Высоцкий в рядах и колоннах

Энциклопедия советской жизни, или Как привести Высоцкого на митинг

Как Пушкина называли энциклопедией русской жизни, так и Высоцкого можно назвать энциклопедией советской жизни. По этим песням можно изучать историю, нравы и быт. А поскольку история наша все время ходит по кругу, а быт и нравы незаметно стали напоминать детям, как жили их родители, возвращая многие советские или полусоветские приметы, то и Высоцкий оказался на очередном витке «возвращения». А в феврале 2022 года просто прогремел:

Солдат всегда здоров,
Солдат на все готов, —
И пыль, как из ковров,
Мы выбиваем из дорог.
И не остановиться,
И не сменить ноги, —
Сияют наши лица,
Сверкают сапоги!
По выжженной равнине —
За метром метр —
Идут по Украине
Солдаты группы «Центр»…

Одна женщина (уже не помню, в каком городе) поставила колонки на балкон и врубила эту песню. Эту женщину не стали штрафовать даже за шум. За Высоцкого пока не штрафуют. Впрочем, за эти три с половиной года прошла уже куча разных мероприятий, на которых песни Владимира Семеновича исполняли с буквой Z на рукаве и георгиевской лентой на лацкане.

Вообще-то ничего нового в этом нет. Покойников всегда пытаются поставить в какую-то колонну. И сказать, что «доживи Володя до наших дней, он бы точно был с нами!»! Другие уверены в прямо противоположном. Но как поставить в колонну человека, который ушел 45 лет назад? Высоцкий даже Афганистан застал лишь в самом начале. Как вспоминал друг Высоцкого Вадим Туманов (о нем я обязательно еще упомяну), Высоцкий вернулся из Парижа. Он увидел во Франции репортаж, где показали жениха и невесту, погибших от ракеты с советского вертолета. Высоцкий был настолько возбужден, что хотел прорваться к Андрею Сахарову, обратиться к иностранным журналистам, сказать все, что думает об этом. Но Туманов удержал Володю, понимая, чем ему грозит такой поступок. Он сказал: 

Про Афганистан Высоцкий так и не спел. И ни одной песни или строки в черновиках тоже нет. А хотелось бы! Будем честны: 87 лет Высоцкий прожить никак не смог бы при всех своих пагубных пристрастиях. Но Афганистан был совсем рядом, и спеть об этом он мог бы теоретически успеть. Но не спел. Он не дожил всего пять лет до перестройки, одиннадцать лет — до распада Союза, 14 лет — до первой чеченской войны. Да и до Путина всего 19 лет — был бы ему тогда всего 61 год! 

Но желающих встроить его в свои ряды и колонны меньше не становится. И делать это, к слову, не так уж и сложно. Высоцкий как никто сумел сказать в своих песнях о войне. Известно, что даже фронтовики, которые не знали об этом парне толком ничего, часто думали, что и он воевал. Хотя в начале войны Володе было три с половиной года. Но он, как сам не раз говорил, «довоевывал» в своих песнях.

Теперь с песнями Высоцкого тоже «довоевывают». Гениальность — вещь не одномерная.

Нынче вырвалась, словно из плена, весна, —
По ошибке окликнул его я:
«Друг, оставь покурить!» —
А в ответ — тишина…
Он вчера не вернулся из боя.

Может спеть такую песню пацифист? Конечно! Война — это горе и смерть, потери друзей и близких. Что же в этом хорошего? А может спеть такую песню Z-патриот? Конечно, может! Бойцы, по их мнению, воюют за святое дело, отдают свои жизни в борьбе с нацизмом — как и их деды и прадеды. Покойник не может рассудить этот спор. Он сказал все, что мог и хотел, много лет назад своими строками. А мы интерпретируем их, как нам вздумается. Поэтому странно задавать вопрос: разве может человек, который слушает Высоцкого, быть плохим человеком? Может. Может быть каким угодно. Только в бездарных строках нельзя найти второго, третьего, десятого слоя. А в гениальных можно найти все что угодно. В этом парадокс гениальности.

«Памятник»

У Владимира Высоцкого есть «Памятник». Написанное им в 1973 году стихотворение, которое он исполнял и как песню, но которое в этом смысле уникально, потому что живет в обеих ипостасях, и неизвестно, какая ярче.

Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова, ни пули
И в обычные рамки не лез, —
Но с тех пор, как считаюсь покойным,
Охромили меня и согнули,
К пьедесталу прибив ахиллес.

Помните пушкинский «Памятник нерукотворный»? Классическое стихотворение в этом «памятном» жанре». Такие стихи, как правило, являются подведением жизненных и творческих итогов — иной раз действительно памятником поэту. Высоцкий же итогов не подводил. У него впереди оставалось еще семь лет жизни и творчества, очень важных для него. Его «Памятник» — это не итог, а предвидение. При жизни он был совсем не рослым, хотя и очень спортивным по телосложению. И сажень у него была не косая. Но рост, стройность и так далее здесь — не физические параметры, а личностные. Характеризующие человека, который не воздвигает памятник, а стремится разрушить его, вырваться из привычных рамок.

Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту,
И железные ребра каркаса
Мертво взяты раствором цемента, —
Только судороги по хребту.
Я хвалился косою саженью —
Нате, смерьте! —
Я не знал, что подвергнусь суженью
После смерти…

А чуть позже Высоцкий поет/читает:

А потом, по прошествии года, —
Как венец моего исправленья —
Крепко сбитый литой монумент
При огромном скопленье народа
Открывали под бодрое пенье, —
Под мое — с намагниченных лент.
Тишина надо мной раскололась —
Из динамиков хлынули звуки,
С крыш ударил направленный свет, —
Мой отчаяньем сорванный голос
Современные средства науки
Превратили в приятный фальцет.

Владимир Высоцкий во многом предугадал свою посмертную судьбу — уже в те времена, когда с его имени будут сняты все ограничения, и начнется не просто почитание, а временами канонизация и использование его образа, его произведений кем попало и по всякому поводу. Высоцкий, которого при жизни ни разу не показали по Центральному телевидению, если не считать фильмов с его участием, который не имел ни наград, ни званий, ни полноценных больших пластинок, ни сборников стихов, вдруг начал получать посмертные почести, а памятники ему стали устанавливать то здесь, то там, и подавляющее большинство из них характеризуются как раз вот этим словосочетанием — «крепко сбитый литой монумент».

Монументы эти открывают под бодрое пение — иногда самого Высоцкого, иногда под звуки неумелых подражателей, которых зовут выступить по торжественному случаю. Как и на разных именных фестивалях, где песни Владимира Семеновича кое-как вымучивают эстрадные знаменитости. Вспоминается здесь «Песня микрофона», который страдает от того, что вынужден транслировать в зал халтуру: «Сколько раз в меня шептали про луну // Кто-то весело орал про тишину».

Примерно об этом и фраза про «современные средства науки», превратившие голос поэта в «приятный фальцет». Прошло время, и разные умельцы — пускай даже из лучших побуждений — стали делать аранжировки песен Высоцкого с «новым звуком», и эти песни зазвучали современнее, качественнее, но перестали быть в полной мере песнями Высоцкого. Мы теперь живем в эпоху, когда искусственный интеллект творит странные чудеса, и голос того же Высоцкого можно сгенерировать, почти не опираясь, так сказать, на первоисточник. В этом смысле стихотворение «Памятник» выполнило свое жанровое предназначение, многое сказав о судьбе поэта и его наследии.

Саван сдернули — как я обужен, —
Нате, смерьте! —
Неужели такой я вам нужен
После смерти?!

Последний раз Высоцкий прочитал (именно прочитал) «Памятник» в 1978 году в украинском городе Сумы. А в последний раз спел — в Нью-Йорке, у Михаила Барышникова. С которым был знаком еще по Ленинграду с 60-х. Про Америку мы еще вспомним. А пока замечу, что Высоцкий умел помнить старых друзей и людей, которые оставили важный след в его жизни. Да, со многими из друзей юности его дороги впоследствии разошлись. Но тех, кто ему были особенно близки, он помнил. Как своего педагога в Школе-студии МХАТ Андрея Донатовича Синявского. Он преподавал советскую литературу. И так получилось, что преподаватель советской литературы Синявский стал одним из самых известных диссидентов, правозащитников и антисоветчиков. Студенты — и Высоцкий в их числе — обожали Андрея Донатовича за интересную, ироничную, вдумчивую манеру, старались не пропускать его занятий. Как вспоминала вторая жена Высоцкого Людмила Абрамова, именно от Синявского пошла у Высоцкого любовь к запретному в то время Гумилеву.

Синявский и «Днепр-5»

Однажды после экзаменов студенты напросились к любимому преподавателю в гости. Супруга Синявского Мария Васильевна Розанова рассказывала, что ни с одной студенческой группой у Синявского больше не сложилось настолько близких, почти дружеских отношений.

Как говорил позже Синявский, до этого момента он никак не выделял Высоцкого среди прочих студентов, а Розанова говорила, что поначалу он показался ей «мальчиком с каким-то почти тупым лицом» и был самым неприметным, пока не запел. Исполнение Высоцкого произвело и на Синявского, и на Розанову невероятное впечатление. Под влиянием этого исполнения они решили приобрести большой, громоздкий магнитофон «Днепр-5» и записывать Володю — чтобы все это не пропало. Андрей Синявский стал одним из первых, кто оценил талант Высоцкого и начал записывать его на пленку.

Благодаря Синявскому Высоцкий познакомился и с семьей диссидентов — Юлием Даниэлем и Ларисой Богораз. В эфире радиостанции Би-би-си в январе 1984 года в программе, посвященной Высоцкому, Синявский вспоминал один любопытный эпизод: «Как-то мы собирались ехать на день рождения к Даниэлю. Буквально уже выходим — пришел Высоцкий в гости. Решили взять его к Даниэлю. И одновременно это был как бы подарок, потому что когда приходит Высоцкий, невозможно, чтобы он не пел, не рассказывал. Там было очень много народу — я немножко опасался за Высоцкого. В общем, как-то мы с ним перешептались, перемигнулись… Конечно, весь вечер он держал в руках всех, потому что пел. Но буквально через каждую песню он пел «Песню про стукача» — давая понять, что если кто-нибудь здесь настучит, то его убьют. (Смеется.) И он как раз тогда сочинил песню, которая, я думаю, о диссидентах, — замечательная песня «Идет охота на волков…» Я уже сидел, мне жена ее рассказывала, когда на свидании была. Я не свожу, конечно, значение песен Высоцкого к диссидентству. Но каким-то боком он с этим явлением тоже связан».

Процесс Синявского и Даниэля завершился в феврале 1966 года. Приговор вызвал огромный резонанс в мире, а в СССР, как полагают, фактически после него и зародилось движение диссидентов. Потрясло это событие и Владимира Высоцкого. По горячим следам он написал стихотворение «Вот и кончился процесс…»

Вот и кончился процесс,
Не слыхать овацию —
Без оваций все и без
Права на кассацию.

Изругали в пух и прах, —
И статья удобная:
С поражением в правах
И тому подобное.

Посмотреть продукцию:
Что в ней там за трещина,
Контр- ли революция,
Анти- ли советчина?

Но сказали твердо: «Нет!
Чтоб ни грамма гласности!»
Сам все знает Комитет
Нашей безопасности.

Андрей Синявский досрочно вышел на свободу в июне 1971 года, а в 1973-м эмигрировал вместе с Марией Розановой в Париж, где и прожил до самой своей кончины в 1997 году. Когда у Высоцкого появилась возможность выезжать за границу, он снова смог встречаться со своим учителем. Впрочем, встречи эти не были частыми. По мнению Марии Розановой, этих встреч опасалась прежде всего Марина Влади, чтобы не обострять отношения с советскими властями. И Розанова даже считала, что сам Володя все больше и больше становился, как она выразилась, «официозом». 

Но, как бы то ни было, хорошо известен случай, когда один из приездов Высоцкого в Париж совпал с вручением Синявскому премии за книгу «Голос из хора». Так вот, несмотря на все риски, 13 февраля 1975 года Высоцкий демонстративно пришел на эту церемонию. А на следующий день сделал в своем дневнике запись: «Пошел я на вручение премии А. Синявскому, чуть поговорил, представляли меня всяким типам. Не знаю, может, напрасно я туда зашел, а с другой стороны — хорошо. Хожу свободно и вовсе их не чураюсь… А пообщаться интересно. Они люди талантливые и не оголтелые». И добавил, что ночью позвонил ему «один тип, который уехал», задавал разные вопросы вроде: «Ты из повиновения вышел?», на что Высоцкий ответил: «Я в нем и не был». Сложилось у Владимира Семеновича ощущение, что разговор их записывался. А подытожил он это фразой: «Как они все-таки, суки, оперативны. Сразу передали по телетайпу — мол, был на вручении премии».

«Метрополь» и Политбюро

Владимир Высоцкий все-таки не был диссидентом. И уж точно не нуждается в излишней, к тому же надуманной героизации. Но человеком он был абсолютно свободным. И в полном смысле слова инакомыслящим. Именно поэтому он принял участие в одной очень интересной и драматической истории. Зимой 1977 года знаменитый писатель Виктор Ерофеев и его друг Евгений Попов задумали альманах, который назвали «Метрополь». Мотором всего предприятия стал Василий Аксенов. Начали собирать единомышленников, самыми активными из которых стали Андрей Битов и впоследствии Фазиль Искандер.

Ерофеев вспоминал об этом так: 

Здесь очень важно напомнить, что при жизни Высоцкого в официальном столичном поэтическом сборнике было опубликовано всего одно его стихотворение — «Из дорожного дневника». Стараниями Беллы Ахмадулиной его напечатали в сборнике «День поэзии» в 1975 году, да еще изрядно отредактировав. Поэтому публикация в «Метрополе», пускай даже в виде самиздата, стала для Высоцкого важнейшим делом. Он отдал в альманах более 30 произведений самого разного жанра. Здесь и «Гололед», и песня «Про дикого вепря», и «Рыжая шалава», и «На смерть Шукшина». Высоцкому было важно, чтобы его творчество было представлено разнообразно — и по темам, и по настроению, и по времени написания. В итоге было отобрано 19 вещей.

В издании альманаха приняли участие 24 автора: Василий Аксенов, Белла Ахмадулина, Юз Алешковский, Аркадий Арканов, Андрей Битов, Леонид Баткин, Борис Вахтин, Андрей Вознесенский, Фридрих Горенштейн, Фазиль Искандер, Юрий Карабчиевский, Петр Кожевников, Юрий Кублановский, Семен Липкин, Инна Лиснянская, Евгений Попов, Василий Ракитин, Евгений Рейн, Марк Розовский, Генрих Сапгир и Виктор Тростников. Оформили издание Давид Боровский, Борис Мессерер и Анатолий Брусиловский. Почти каждый из этих людей — теперь признанный классик. Состав не просто выдающийся, а очень разнообразный по жанрам.

«Метрополь» не был диссидентским или антисоветским выступлением. Его участники хотели только одного — иметь возможность свободно и без цензуры (подчеркнем особо: без цензуры!) издавать свои произведения: статьи, поэзию, критику, эссе. Поэтому последовавшая вслед за выходом альманаха реакция властей сегодня кажется необъяснимой, но даже тогда она оказалась неожиданной для участников «Метрополя» и неадекватной.

«Метрополь» выпустили всего в 12 (!) экземплярах, и два из них переправили за границу. Хотя Ерофеев, к примеру, настаивал, чтобы выпустить все именно в Союзе, и мнения по этому поводу разошлись. Но два экземпляра ушли на Запад, и, таким образом, уже в 1979 году тираж альманаха был издан в Америке. Скорее всего, именно огласка на Западе, угроза публикации советского самиздата за рубежом и спровоцировала бурную реакцию властей. Два заседания Политбюро были посвящены «Метрополю», изданному, еще раз подчеркну, в 12 копиях, а на собрании московского Союза писателей был аншлаг, и признанные официальные авторы громили метропольцев. Особенно старался небезызвестный Феликс Кузнецов, о котором всегда с презрением вспоминал Аксенов:

«На секретариате по «Метрополю» Феликс Феодосьевич Кузнецов, известный по роману «Скажи изюм» как Фотий Фёклович Клизмецов, начал с цитирования Володиного текста: «Лечь бы на дно… — он так зловеще шипел — как подводная лодка, товарищи!» До сих пор помню искажение этого гнусного лица: «Чтоб не могли запеленговать, товарищи!» Вот что он «шил» нам сразу, с самого начала, при помощи ведущего стиха Высоцкого».

Конечно, последние брежневские годы отличались от сталинских времен. Никого из участников «Метрополя» не репрессировали, но жизнь испортили — так или иначе — большинству. Высоцкого это, к слову, коснулось в меньшей степени. Но лишь потому, что его положение всегда было полулегальным. И невозможно было лишить официального статуса человека, у которого этого статуса никогда и не было.

Гастроли в Штатах

Я обещал вспомнить про Америку. Среди множества странных и причудливых историй о Высоцком были и байки о его желании эмигрировать. А поскольку Штаты — враг Советского Союза номер один, то эмиграция в Америку казалась наиболее скандальным сюжетом.

Самый первый раз Высоцкий оказался в Штатах летом 1976 года — фактически проездом. Они ехали с Мариной Влади из Франции в Канаду, и в творческом смысле та поездка оказалась важнейшей. Именно в Канаде в те дни Владимир Семенович записал диск, который стал первой настоящей большой пластинкой, изданной при его жизни. Тогда, в 76-м, в США Высоцкий не давал никаких концертов, но там у него было выступление куда более важное, чем любой концерт. Продюсер одной из главных телесетей Америки — CBS — эмигрант Игорь Оганесов вышел на Высоцкого и предложил ему принять участие в программе «60 минут». И Высоцкий согласился.

Чтобы понять масштаб предложения, скажем, что шоу «60 минут» было в тот момент, возможно, самой популярной информационной программой в Соединенных Штатах. Вел ее журналист, которого в русской транскрипции принято называть Дэн Разер. Один из самых знаменитых ведущих в истории телевидения вообще, фигура, равная легендарному Ларри Кингу. Разер в какой-то момент входил в десятку самых влиятельных людей Америки в принципе! Он семь раз получал престижнейшую премию Пибоди, трижды — за программу «60 минут», и в том числе в 1976 году. И вот в такой программе оказался Владимир Высоцкий и получил там 10 минут эфира.

Дэн Разер пытался вывести Высоцкого на какие-нибудь крамольные откровения, но ничего более острого, чем то, что вы прочитали, он так и не дождался. Помимо всего прочего, Высоцкий понимал, к каким проблемам его слова могут привести, едва об этом интервью станет известно в Союзе.

Кроме общения в большом американском эфире со звездой тамошнего телевидения, Высоцкий с Мариной Влади попали в Голливуд. Все-таки Марина была в то время настоящей кинозвездой! Продюсер Майк Медавой устраивал вечеринку, на которую позвал и Марину с ее русским мужем. Высоцкого представили как «особого гостя». «Особый гость» чувствовал себя среди всех этих звезд немного скованно. Лайза Минелли, Милош Форман, Роберт де Ниро, Сильвестр Сталлоне, Энтони Хопкинс, Грегори Пек — да кого там только не было! Английского Высоцкий практически не знал и скромно сидел, пока его не уговорили взять в руки гитару, — и он начал потихоньку напевать. О том, что было дальше, вспоминала потом и сама Марина Влади, и Милош Форман, и другие свидетели. Высоцкий пел все громче, и на него обратили внимание уже все.

Как долго он пел и какие именно песни, сейчас точно неизвестно, но достоверно известно другое: Высоцкий произвел на звезд Голливуда очень сильное впечатление. Особенный восторг пение Высоцкого вызвало у Лайзы Минелли, которая сидела буквально у него в ногах, и у Роберта де Ниро, который первым закричал, что «все это просто невероятно». 

И ведь Высоцкий, по воспоминаниям близких людей, всерьез мечтал пробиться в Голливуд. Но одного, даже такого успешного вечера в компании знаменитостей было, конечно, очень мало для того, чтобы стать своим в этой киноимперии.

Что же касается интервью на CBS у Дэна Разера, то оно вышло в эфир не сразу, а только через полгода — 20 февраля 1977 года. А уже в августе того же 1977 года Высоцкий приехал в Штаты снова. Но в тот приезд никаких публичных выступлений у него не было.

Зато были чрезвычайно любопытные встречи. Именно тогда, в августе 1977 года, Владимир Высоцкий встретился с Иосифом Бродским. Два величайших русских поэта второй половины столетия общались дома у самого Бродского и в гостях у знаменитого танцовщика и старого приятеля Высоцкого Михаила Барышникова. И Бродский подарил Высоцкому сборник своих стихов, который назывался «В Англии», а в качестве дарственной надписи там были такие слова: «Лучшему поэту России, как внутри ее, так и извне».

В 1978 году Высоцкий вновь отправился за океан. Там он встретился с Виктором Шульманом, которого знал еще до того, как тот эмигрировал из Союза. Именно Шульмана и порекомендовали Высоцкому как человека, который сможет организовать ему в Америке настоящие гастроли. Шульман с готовностью согласился помочь и со своей задачей справился профессионально. Приезд Высоцкого в США в январе 1979 года благодаря тем концертам как раз и стал самым знаменитым. Реклама концертов появилась в главной эмигрантской газете «Новое русское слово» 11 января 1979-го, когда до первого выступления оставалось меньше недели. Но уже перед первым выступлением возникли проблемы, о которых впоследствии рассказывал Виктор Шульман:

Концерты Высоцкого действительно были заявлены как встречи со студентами, хотя самих студентов там очевидно было явное меньшинство. Зато в залы буквально ломились эмигранты всех поколений. Всего Высоцкий выступил восемь раз: в Нью-Йорке, Бостоне, Нью-Джерси, Филадельфии, Детройте, Чикаго и Лос-Анджелесе. И несмотря на постоянный присмотр за собой, встретился с массой неблагонадежных людей: Наумом Коржавиным, Эрнстом Неизвестным, Виктором Некрасовым, Андреем Синявским, Михаилом Барышниковым, Иосифом Бродским.

Никакими неприятностями гастроли в Штатах в итоге не обернулась. Да и у властей, по воспоминаниям друга и организатора многих выступлений Высоцкого Валерия Янкловича, был к этим гастролям не вполне политический интерес:

Владимир Семенович, конечно, слукавил. Достоверно известно, что за восемь концертов в Америке он получил 34 тысячи долларов. Но с родным государством этим заработком разумно предпочел не делиться.

Вадим Туманов

Если говорить о людях, которые повлияли на Владимира Высоцкого, на его мировоззрение и общественную позицию, то, конечно, нельзя не вспомнить Вадима Туманова — человека исключительной судьбы. Туманов сел в 1949 году. Как он говорил, «за стихи Есенина и пластинки Вертинского». И в общей сложности получил 25 лет лагерей. За первые пять лет лагерей у Туманова было шесть побегов, первый — уже на восьмой день заключения. Освободившись в 1956 году, Туманов организовал несколько артелей, которые стали настоящими золотодобывающими предприятиями, конкурирующими с государственными. По объему золота, которое они намыли, Туманов и его старатели установили так и не побитый в Советском Союзе рекорд — более 500 тонн!

Высоцкий и в юные годы, и позднее слышал про лагеря многое и от многих. Его двоюродный брат Николай Гордюшин сидел в тех же местах, где работала тумановская артель. Но к моменту знакомства с Тумановым те впечатления и рассказы, возможно, как-то притупились. Да и были зачастую пересказом через вторые-третьи руки. Собственные переживания и личное столкновение с советской властью и цензурой вышли для Высоцкого на первый план. Даже «блатной цикл», написанный еще в 60-е, остался далеко позади. И тут знакомство с Тумановым. Который обрушил на Владимира Семеновича все эти рассказы, весь этот ужас — и всё от первого лица, непосредственно пережитое. Конечно, это не могло не повлиять не только на написанное и спетое Высоцким, но и на его мировоззрение последних лет жизни.

Однажды писатель Юрий Карякин невероятно точно определил Вадима Ивановича Туманова: «Туманов — это непоющий Высоцкий. Володя пел за него. Они друг друга открыли и отчеканили». Туманов действительно не пел и стихов не складывал, но по характеру был с Высоцким очень схож. Бунтарь, идущий навстречу ветру и против течения. Они познакомились с Высоцким в 1973 году и стали очень близкими друзьями на остававшиеся Высоцкому семь лет жизни. Еще Вениамин Смехов обратил внимание, как менялось лицо Высоцкого на фотографиях, где они рядом с Тумановым. И на то, что Володя вообще чувствовал себя рядом с Вадимом совсем по-другому. Был счастливым и спокойным. Возможно, что Туманов был человеком, с которым Высоцкий говорил больше всего в своей жизни.

Хорошо известно об анкете, которую заполнил Владимир Высоцкий в июне 1970 года по просьбе своего младшего товарища по Театру на Таганке Анатолия Меньщикова. И среди прочего назвал самой замечательной исторической личностью Ленина. Но знакомство с Тумановым, его рассказы о лагерной, сталинской системе кардинально повлияли на взгляды Высоцкого. И однажды они вместе с Вадимом Ивановичем заполнили другую анкету. Как вспоминал сам Туманов, «Володя схватил два листа и предложил написать сто человек, которые нам несимпатичны. Из ста человек, которых мы написали в комнате — Володя в одной, я в другой, — процентов семьдесят, может, потому что мы говорили об этих людях часто, были одни и те же. А с остальными и он, и я согласились». 

Туманов был одним из тех, увы, немногих друзей Высоцкого, которые боролись за него до последнего дня. Даже тогда, когда его роковые пристрастия уже стали слишком сильны и необратимы. Он был откровенен с Тумановым в этом, как, пожалуй, ни с кем, и однажды, в 1979 году, признался, что ему страшно и что он боится, что уже не справится с собой. Известно, что летом 1980-го они договорились, что Высоцкий уедет к Туманову в тайгу и там, в изоляции от всех, попытается вырваться, победить самого себя. Но что-то, увы, не сложилось. В последний раз они виделись за несколько часов до смерти Володи. Уже решили, что завтра будут класть его в больницу. А ночью Вадиму Ивановичу позвонили, сын снял трубку и услышал: «Высоцкий умер!»

«Не скулите обо мне, ради Бога…»

Похороны Владимира Высоцкого стали, по сути, крупнейшей несанкционированной массовой акцией в советской истории. Владимир Высоцкий умер в ночь на пятницу 25 июля. В первые же сутки люди услышали передачи, посвященные его памяти, — по западным «радиоголосам». Советское телевидение и радио так и не сказали об этом ни слова. Появилось только два сухих некролога: 26 июля — в «Вечерней Москве» и 29-го — в «Советской культуре». 28 июля «Вечерка» напечатала еще и коротенькую заметку под названием «В последний путь». Потом укоренилась версия, что за такое вольнодумство редактора газеты Семена Индурского немедленно уволили. Это неправда, он еще несколько лет руководил «Вечерней Москвой».

Днем 25 июля перед зданием Театра на Таганке появился некролог, на который поначалу мало кто обратил внимание. Но как только его заметили, у дверей Таганки начали собираться люди. Многие из них так и простояли у входа в театр все три дня. Фактически это был уже стихийный митинг скорби. Люди несли цветы, зажигали свечи, читали стихи Высоцкого и те, что были написаны уже в память о нем. При этом театр, несмотря на траур, продолжал работать. Вечером 25-го шел спектакль «Десять дней, которые потрясли мир». По просьбе режиссера Юрия Любимова зрительный зал встал для минуты молчания. Валерий Золотухин не сдержал слез на первом же зонге после слов «Не скулите обо мне, ради Бога…». В эти дни отменили только «Гамлета» 27 июля. Ни один зритель не сдал свой билет в кассу.

Потом по Москве ходили слухи, что Высоцкого хоронили в хрустальном гробу. На самом деле гроб действительно был необычный — «изделие № 6». 

И вот наступило 28 июля. Вокруг здания театра были сотни милиционеров. В разгар Олимпиады начальству пришлось отовсюду перебрасывать людей в погонах. Таганскую площадь и прилегающие улицы перегородили металлическими заграждениями, переулки перекрыли грузовиками с песком, станцию метро около театра в конце концов вообще закрыли. Там же был штаб похорон во главе с генералом Борисовым.

То, что происходило в этот день, не имело аналогов ни до, ни после (если, конечно, не считать похорон Сталина). Несмотря на отсутствие официальных сообщений и практически полное замалчивание факта смерти Владимира Высоцкого, проститься с ним пришли тысячи, тысячи и тысячи людей. Очередь растянулась на девять километров и заканчивалась за гостиницей «Россия», то есть уже почти у Кремля. Точных цифр, разумеется, не существует. По данным милиции, проститься с Владимиром Семеновичем пришли 108 тысяч человек, но эти цифры были явно занижены: некоторые уверены, что народу было втрое-вчетверо больше!

День был очень жаркий и душный. Многие простояли на этой жаре без воды, почти без движения, в плотных рядах, где трудно даже пошевелиться, по восемь часов! Но десятки тысяч людей проявили невероятное достоинство и дисциплину. В Театр на Таганке пришли на прощание делегации всех московских театров. Юрий Любимов наотрез отказался предоставить слово чиновникам и не позволил им никак вмешиваться в ход траурной церемонии. Народ, терпеливо ждущий у дверей, начали пускать только в четверть первого. Потом уже стало ясно, что пройти мимо гроба смогут лишь те, кто пришел не позже девяти утра. 

Люди взбирались на крыши домов, универмага, залезали на киоски, смотрели изо всех окон окрестных домов. Но вместе с чувством огромного горя и личной невосполнимой потери они ощущали какой-то невероятный гражданский подъем. Кто-то потом назвал это праздником прощания. Десятки тысяч людей пришли к Высоцкому не по разнарядке, на никем не согласованную, не объявленную акцию.

Гроб погрузили в обычный ритуальный автобус, и колонна двинулась на Ваганьковское кладбище. Но ее направили не мимо все еще надеющихся проститься с Высоцким граждан, а совсем по другому маршруту. Люди, прорывая оцепление, устремились вперед и забрасывали цветами колонну, которая ехала словно по цветочному полю. Люди бросали цветы под колеса, а потом начали бежать за автобусами. Некоторые не отставали почти километр! «Я видела, как хоронили принцев и королей, — я ничего подобного представить не могла», — сказала Марина Влади в эту минуту. А Юрий Трифонов, глядя на все происходящее из кабинета режиссера Таганки Юрия Любимова, произнес другую фразу: «Как умирать после Высоцкого?..»

В 1977 году Владимир Высоцкий написал песню, которую полноценно исполнил всего дважды — «Мне судьба — до последней черты…»:

Мне судьба — до последней черты, до креста
Спорить до хрипоты (а за ней — немота),
Убеждать и доказывать с пеной у рта,
Что не то это вовсе, не тот и не та!

<…>

Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!
Может, кто-то когда-то поставит свечу
Мне за голый мой нерв, на котором кричу,
И весёлый манер, на котором шучу…

<…>

Если все-таки чашу испить мне судьба,
Если музыка с песней не слишком груба,
Если вдруг докажу, даже с пеной у рта, —
Я умру и скажу, что не всё суета!

…Суета эта однажды закончится. И Высоцкий займет свое место. Наверное, уже не в сердцах многих миллионов. Но во многих сердцах точно. «Не только в уши, но и в душу», как любил он сам говорить на своих концертах. А число желающих записать его в ряды и поставить в колонны будет зависеть от того, какие колонны мы, живущие, будем выстраивать и куда этими колоннами пойдем. Тут от Высоцкого уже зависит не все.