В российской литературе не хватает честности, а в зарубежной — глубины

— Алена, вы часто пишете об Одессе, она присутствует и во многих ваших книгах — иногда впрямую, иногда тенью, образом, настроением. Вы вспоминаете Одессу с большой теплотой и ностальгией, чувствуется, что вы очень любите этот город. Вы там родились, а по складу характера вы — одесситка? 

— Да, я одесситка, хоть и бывшая, но бывших одесситов не бывает (хоть и не люблю эту фразу, прозвучавшую из уст совершенного лживого персонажа по поводу офицерства). Одесская закваска на юморе, море, свободе — она остается в человеке всегда. Я родилась и выросла в этом городе, а «мои университеты» прошла в Питере — тоже знаковом для меня городе, но вернулась в Одессу и жила там до 1994 года, пока авантюризм молодости не вытолкнул меня за океан в поисках новизны и приключений.

— Наверное, нет такого человека на пространстве бывшего СССР, который не слышал бы об Одессе. Но у тех, кто там не бывал и города не знает, сложился устойчивый стереотип, который кратко можно описать, наверное, так: это город безумно обаятельных жуликов с уникальным одесским говором и чувством юмора. Насколько настоящая Одесса отличается от этого представления?

— Это действительно стереотип, но возник он не на пустом месте — наши талантливые писатели поработали. Но и было от чего оттолкнуться — язык Одессы, вобравший в себя множество других языков, вольный город, раздолье для всяких проходимцев, бандитов, романтика воровской Одессы: Ильф и Петров, Бабель, Жванецкий. Литературная среда породила мифологию Одессы, про нее уж столько написано, что не хочу повторяться. Но не только она породила — очень многое для Одессы значила ее киностудия с удивительной историей: наша фабрика грез — отечественный Голливуд. 

Я из семьи кинематографистов. Достаточно прочесть мою книгу воспоминаний «Все, что помню», в которой рассказываю о детстве в «киношном дворе» на Французском (тогда Пролетарском бульваре) и про всех, кто там жил, работал на киностудии и приходил к нам в гости: Хуциев, Тодоровский, Муратова, Шукшин, Ташков, Савина. Их фамилии, фильмы, роли — золотой фонд ушедшей эпохи. А учил меня грамоте наш сосед Александр Аренберг — репортер газеты «Моряк», в которой он работал вместе с Константином Паустовским в 1920-х годах. Кстати, именно Паустовский вытащил его из сталинских застенков. Аренберг научил меня читать и думать. А Паустовский стал для меня родным человеком и на долгое время любимым писателем. Для меня было большой честью, когда четыре года назад Всемирный клуб одесситов провел презентацию моей книги воспоминаний, и Евгений Голубовский ( журналист, литературовед) написал, что его одесская полка любимых писателей пополнится моей книгой. Так я вернулась в родной город хотя бы виртуально. 

— Но ведь не только Одесса? Киев, Питер — тоже города для вас важные?

— В Киев я приезжала частенько. Там чуть не вышла замуж, но потом передумала, а вот Питер действительно стал для меня школой взросления и понимания всего, что происходит вокруг. Там впервые прочла то, что открыло глаза на происходящее в стране. Да, тот самый самиздат, за который потом могла загудеть надолго, если бы при обыске уже в Одессе не нашли ничего (все фотокопии мы надежно спрятали в бесхозном сарайчике) В Питере, совсем юной, шестнадцатилетней, попала в диссидентскую среду. Но не диссидентство было в ней главным — среда была прекрасна по концентрации талантливых поэтов и художников. Только уехал Бродский, погиб его друг поэт Аронзон, а я часто бывала у его жены Риты Пуришинской в их доме на Литейном, где висели на стенах картины Михнова, Рухина. Многое я тогда прочла и осознала. Вернувшись в Одессу, с порога заявила маме, что в этой лживой стране жить не буду и уеду в Америку. Честно говоря, действительно чуть не сбежала, но жизнь распорядилась иначе. Да, я уехала в 37 лет в Канаду. Муж-программист и отдельная квота Канады для украинцев — все способствовало этой авантюре. 

— В 1990-х годах по вашим сценариям снимались фильмы. В одном из интервью вы рассказывали, что для кино открылись небывалые возможности. Вы были знакомы со многими звездными кинематографистами и сами приобретали известность на этом поприще. И все-таки вы сделали выбор — уехать. Почему?

— Постоянный холодок по спине: «перестройка ненадолго, что-то обязательно плохое случится» и неутолимая жажда странствий. Наверное, если бы мы могли свободно тогда передвигаться по миру и многое посмотрели, кто знает. Но очень уж хотелось осуществить мечту юности.

— Насколько я помню, в 1990-х годах люди больше стремились в США. Но вы предпочли Канаду. Почему именно Торонто? 

— Все просто: отдельная квота для украинцев и очень быстрое оформление документов. Мы их получили в Киеве за четыре месяца. У меня даже возникло подозрение после интервью в посольстве : «А чего это они нас так упорно зазывают? Зачем мы им?» Естественно, я их мало интересовала, а вот муж — айтишник, кандидат наук. Хотя послу Канады понравился мой фильм «Дикая любовь», на премьеру которого пригласила посольских в киевский Дом кино. Посол почему-то был уверен, что моя жизнь в Канаде вернется в творческое русло. Потрясающе, что этот фильм не забыт, и в июле 2025 года Киевский кинофестиваль в кинотеатре «Жовтень» открывался именно этим фильмом. Зал был полон, украинский журналистка взяла у меня интервью, а зрители передавали мне приветы и благодарность за фильм.

— Понятно, что жизнь в Торонто сильно отличается от жизни в Одессе, какой вы ее помните. Но чем? Что для вас оказалось тогда самым непривычным? 

— Честно сказать, это был шок. Я поняла, как далеко отъехала от привычных кино и литературных тусовок, как одиноко мне тут. Первые месяцы — это просто борьба за существование, а потом тоска. Я никого не знала, меня никто не знал тоже. 

Она написала письмо своим друзьям художникам, которые к тому времени давно жили в Торонто, представила меня, познакомила. И там я нашла родственные души и, кстати, первую работу. 

Познакомилась с канадским кинодокументалистом Иосифом Фейгинбергом, и мы начали писать сценарий короткометражного фильма по мотивам повести Гоголя «Нос». Сценарий писали на английском, назывался он Essential Part of the Face и даже получили грант от канадского министерства культуры. Это была первая победа моей новой жизни. А потом пришло понимание и осознание того, что живу в стране, где есть понятие multicultural и можно с успехом заниматься всем тем, чем занималась на бывшей родине, — реставрировать свою жизнь. Так появился TRFF, кинофестиваль русского кино, а потом книги и журнал «Новый Свет». 

— Как изменила вас жизнь в Канаде? 

— Она утвердила меня в убеждениии, что свобода и независимость суждений, принятие иного, не похожего на тебя человека другой расы и культуры, стремление к познанию нового, удивительного, желание помогать обездоленным — это и есть канадский кодекс жизни. Теперь и мой тоже.

После февраля 2022 года Канада открыла двери украинским гражданам. Теперь, гуляя даже по моему району, который всегда считался русским, все чаще слышится украинская речь. 

— Вы начали писать именно в Канаде? Раньше таких попыток не делали?

— Да, именно в Канаде был написан первый рассказ. До этого я писала сценарии. Когда поняла, что с кино вряд ли получится, решила попробовать писать прозу. И мой первый рассказ неожиданно понравился двум потрясающим профессионалам — Людмиле Улицкой и Игорю Губерману. Это окрылило — и пошло-поехало. В 2009 году в ЭКСМО вышла моя первая книга рассказов «К чему снились яблоки Марине», а потом там же роман «Дуэт для одиночества», а потом были другие издательства, другие книги. Сегодня их девять. 

— Вы дружите с Людмилой Улицкой. Это чувствуется по вашему творчеству: оно, безусловно, совершенно самостоятельно, но родство, единство мысли и настроений чувствуется. Это ведь под ее влиянием вы стали писать?

— Вряд ли можно сказать, что под влиянием Люси я ступила на эту дорожку. Я боялась показывать ей свою писанину. Она однажды сказала на понятном мне «музыкантском языке» (я ведь по первой профессии музыкант), что у меня, несомненно, есть инструмент (читай —способности), но надо много работать, чтобы овладеть техникой. А вот с этим у меня были проблемы. Я не писатель по своей сущности — мне нравилось все другое, что делала: фестиваль, журнал, тусовки. Если и писала, то стремилась всегда покороче. Однажды Зоя Богуславская прочла мою книгу и сказала, что пишу я очень экономно, что некоторые абзацы вполне можно было растянуть на рассказ. В общем, 

— Как появился «Литсвет» и премия Хемингуэя? Изначально предложение издавать такой журнал исходило в 2013 году от российского посольства, если я не ошибаюсь. Но после Крыма вы избавились от этой опеки и стали выпускать журнал сами. 

— Да, мне повезло с командой: моим замом Михаилом Спиваком, дизайнером Анастасией Кондратьевой, художником Ульяной Колесовой, а теперь и с выпускающим редактором Ириной Кравчук. После Крыма я решила закрыть журнал, но команда согласилась работать бесплатно. Вот уже скоро выйдет 50-й номер журнала «Новый Свет». А премия Хемингуэя появилась потому, что он начинал свой литературный путь в Торонто репортером газеты Toronto Star.

— Как изменился «Литсвет» после 2022-го? 

— У нас по-прежнему публикуются российские авторы. Те, в которых, по меткому определению Бабеля, «квартирует совесть». Некоторые публикуются анонимно. А вообще, это международный журнал. В нем можно найти авторов со всего мира.

Издательство Litsvet — это своеобразное продолжение журнала. Мы предпочитаем издавать книги авторов, которые публиковались в журнале. Но с появлением в Litsvet издательской полки издателя Леонида Кузнецова круг авторов расширился. У нас есть авторы, которые пользуются особенной популярностью, — это Анна Берсенева*, Валерий Бочков, Лада Миллер и недавно появившаяся Лина Блик. А у Леонида Кузнецова все авторы замечательные. Мы всегда открыты к сотрудничеству. Книги Litsvet есть в книжном клубе Акунина* (Babook), у крупного издательства Германии ISIA Media Verlag, они выходят в Киеве и в Израиле в проекте «Свободное книгопечатание». 

Мы издаем не так много книг, как хотелось бы. Не могу сказать, что это финансово прибыльное дело, но ведь не все оценивается деньгами. Нам важно издавать те книги, которые не могут сегодня быть изданы в России.

— Премия Хемингуэя существовала задолго до того, как появились новые схожие инициативы тамиздата. Расскажите, почему Хемингуэй? Как вы определяете лауреатов? Кто в жюри?

— Почему премия названа в честь Э. Хемингуэя, я уже ответила — потому что его творческий путь начался именно в Торонто. Нам показалось это символичным. А номинантами на нее могут стать те авторы, которые публиковались в течение года в журнале «Новый Свет» или были изданы в издательстве Litsvet. Отбор и потом голосование по лауреатам проводит редколлегия и приглашенные эксперты — как правило, бывшие лауреаты премии. Это не денежная премия — лауреат получает памятный знак и диплом. Фактически это премия журнала, и в ней могут участвовать только авторы «Нового Света». Конкурса нет. Лауреата определяет голосование и количество прочтений (популярность) автора на сайте журнала.

— Можно ли считать ваш журнал тамиздатом? Участвуете ли вы в тамиздатовских мероприятиях»?

— Да, конечно, мы и есть тамиздат. Не могу сказать, насколько активно в Америке развивается тамиздат, но в Канаде мы единственные. Стараемся представлять издательство на разных площадках — фестивалях и ярмарках. В прошлом году были представлены на Пражской книжной ярмарке. Ведем тесное сотрудничество с лейпцигским издательством ISIA Media Verlag, еще сотрудничаем с киевским издательством «Друкарский двiр Олега Федорова» и с Babook — в нем выходят электронные версии наших книг, но с недавнего времени печатные тоже. 

— Ощущаете ли вы разрыв с русской аудиторией? Нужна ли она вам? 

— Конечно, это очень болезненная тема для любого писателя, кто издавался в России, но живет за рубежом и не поддерживает путинскую политику и (…). Вижу, что мои книги не сняли с продажи. Правда, их можно купить только в электронном виде, но то, что больше там ничего не выйдет, — это ясно, да и мне самой не хочется. А те мысли, которые мне бы хотелось донести, я запросто делаю, издавая книги и журнал тут. 

— Как вы полагаете, возможно ли сейчас творчество внутри России? Может ли живущий здесь писатель сохранить человеческую, гуманитарную оптику? Или влияние среды неизбежно?

— Выживут в этом процессе только те авторы, кто не высказывается открыто против *** и выступает за «традиционные ценности», постоянно цензурируя самих себя. Это глубоко разрушительный процесс для творчества. Вот поэтому очень важно развитие тамиздата и поиск путей проникновения свободной литературы в Россию. Талант из-за самоцензуры иссякает, этому много примеров, но если общество будет приучено к потреблению Z-сегмента, то даже среднее по качеству произведение будет раскручиваться, навязываться и найдет своих почитателей. Это мы уже проходили — были сталинские лауреаты, теперь будут путинские. Печально.

— Чего вам не хватает в современной русскоязычной литературе?

— В российском сегменте — честности и совести, а в зарубежном — глубины осознания катастрофы.

— Что сейчас для литературы главное?

— Не лгать и не приспосабливаться.

*Минюст РФ считает «иноагентами».