Конституция радости на мировом перекрестке

Премьер-министр Армении Никол Пашинян провозгласил конец армянской истории и объявил начало следующей. На смену Третьей республике, сказал он, идет Четвертая. Окончательно она наступит в следующем году, когда его партия и он лично, получив новый мандат на парламентских выборах, примут новую конституцию.

Третья республика, объявленная закрытой, — это, собственно говоря, та Армения, которая провозгласила свою независимость в 1991 году (Второй республикой, кстати, в соответствии с этой историографией, была советская Армения). Поскольку эта новейшая история пишется в ритмах предвыборной кампании, во многом она воспринимается как политтехнология, в соответствии с которой (подобно фирме с ее долгами) банкротится и обнуляется целое государство, провалы которого, как следует из декларации Пашиняна, другим способом преодолеть невозможно.

«Жизнь Третьей Республики, к сожалению, сложилась именно такой: блокада, война, экономический спад, эмиграция не позволили воплотить в реальность мечту референдума о независимости…» — заявил Пашинян в 34-ю годовщину Независимости — годовщину, которая в этой логике может оказаться последней.

Квадратура замкнутого круга

В соответствии с проектом, Четвертая республика будет построена на идеологии радости, потому что радость неразрывно связана с идеей мира…

На идее мира выстроена вся логика проекта. И в ней много того, с чем многие согласны. Основой системы безопасности может быть только мир с соседями, чему во многом мешают мифы самого разного свойства — от исторических до геополитических. Или и тех, и других одновременно, как, к примеру, гора Арарат во всех возможных ее проявлениях. Избавлению от этих мифов, которые на самом деле воспроизводятся десятилетиями, начиная со школы, посвящены часы выступлений премьер-министра, порой весьма искрометных, а порой и обезоруживающе откровенных и саморазоблачительных. «Да, ценой тысяч жертв, но выход найден…» — отвечает он оппонентам, которые, руководя Третьей республикой, этого выхода не нашли.

Задача, стоящая перед Пашиняном, выглядит нерешаемой, как квадратура круга: представить проект выхода из катастрофы тем, кто знает, что сам автор в этой катастрофе и виноват. 

Но есть в этом сюжете и свой 25-й кадр.

Зная, сколь уязвим этот тезис, он опережает оппонентов и сам выходит на них наперевес с этой темой, но в другом ракурсе: да, тысячи жертв, да, он сам не понимает, как матери могут его простить, но матери, продолжает он, ему отвечают: все так, но зато теперь мир, и он стоит всего.

И еще: да, он ответствен, но при этом только он, которому уже нечего терять, может пойти на те уступки, которые все, может быть, и считают унизительными, но в глубине души необходимыми.

Наказание за это Пашинян, конечно, пусть понесет, но потом, когда мир станет необратим. Поэтому пусть хоть Республика Радости и жизнь без Арарата, но все эти счеты — на потом. Это и есть формула общественного договора и ключ к решению нерешаемой задачи: Пашиняну дают возможность выиграть в той ситуации, когда проигрывать ему никак нельзя.

Далеко от Москвы

В этой логике выстроены и все внешнеполитические тезисы, тем более что вопросы войны и мира позволяют конвертировать в геополитику любую внутриполитическую полемику. Меняя в глобальном армянском позиционировании все, чтобы, как говорил один известный литературный персонаж, все осталось неизменным. Не потому, что Пашинян не хочет, скажем, в Европу. Просто ему, видимо, приходится идти в нее при полном понимании бесперспективности этого начинания.

Впрочем, и сам европейский порыв Еревана изначально был скорее ситуативным следствием обиды на Россию, который Пашинян успешно использовал. С одной стороны, возможно, отчасти и вполне искренне. «В течение последних 20–25 лет Россия по зернышку забирает от нас наш суверенитет», — говорил оппозиционер Пашинян за год до своей революции. С другой стороны, именно эта обида позволила Пашиняну хоть в какой-то степени облегчить груз собственной ответственности за карабахскую катастрофу, переложив часть ее на Москву. Но и тогда его мятежные выступления были четко и рационально дозированы: атаки на ОДКБ особых рисков для Еревана не несли, поскольку и Москва уже утратила в изрядной степени к нему интерес, а большинство других, важных для Москвы (и немаловажных для Еревана) обязательств Ереван исправно соблюдал. Кроме того, Пашинян лучше других, надо полагать, понимал, скоротечность эмоциональных порывов — как и оппозиция, готовившаяся в нужный предвыборный момент предъявить ему «предательство» не только на турецко-азербайджанском направлении, но и на российском, которое очень дорого обойдется Армении.

Однако было бы некоторым упрощением счесть, что маневры с поисками своего места в мире являются исключительно предвыборным мероприятием.

Сплетаясь с самыми разными интересами участвующих в этих коллизиях сторон, они могут стать основой неожиданной стабильности, в которой (по крайней мере, сегодня) заинтересованы все. И сама Армения, прежде всего. И Азербайджан, который все свои задачи решил, и сегодня ему нужна как минимум пауза для спокойной монетизации достигнутого. И Турция, поскольку она претендует на роль гаранта спокойствия во всем регионе. И Иран, которому сегодня не хватает только обострения на своих границах на Араксе.

И даже Трамп, по причинам, которые как-то уже неудобно формулировать.

И уж точно Россия, которая, по сути, проиграла в Карабахскую войну, которую считала поначалу для себя выигранной.

Уроки грузинского

Между тем один миф, который считался основополагающим в армянской политике, Пашинян уже отменил — о России как стратегическом союзнике, и это не потребовало от него никаких усилий. Ведь на самом деле и прежде все понимали, что Москва не станет воевать за Армению, тем более c Азербайджаном. Просто пока это знание носило теоретический характер, этот тост еще можно было произносить на каждой встрече любого братского уровня. Потом отдаление от Москвы оказалось способом уберечь себя от ее фактического единства с Баку, и для того чтобы уравновесить соотношение сил, Ереван использовал сближение с Западом. Но когда Баку настоятельно предложил сделать формат урегулирования двусторонним, замедлилось и это движение.

Однако уже с осени прошлого года отношения с Москвой начали стабилизироваться, и здесь логика компромисса выглядела арифметически простой. Ресурс западного перепозиционирования и изначально-то был невелик, а арсенал практических мероприятий ограничился довольно экзотичной инициативой — законом о вступлении Армении в Евросоюз, который сразу официально было рекомендовано не путать с заявкой на вступление в ЕС, а рассматривать исключительно как чаяние народа. 

Тем более что никаких бонусов дальнейшие обострения все равно уже не сулили.

Основные инфраструктуры в Армении контролируются Россией, и особых недоразумений не возникало, если не считать кратковременных претензий к Южно-Кавказской железной дороге, принадлежащей РЖД в самом начале эпохи Пашиняна.

Однако эта экономика — она же и политика. «Электросети Армении» принадлежат Самвелу Карапетяну, уроженцу расположенного недалеко от армяно-грузинской границы села Ташир, давшего имя крупной российской корпорации. Он довольно долго сохранял конструктивные отношения с Пашиняном, но, поддержав Армянскую церковь в ее конфликте с властью, стал ее врагом, в связи с чем был немедленно арестован, а государство приняло закон о национализации «Электросетей». Что дало многим основания предположить, что дальнейшее развитие армянских событий может пойти по грузинскому сценарию, в котором, отстранив на выборах от власти Саакашвили, ее надолго захватил миллиардер Бидзина Иванишвили.

Но при этом два вопроса остаются открытыми: насколько сам Карапетян готов к борьбе — политически и, главное, технологически? Пашинян, наверняка выучивший уроки грузинского, готов к любым превентивным мерам для избежания подобных повторений. И второй — насколько Москва готова помогать Карапетяну? Пока никаких грозных предупреждений Еревану не слышно, даже сезон экспансивности подконтрольных инфоглашатаев был коротким и не впечатляющим. Что наводит на подозрения о достигнутом компромиссе, суть которого вряд ли отвечает традиционным геополитическим представлениям о мире, в частности — о решительной схватке Москвы с Трампом за несметные ресурсы Южного Кавказа.

Не врут календари

На самом деле, коридор из Азербайджана в его нахичеванский эксклав, контроль над которым Москва уже считала делом решенным, она проиграла не Западу, а Баку, отчасти Анкаре, и, что было самым обидным, Еревану. Концепция же «Пути Трампа», в котором каждый желающий волен увидеть что-то свое, хоть «Зангезурский коридор», хоть армянский «Перекресток мира», в силу своей явной сырости, как раз оставляет Москве возможность для маневра и договоренностей.

Ресурсов и позиций в регионе у Москвы осталось достаточно, чтобы предъявить их как аргумент в торговле. Зачем, скажем, строить новые дороги? — может спросить она, в конце концов, не для того ЮКЖД, взявшая в концессию армянские железные дороги еще в далеком 2008 году, все эти годы работала себе в убыток. Монополистом в том хабе, который может здесь открыться, ей уже не стать, но свой сегмент и надел она может сохранить и развить, тем более что регион, о котором идет речь, постепенно становится шире, чем просто Южный Кавказ. И если это так, то тему идиосинкразии, которую вызывает Пашинян у Москвы, в политическом плане останется отыграть как последнюю надежду армянской оппозиции и отдельным российским телеведущим.

В том же ШОС, который из регионального объединения окончательно стал формой институционализации Китая как особого центра глобальной силы и оформления системы двусторонних преференций в официальный клуб. И в этом плане Ереван просто следует в общем тренде (что опять же избавляет его от недоразумений с Россией) налаживания равноценных коммуникаций со всеми членами большого квартета — Вашингтоном, Москвой, Пекином и Брюсселем, который можно дополнить условным Будапештом. Именно этот стиль приходит на смену привычному дуализму Запад–Восток.

Да и в отношениях с самой Россией Ереван, кстати, ищет другие форматы: менее парадные и бьющие в глаза своей верностью идеям интеграции, но более камерные и дающие возможность без больших круглых столов пообщаться на уровне первых лиц без посторонних. В отличие, кстати, от того же ШОС. Вместо очередного саммита в рамках ЕАЭС — форум экологов на Алтае с участием Путина, конечно. Вместо «Интервидения», от которого Ереван уклонился, — скажем, Мировая атомная неделя, в компании самого директора МАГАТЭ Рафаэля Гросси. А после нее можно и в Нью-Йорк. На генассамблею ООН. Правильно вписаться в календарь — не меньшее искусство, чем его создать.