолинейности, но инокиню Вассу точно нельзя упрекнуть в неискренности. В мае нынешнего года после поездки инокини в Украину синод РПЦЗ МП «лишил» Вассу иноческого чина, что не имеет прецедентов в истории этой церкви.

В каком-то смысле Васса стала голосом совести русской православной традиции, больше не связанной с РПЦ. В результате фактического изгнания из своей церкви ученая и блогерка присоединилась к Православной церкви Украины. В откровенном интервью «Новой» Васса делится своими эмоциями, а также воспоминаниями о знакомстве с митрополитом Тихоном (Шевкуновым), постпредом РФ при ООН Василием Небензей и — в противовес этому — с выдающимся ученым-литургистом Робертом Тафтом.

— Синод Русской зарубежной церкви в юрисдикции Московского патриархата (РПЦЗ МП) «лишил» вас иночества за вашу позицию. Как это произошло. Возможно ли вообще такое «лишение» с канонической точки зрения и не странно ли, что синод в Нью-Йорке наказывает кого-то за нелояльность Кремлю?

— Точную причину случившегося я не знаю — в указе о моем «лишении» нет ссылок на каноны. К тому же в строго каноническом смысле я не являюсь монахиней, потому что не приносила монашеских обетов, а была пострижена в рясофор (это некая разновидность статуса послушницы). Если я умру в своем нынешнем статусе, меня будут отпевать как мирянку. К монашеству я стремилась с юных лет, жила в Леснинском монастыре во Франции (о нем «Новой» рассказывала нынешняя игуменья монастыря Евфросиния (Молчанова) — А. С.), но так сложилось, что инокиней я стала вне монастыря и уже 18 лет живу в Вене, где работаю в университете.

В своем ответе представителям синода я указала канон, который они сами нарушили, — 102-е правило Трулльского собора (оно запрещает применять к «согрешившему» сразу строгое наказание, а рекомендует начинать с мягких. — А. С.).

Моя история говорит о том, как изменился стиль архиерейской власти в РПЦЗ после того, как ее присоединил Московский патриархат в 2007 году. Я выросла в очень бедной церкви, которая была самостоятельной, не признавала патриархию, в поповской семье в Америке. Наша мама должна была много работать, даже по ночам. Наши архиереи были очень простыми, приезжали к нам домой, играли с нами. 

Сначала, в декабре прошлого года, я получила указ о том, что нахожусь под омофором некоего епископа Луки, который живет в Джорданвилле, штат Нью-Йорк. Я никакого отношения в Джорданвиллю не имею, но Лука несколько раз жаловался в синод на мой канал в YouTube. Начались жалобы сразу после появления моего самого первого 10-минутного ролика — про мученика Маманта. После этого целый ряд клириков начал протестовать против моей активности в YouTube, хотя в то время я совсем не говорила о политике, а записывала ролики о житиях святых, об истории и смысле литургии. Мой контент и сейчас на 99% состоит из роликов про святых и праздники, хотя я, конечно, не считаю, что церковь вне политики. Но я занимаюсь типиконом (богослужебным уставом. — А. С.) и другими подобными темами и редко выхожу за их рамки.

В моем случае нерелевантно говорить: «Ты должна смиряться, ты не должна быть гордой». Это вопрос не гордыни или смирения, а цивилизованного профессионального общения. Я не могу просто исчезнуть из Вены и поехать в монастырь, как от меня сразу потребовал епископ Лука: я должна за три месяца предупредить о прекращении аренды квартиры, у меня есть обязательства платить налоги, у меня целая фирма Coffee with sister Vassa, платные подписчики и совет директоров. Я очень откровенно написала епископу Луке: «Владыко, у меня такое впечатление, что вы меня просто не любите».

— Но что все-таки стало первым импульсом для Вашей дискриминации в РПЦЗ МП?

— Я думаю, мои слова, обращенные к папе Франциску, о том, что патриарх Кирилл совершает хулу на Духа Святого, обосновывая ***. Сразу после этого предстоятель РПЦЗ МП митрополит Николай (Ольховский) ультимативно вызвал меня в Нью-Йорк «в течение двух недель» — до 2 июня прошлого года. Он отказался говорить по зуму или даже сообщить о предмете разговора. Это абьюз какой-то! Перед этим я получила от первоиерарха РПЦЗ МП митрополита Николая целый список моих «спорных» высказываний в интервью Сакену Аймурзаеву для украинского канала.

В конце концов митрополит Николай перенаправил меня к епископу Иринею в Лондон, куда я и поехала. Во время беседы он говорил, что Путин — «великий политический лидер» и все такое. Но в целом мы поговорили хорошо, епископ меня на какое-то время защитил. 

— Сейчас вы живете в Вене и, наверное, больше занимаетесь наукой, чем церковной деятельностью. Вы, наверное, первая инокиня в истории РПЦЗ, которая стала доктором философии и профессором престижного университета. Как сложился ваш научный путь и какова сфера ваших интересов?

— Меня неожиданно пригласили в Венский университет, причем еще за несколько месяцев до того, как я получила докторскую степень. При этом университете был в то время институт литургических исследований, каких вообще немного в мире. Я писала докторскую работу в Риме под руководством знаменитого отца Роберта Тафта (1932–2018) — корифея современной науки о византийском богослужении. Так получилось, что он заинтересовался моей магистерской работой, которая была посвящена началу утрени и написана на немецком языке. Я считаю Тафта учителем вселенского значения, значимым как для христианского Востока, так и для Запада, всегда ощущала от него отцовское тепло, какое-то величие. Он, кстати, вспоминал свое первое знакомство с молодым архимандритом Кириллом (Гундяевым), когда тот стоял в Риме перед входом в Руссикум (иезуитский колледж, готовивший миссионеров для России. — А. С.) и курил сигарету. Когда Тафт узнал, что я из Зарубежной церкви, то очень удивился, потому что считал, что наша церковь (РПЦЗ) ни с кем не общается и ее представительница не стала бы писать иезуиту. Но при этом признал: «В Зарубежной церкви всегда умели совершать богослужения».

Благодаря ему я оказалась соучредителем Ассоциации восточных литургических исследований, куда он пригласил великих ученых, о которых я знала лишь по учебникам или энциклопедиям. Моя работа под его руководством была посвящена чину архиерейского богослужения по «Проскинитарию» Арсения Суханова (памятник 1649 года, повествующий о поездке московского посла в восточные православные церкви. — А. С.). Он подробно описал архиерейское служение того времени на Востоке, как правило, критикуя греков. Я должна была изучить архиерейский чин литургии, но поскольку делала это очень подробно, то смогла описать только вход архиерея в храм. Как говорит Тафт, важно знать, когда поставить точку, потому что цель диссертации — ее закончить.

— Благодаря этой работе вы сблизились с католической академической средой. Изменилось ли ваше отношение к экуменизму, который РПЦЗ традиционно считала ересью?

— Я никогда не занималась профессионально экуменизмом. Дело в том, что в литургической науке все знают: без изучения Тафта нельзя стать специалистом. Мои исследования достигли профессионального уровня, когда я стала работать с ним. 

А есть люди, у которых нам надо учиться, в том числе неправославные. Откуда на Московской Руси появились школы? Они пришли из Киева, который получил школьную богословскую традицию от иезуитов. Потому по латыни изучали богословие и на Московской Руси, когда присоединяли Украину, и оттуда переняли школьное богословское образование.

— Насколько я понимаю, ваши научные исследования ставят проблемы, имеющие прямое отношение к нынешнему кризису церковной жизни, к происходящему с РПЦ?

— Да, это проблема узурпации власти архиереями, в первую очередь — патриархом. Когда я изучала тему развития почитания архиерея, сравнивала греческие и русские источники, то пришла к выводу: самый вычурный и экстравагантный чин архиерейского служения сложился у русских. У греков он гораздо проще. Это говорит о стремлении показать мощь, блеск, авторитет и власть архиерейскую. Конечно, тут есть психологические и политические причины, но о них нельзя говорить, не разобравшись в развитии самого арихиерейского богослужения. 

— Помимо экуменизма и любви к католикам, ваши консервативные оппоненты обвиняют вас в слишком либеральной позиции в отношении ЛГБТ*-сообщества. Как вам удалось «отступить от православия» и в этом вопросе?

— Еженедельно я выпускала EMail of the week с ответами на интересные вопросы, которые мне задавали в течение недели. Я не претендую на то, чтобы давать советы, — скорее, предлагаю вместе порассуждать, обменяться мыслями. Однажды мне написала греко-католичка, которая рассказала о своем 14-летнем сыне, совершившем coming out. Она поддержала сына, но переживала, что ему не дадут больше прислуживать в церкви. Тогда я не понимала, что гей-тема становится главной в православной среде. В 14 лет сексуальная тема очень сложна вообще для всех, а в наше время на сознание молодых людей воздействуют ещё и сайты знакомств, и интернет-порнография, которая убивает здоровый подход к вопросам сексуальности…

У нас нет точного ответа на вопрос о месте гея в церкви, потому что церковь не говорит, куда поместить гея, который пришел к вере. Мы не можем всем таким людям сказать, что им лучше уйти в монастырь. Значит, большинство обречено жить в миру и оставаться одинокими, не иметь семьи? Это очень трудно сказать другому человеку, если у него нет призвания быть целибатным.

В общем, я поделилась с обратившейся ко мне женщиной идеей:

Если этот юноша даже станет практикующим геем и его отлучат от причастия, то лучше ему остаться на приходе и как-то приучать других прихожан к наличию этого явления. Мало ли у нас молодых людей на приходах, которые не соблюдают целомудрия до брака? Это даже скорее считается нормальным — люди не вступают в брак лет до тридцати, если вообще вступают. И никто особо не парится. А вот если гей ходит в церковь и допускается к причастию, то это уже проблема!

Меня шокировала недавняя история с митрополитом Иларионом. Не сами домогательства, а то, что все равнодушно отнеслись к жертве — Георгию Сузуки. Меня абсолютно убеждает его рассказ и шокирует, что жертвой церковники склонны считать не его, а митрополита Илариона и его «карьеру».

— Насколько РПЦЗ изменила своим принципам, подчинившись Московскому патриархату, и разделит ли она его судьбу в обозримой исторической перспективе?

— Ошибочно думать, что Зарубежная церковь была какой-то ультраконсервативной или замкнутой. В начале 20-х годов прошлого века она была основана теми, кто в современном смысле этого слова были «очень экуменичны». Первые предстоятели РПЦЗ митрополиты Антоний (Храповицкий) и Анастасий (Грибановский) были высокообразованными, открытыми. В 1925 году владыка Антоний участвовал в торжествах в Вестминстерском аббатстве в Лондоне. Еще до революции Российская церковь имела особенные связи с англиканской церковью.

Это все стало меняться лишь после Второй мировой войны и даже после смерти Сталина, когда Кремлю понадобился «церковный» инструмент в холодной войне. В начале 1960-х Отдел внешних церковных сношений возглавил митрополит Никодим (Ротов), которому поручили активизировать работу за границей. Тогда РПЦ вошла во Всемирный совет церквей, причем одним из условий ее вступления было непринятие в эту организацию РПЦЗ. Тем не менее спустя несколько лет наши наблюдатели из РПЦЗ, в том числе архиепископ Антоний (Бартошевич), присутствовали на Втором Ватиканском соборе. Постепенно Москва оттеснила РПЦЗ отовсюду — я видела в архивах документы, связанные с этими процессами. Так что изоляция РПЦЗ была во многом навязанной, до конца 1950-х в изоляции находилась скорее Московская патриархия.

— В начале 2000-х вы сами активно участвовали в работе комиссии по соединению РПЦЗ с РПЦ. Сейчас вы сожалеете об этом?

— Нет, я чувствую сожаление не из-за этого. У нас был уникальный шанс привнести западные ценности — в хорошем смысле этих слов — в жизнь церкви в России. Все-таки раньше в РПЦЗ была свобода слова: я даже не могла себе представить, что за другое мнение по какому-то политическому вопросу тебя могут «лишить иночества».

Идея о том, что надо объединяться, возникла в Германской епархии, где я и находилась. Мне поручили изучить протоколы синода РПЦЗ за всю его историю, чтобы выявить формальные препятствия для признания Московской патриархии. Синодальным архивом в Нью-Йорке никто тогда не занимался, и я спала на полу несколько недель в подвальном помещении, где размещался архив, и изучала все эти дела. Я выписывала все, что касалось России, из протоколов синода и из переписки некоторых наших иерархов, а потом начались совместные заседания «встречных» комиссий, одно из которых прошло в Андреевском монастыре в Москве. Потом было еще несколько таких встреч в закрытом режиме, на которых со стороны РПЦ присутствовали архиепископ Евгений (Решетников) (ныне митрополит Таллиннский и всея Эстонии, депортированный из Эстонии в прошлом году. — А. С.), отцы Тихон Шевкунов, Николай Балашов, Максим Козлов, Владимир Воробьев, Владислав Цыпин и профессиональные историки — Михаил Шкаровский и Ольга Васильева, будущий министр просвещения. 

— Какой была роль отца Тихона (Шевкунова) в работе комиссии? Правда ли, что он воспринимался как своего рода комиссар, которому лично президент РФ поручил обеспечить процесс поглощения РПЦЗ?

— Тогда я совершенно не воспринимала его как исполнителя воли Путина или спецслужб. Отец Тихон (и некоторые другие известные клирики РПЦ, например, о. Николай Балашов, Владислав Цыпин и Максим Козлов) приезжали и к нам домой, в Наяк, бывали дома у моих родителей. После «воссоединения» с Московской патриархией, когда я была назначена патриархом Кириллом членом двух комиссий Межсоборного присутствия РПЦ, я изредка общалась в связи с заседаниями этих комиссий и с некоторыми членами этих же комиссий, в том числе с о. Тихоном, хотя он никогда специально на меня не обращал внимания.

От о. Тихона у меня в целом осталось впечатление очень умного человека, не в смысле богословского или какого-либо научного образования, которого у него нет, но в смысле того, что по-английски называется «emotional intelligence». 

Мне только из третьих источников стала известна вся его странная идеология, сначала из сделанного им фильма «Византийский урок», а после февраля 2022 года особенно тяжёлое впечатление произвело его интервью с Ксенией Собчак. Там он, по сути, обосновывает СВО со ссылками в стиле «один старец сказал» и призывает всех терпеть на основании некоторых невнятных размышлений о библейской книге Иова.

Но с начала *** я уже не общалась ни с кем из московских людей — между нами как будто опять железный занавес опустился. Единственный, кто оттуда мне писал с тех пор (правда, грубые, оскорбительные письма), — это отец Александр Задорнов (настоятель храма «Малое Вознесение» в Москве и завкафедрой церковно-практических дисциплин Московской духовной академии. — А. С.), секретарь комиссии Межсоборного присутствия РПЦ по каноническому праву. В последнем из его писем, он делится радостью, что меня «лишили сана», потому что я «никогда не отличалась умом» и т.п.

Еще одним большим другом моей семьи стал Василий Небензя. Я была у него на квартире еще до объединения, но совершенно не помню, как туда попала. Он постоянно приезжал к нам в Наяк на Рождество и Пасху, исповедался у моего отца, был очень галантным, в каких-то вопросах помогал нам, с ним было очень весело. Вася, как мы его называем, вел мою маму за руку, когда в прошлом году умер мой папа и его гроб обносили вокруг храма; единственный букет, который положили прямо в гроб, был от Небензи. Многие русские эмигранты очень его чествуют и, естественно, разделяют российскую позицию в ***. Это плоды того, что называется soft power. Иногда он приезжал к нам с другим российским дипломатом из Женевы, они сидели у нас за столом и как-то меня попросили: «Сестра Васса, расскажите о вашей научной работе, о связях с Тафтом».

На похоронах отца я впервые увидела Василия Небензю после того, как началась ***, и я понимала, что не могу больше с ним разговаривать, потому что слишком много знаю. 

Потом и шуточки про «хохлов» появились, чего у нас никогда раньше не было. Папа и мама в результате взяли российские паспорта, а я никогда не брала, и они мне даже не старались предлагать, имея, как я теперь понимаю, какое-то удивительное чутье. Они чувствуют, с кем можно работать, а с кем нельзя. Если меня раньше немного удивляло, что Тихон Шевкунов так ухаживает за моими родителями, но не обращает внимания на меня, то теперь это не удивляет.

Когда началась ***, для меня многое прояснилось. Это апокалиптическая битва — в том смысле, что она является «откровением» (перевод слова «Апокалипсис»), когда с лиц спадают маски. До начала СВО я участвовала в заседаниях комиссии Межсоборного присутствия РПЦ, где мы несколько раз обсуждали документ о том, допустимо ли благословлять оружие массового поражения. Я тогда не понимала актуальности этого, не считала тему особо важной. Хотя большинство из нас, членов комиссии, были против благословения оружия массового поражения, я лично чувствую ответственность за непонимания важности темы для последующих событий в жизни РПЦ.

— Вы перешли в Православную церковь Украины (ПЦУ). Чувствуете ли вы существенные отличия ее жизни от той традиции, к которой вы привыкли? И каким должно быть христианское отношение к столь непримиримому противостоянию двух как бы «православных народов» — российского и украинского?

— Я ощущаю разницу. В ПЦУ действительно другой стиль, хотя я только первый год нахожусь в этой юрисдикции.

К сожалению, дискуссии в нашем православном мире идут об очень второстепенных вопросах — о формальной каноничности, о порядке предоставления автокефалии. Многие люди, которые вообще не знают основ веры, но называют себя православными, помешаны на этом. В массовом сознании вопрос каноничности сведен к вопросу благодати в магическом смысле этого слова — то есть каких-то волшебных средств, без которых невозможно попасть в рай и получить вечную жизнь. «Традиционные ценности», о которых сейчас постоянно твердят в России, — это пустые, на самом деле, слова, которые используются в целях пропаганды. В Госдуме приняли закон о запрете «чайлдфри», и если его читать формально, то монашество, например, должно быть признано «нетрадиционным» для России.

Особенно страшно, когда античеловеческая, антихристианская идеология пропагандируется с церковных амвонов, как будто самой Церковью. Но это анти-церковь, служащая не Богу, а иным богам. Я им не служу и никогда служить не буду.

* «Международное общественное движение ЛГБТ» признано в РФ экстремистской организацией, чья деятельность запрещена.